14 сентября 1959 года Записки школьницы

Ура!

Попали!

Вымпел в самую Луну влепили!

По коридорам, по всем классам перекатываются восторженные крики:

— Ур-р-ра! Мы на Луне!

Все сияют, как начищенные. У всех радостно блестят глаза. Даже учителя радуются с нами. У них в учительской тоже кричали «ура». Директор бегает по школе, как именинник. Наскочив на Бомбу, который делал стойку в коридоре, он только и сказал на бегу:

— Вот, вот, именно так и ходят лунатики!

Как празднично сегодня! И как это хорошо, когда все рады и все довольны. Я думаю, при коммунизме вот такой и будет жизнь. Вся из праздников. Из одних только праздников!

Одно меня огорчает — болезнь Марго. Она теперь всё чаще и чаще болеет. Но лечиться так и не собирается. Я спросила Марго, что сказала ей Софья Михайловна. Оказывается, мать Марго и не подумала даже пойти к Софье Михайловне.

— Мы с мамой в монастырь поедем, — сказала Марго. — Там есть чудотворная икона, которая уже многим помогла вылечиться.

Когда я услышала такую глупость, я побежала к Софье Михайловне и рассказала ей, как мать Марго собирается лечить её иконой.

— Знаю, — сказала Софья Михайловна. — Сама ходила к ним. — Махнув рукой, она вздохнула. — Глупая женщина! Погубит она ребёнка.

— Но разве нельзя заставить её лечить Марго?

— В том-то и дело, что такие болезни насильно не лечат! У Маши больное сердце. Ей нужно сделать операцию сердца. Очень серьёзную операцию. А без согласия родителей врачи не имеют права оперировать детей.

Что же делать?

Противная Марго! Мне и жалко её, и в то же время хотелось бы побить за упрямство. Уж, кажется, кто только не старается воспитывать Марго! И я сама! И другие ребята! И учителя! И даже директор. Но она держится за своего бога, как слепой за палку. Никого не хочет слушать. Сколько мы ни бьёмся с ней, она по-прежнему верит и в своих чертей и в своего бога!

Да и ребята тоже хороши.

Вот Пыжик, например! Обещал помочь перевоспитать Марго, но, кроме обещания, так и не дождались мы от него ничего больше.

Сегодня сказала ему:

— Ты же самая настоящая халла-балла! Говоришь одно, а делаешь что? Ничего ты не делаешь, чтобы спасти Марго! Нашего товарища! Чтобы помочь ей жить! Чтоб она не лечилась молитвами!

Пыжик вздохнул.

— Ты права! — сказал он. — Я трепач! Самый настоящий трепач! Натрепался, а ничего не сделал. Забыл! Понимаешь? Но я сейчас подумаю, что можно сделать. Не мешай! Чапаев будет думать!

Пыжик долго думал, противно посвистывал, потом потёр лоб и сказал в раздумье:

— А что, если мы попробуем… м-м… такой номер?.. Может, получится, а? Попробовать разве?

— Что попробовать?

Не отвечая мне, Пыжик вскочил и принялся бегать по комнате, бормоча под нос:

— Да, да! Это идея! Это здорово может получиться!

Он остановился, скрестил на груди руки и произнёс важно:

— Есть идея! После уроков приходи вместе с Марго ко мне домой. Прихвати кого-нибудь ещё… Из наших! Но, — погрозил он пальцем, — Марго не должна знать, что я буду её воспитывать!

Во время уроков я ломала голову, стараясь догадаться, как же он будет воспитывать Марго. Ну, а вот сейчас, когда уже знаю, что за идея появилась в голове Пыжика, мне кажется, у него ничего не получится. А не получится потому, что вместо воспитания Марго мы все увлеклись в этот вечер новой игрой, которую придумали, воспитывая Марго.

Но расскажу по порядку.

Когда мы пришли к Пыжику, он подмигнул мне, Вале, Нине и, улыбаясь, сказал, что совершенно случайно прочитал сегодня одну забавную историю про монахов.

— Ну, — сказал Пыжик, — и посмеёмся же мы сейчас вместе! Лопнуть можно от смеха! История про монахов. Знаете, что такое монах?

Марго и я кивнули головами, но Валя спросила:

— Это царь? Да?

— Царь — монарх! А это — монах! Вроде попа! Не совсем как поп, но тоже всех дурачит и тоже ничего не делает. Хотите послушать?

Марго сказала:

— Священники молятся богу. И монахи молятся.

— Ну и что? Это работа, по-твоему? Вот сейчас услышишь, как они работают! — сказал Пыжик, снимая с полки книгу.

Мы уселись поудобнее. Пыжик откашлялся и начал читать про хитрого, жадного монаха. Этот монах был самый отвратительный пьянчужка. Он всё время пьянствовал, а чтобы достать деньги на пол-литра, обманывал верующих людей. Монах-пьяница жил в средние века, когда все ещё верили в бога, поэтому он свободно торговал разной немыслимой ерундой. Сострижёт свои ногти, положит их в коробочку и ходит по базару да кричит: «Покупайте ногти Иисуса Христа! Самые свежие ногти! Получены после вознесенья Христа на небо». Потом отрежет у собаки волосы с хвоста и орёт на весь базар: «А вот святые локоны Ангела Гавриила!» А то нальёт в крошечные пузырьки воду из грязной лужи и орёт: «Только у меня можно купить слёзы святой девы Марии и последние капли с чела господа бога, когда закончил он творить в шесть дней небо и землю». Хитрюга монах продавал не только слёзы и пот, но даже звон колоколов храма Соломона. Вынесет на рынок пустые бутылки, запечатанные сургучом, и предлагает тёмным людям настоящий звон колоколов святого храма, который избавляет от всех болезней.

Тут я не выдержала и спросила:

— Неужели его не могли разоблачить? Просто не верится даже, что люди могли быть такими глупыми.

— Ну, не совсем глупыми они были, а просто тёмными, — пояснил Пыжик. — Да и кто же мог разоблачить его? Газеты ведь тогда не выходили. Учти!

— Ну, тёмных и сейчас немало! — сказала Нина. — Верят же некоторые в бога. Марго, например!

Марго вспыхнула.

— Ты всегда стараешься унизить меня! — сказала она со злостью.

— Не обращай внимания, Марго! — заступился Пыжик. — Когда я был маленьким, я сам два раза был в церкви. С бабушкой. Она как-то предложила пойти в церковь. Ну я и пошёл. Думал, церковь — это вроде цирка. — А там такая скучища. Я даже заплакал.

Потом Пыжик прочитал ещё одну историю про монахов. Эти монахи завернули в шёлковый платок хвост осла и тем, кто платил деньги, разрешали целовать ослиный хвост. «Это хвост того священного осла, — врали они, — на котором Иисус Христос приехал в Иерусалим».

Вот какие жулики!

Я слушала и незаметно посматривала на Марго. Интересно всё-таки, как же действуют на неё такие истории? Но ничего особенного не заметила. Марго хохотала вместе с нами и, может быть, даже громче всех. Пожалуй, ей не мешает слушать такие рассказы почаще. Я уже хотела попросить Пыжика почитать ещё что-нибудь такое, но Пыжик вдруг подпрыгнул и со всего размаху шлёпнул себя ладошкою по лбу.

— Ребята! — закричал он. — Идея! Можно организовать интересную игру. Нет, честное слово, это будет здорово. Значит, так: давайте делать такие же ценности, как у монахов!

Мы сначала не поняли Пыжика. Я подумала, что он собирается продавать на рынке слёзы и пот господа бога или что-нибудь вроде звона колоколов.

Пыжик обиделся:

— Да нет! Ты не поняла! Я же не предлагаю обманывать людей. Просто мы организуем новую игру. Будем играть в коллекцию редкостей. Ну вот, например! — он вытащил из письменного стола крошечную коробочку, кусок ваты, потом сбегал на кухню и принёс обглоданную косточку. — Внимание! С помощью рук и собственной фантазии я превращаю на глазах уважаемой публики обыкновенные отбросы в сказочную драгоценность. Алле-гоп!

Он ловко обернул косточку прозрачной папиросной бумагой и бережно положил её в коробочку, на вату.

— Ну? — показал он коробочку. — Угадайте, что это может быть?

— Кости ангелов! — засмеялась Нина.

— Косточка чёрта, с которым дружит Марго! — сказала я.

Марго обиделась.

— Уж очень ты о себе воображаешь! — сказала она. — А по-моему, это кости твоего воображения!

Пыжик встал между нами, потому что моя рука потянулась к Марго (чтобы немного одёрнуть ее), и сказал спокойно:

— Давайте не спорить! Это кости вещего Олега! Остатки, по-научному!

— Настоящие остатки? — спросила Валя.

— Зачем тебе всё настоящее? Это же игра! Настоящее, настоящее… Думаете, настоящее интереснее ненастоящего? Названия морей ведь тоже не настоящие. Называются моря Чёрным и Белым, и Красным, а во всех морях вода одинаковая. Одного цвета. Ну, а мы можем сделать и красную, и чёрную воду… Для интереса! Для игры. Понимаете? И они будут называться «экспонаты». Ого, представляете, какие интересные будут экспонаты! Поинтереснее марок! Клянусь!

— Ой, девочки! — всплеснула Нина руками. — Я тоже придумала! Уже придумала!.. Экспонат… Напиток!.. Вечная молодость!

Пыжик помотал головою:

— Не интересно.

— Почему же не интересно? Мы скажем, что напиток надо принимать по две капли, и тогда каждый может прожить до ста лет.

— Ерунда! — отмахнулся Пыжик. — Человеку полагается, по науке, жить до ста двадцати пяти лет.

— Но не живут же, — защищала свой экспонат Нина. — По науке положено, а люди умирают в семьдесят — восемьдесят лет.

Пыжик пожал плечами:

— Просто… ну… Привычка, что ли, такая, умирать в это время. Человек доживёт до семидесяти лет и уже говорит: пора умирать. А почему пора, — и сам не знает. Просто привыкли умирать в это время — и всё! Я, например, умру не раньше ста двадцати пяти лет.

В это время вернулась с работы Софья Михайловна.

Очень довольная, что мы пришли к Пыжику, она усадила нас ужинать.

За ужином все весело смеялись, потому что Софья Михайловна очень интересно рассказывала забавные истории о своей собственной школьной жизни. После ужина Софья Михайловна играла на пианино и пела. Голос у неё замечательный. И песни удивительные. Она сама придумывает мотивы на разные стихи. Мне особенно понравилась песенка её собственного сочинения:

Пора бы растянуться на кровати

И от окна уйти. Но сон некстати!

Зачем мне спать? Какой мне сон приснится,

Который с жизнью наяву сравнится?

Какой чудесный вечер провели мы!

На прощанье Софья Михайловна сказала:

— Заходите почаще! Я очень рада, что вы подружились с Лёней! Женское общество облагораживает мужчин.

Пыжик сделал такую уморительную рожицу, что мы расхохотались.

— Это я облагораживаю их! — сказал он важно.

Софья Михайловна засмеялась:

— Хвастун! — и щёлкнула его по носу. Потом посмотрела грустно на Марго и поправила на её голове беретик. — А ты, Машенька, передай маме, что завтра я приду к ней с одним профессором. В семь часов придём.

Пыжик пошёл проводить нас. По дороге мы стали хвалить его маму. Она у него такая хорошая и совсем даже не похожа на маму.

— Твоя мама, Пыжик, всё равно, что хороший товарищ! — сказала Нина. — Но иногда ты всё-таки чувствуешь, что она мама? Ссорится она с тобою хоть нередка?

— Ну, — развёл руками Пыжик, — от неё, конечно, подзатыльников я никогда не получал. И никогда она не кричит на меня. Но разные… как это сказать… неприятности, что ли, у нас бывают… Мама нервная, горячая очень… Сделаю если что не так, она тогда не замечает меня, не разговаривает… А я подойду к ней, потрусь носом о её руку, ну, она и засмеётся. И всё простит… Мы-то что, — чурки берёзовые? Разве кто-нибудь из нас не понимает, что наши мамы, да и папы тоже, хотят для нас только хорошее?

Ну, не все, подумала я, вспомнив мать Марго. Но сказать ничего не сказала.