Под павлином Сказка для детей Ремизов

Жили-были два брата. И была у них сестра красавица. Жила она у братьев. И так ее они любили, и такая ей была вера: найдет ли кто из них на дороге чего и сейчас же к ней – она разделит.
Пришло время, поженились братья. А делиться не захотели, одной семьей жили, и с ними сестра.
Любили братья своих жен, верили им, а сестру любили пуще и вера ей была крепче: с ней они выросли, первую думу думали – она от них никогда не отступит, и они ее не покинут. И как было до женитьбы, так и осталось: найдет ли кто из них на дороге чего и сейчас же к ней – она разделит.
И стало женам братьев обидно, закипело сердце: отомстят они свою обиду – изведут сестру.
А какая была она красавица, – ты все горы пройди, немало встретишь, а такой не найдешь!
И решили так: кинуть жребий и кому из них выпадет, у того ребенка зарежут, а кровяной нож золовке в карман сунут.
И как решили, так и сделали: зарезали дитё, а кровяной нож золовке в карман сунули.
Утром просыпаются чуть заря.
– Вайме! Вайме! Кто убил?
Повскакали братья.
– Кто убил?
И давай искать.
Перерыли братья весь дом, ничего не нашли, а нашли у сестры – нашли у сестры кровяной нож.
Посмотрела сестра на братьев – верная на любимых.
– Что ж, – сказала, – такая судьба моя!
Раздели ее братья донага, отрубили руки, привязали ей на спину мертвого ребенка, вывели за ворота, там и пустили.
* * *
А какая была она красавица, – ты все горы пройди, немало встретишь, а такой не найдешь!
Идет она, – мертвый ребенок за плечами, как камень, и рук у ней нет, – идет она – свою судьбу приняла, да с сердцем не сладишь! – и плачет, и так она плачет – из слез ручей течет.
Куда ей дорога и кто ее примет, верную, с неверной судьбой?
Идет она – и так она плачет – из слез ручей течет.
Целый день она шла и к вечеру пришла к царскому саду. Головой раздвинула ежевику и в кустах заснула. Чуть стало светать, проснулась, – мучила жажда. Тихонько пробралась она на арбузную грядку, облюбовала арбуз поспелее, легла, и прямо зубами. А насытилась, и опять в ежевику.
Утром явились в царский сад садовники, смотрят царская грядка попорчена, оглядели, в толк не возьмут.
– Что за черт! След человечий, а укус зверя.
И приходят к царю с отчетом.
– Ну, что, ребята, – спрашивает царь, – как мой сад?
Все ли в порядке?
– Ничего, – говорят, – все благополучно, только грядку с арбузами кто-то попортил, кто не знаем: укус зверя, а след человечий.
– Подстеречь и схватить! – сказал царь.
Еще с вечера, помня царский наказ, залегли садовники в арбузную грядку и навострились: подстеречь и схватить! Прошел вечер – нет никого, и ночь – нет никого, а чуть стало светать, вышла несчастная из ежевики, тут ее и схватили. Ребенка мертвого со спины отвязали и в саду зарыли у арбузной грядки, а ее наутро к царю.
– Поймали!
– Поймали!
Смотрит царь, что за чудеса? – и вовсе не зверь, а уж такая красавица, ты все горы пройди, а такой не найдешь! – и только что рук нет, руки обрублены.
Пришел царевич, да как увидел, и уж не может глаз отвести.
– Батюшка, – говорит, – я на ней женюсь!
– Что ты, – унимает царь, – на безрукой?
– Ничего, – и так пристал, так пристал, – ничего да ничего!
– Ну, Божья воля, бери! – согласился царь, благословил их.
И женился царевич на несчастной, и так полюбил ее, и так ей поверил: дело без нее не сделает, думу без нее не подумает, вот как!
Ждал уж царевич себе наследника и все беспокоился, и такое случилось – война. Простился царевич с женою и поехал – на войне без него невозможно, там ему первое место – грузинский царевич!
А уезжая, наказал царевич народу:
– Что бы ни было, что бы ни родилось, берегите, вернусь– рассужу!
С тем и поехал.
* * *
Шла война, гремела громкая. Везде, во всех делах был первым царевич. Не жалел своей жизни ради родной земли и народа. А пока шла война, родился у царевича сын. И невиданно дело – волоса золотые: волос к волосу вся голова золотая, и что другой в год растет, он в час.
На царских крестинах собрался народ, и написали письмо к царевичу на войну о его диковинном сыне и дали письмо старику.
– Иди, дедушка, с миром, передай письмо царевичу и, что знаешь, все расскажи.
А этот самый старик, Бог его знает, шел, шел и как раз возьми да и заночуй у ее братьев. Ну, а жены их, как услыхали, зачем и куда бредет прохожий, давай его угощать.
И не помнит старик, как спьяну заснул, и не помнит, где спал: ли на воле, ли в избе? Утром поднялся, очухался и дальше в путь, и сам того не знает, что письмо-то несет подменное: братнины жены не дуры, у него у сонного письмо вынули, да свое написали.
Пришел старик на войну, разыскал царевича, поздравляет.
– Родился у тебя сын: золотые волосы, и что другой в год растет, он в час! – и подает письмо.
Смотрит царевич, а в письме пишут:
родился щенок чего с ём делать
Переспросил старика. Клянется и божится старик: правду сказал.
– Так скажи, чтобы ждали, приеду, рассужу! – и письмо написал передать народу.
А этот самый старик, Бог его знает, шел, шел и опять и с этим письмом угодил к ее братьям. А там ему, как белому свету, так рады, и так наугощался старик, наутро едва поднялся, – уж и сам не рад.
Приходит старик домой. Собрался народ.
– Ждать нам царевича, – сказал старик, – сам приедет, сам рассудит! – и подает письмо.
Смотрят письмо, а в письме написано:
гоните взашей не подходяча
Что делать? Не оставлять же! Привязали мальчонка к груди несчастной, вывели за город на дорогу, там и пустили.
* * *
А какая была она красавица, – ты все горы пройди, немало встретишь, а такой не найдешь!
Идет она – родной ребенок на груди, как камень, и жалко – идет она, и за что ее гонят? – и плачет, и так она плачет – из слез ручей течет.
Куда ей дорога и кто ее примет, невинную, с виновной судьбой?
Идет она – и так она плачет – из слез ручей течет.
Целый день она шла, и попадается ей навстречу татарин. Посмотрел, посмотрел на нее, отвязал ребенка, швырнул на дорогу.
– Иди за мной!
И пошла – куда ж ей безрукой? – пошла она за татарином.
А сама все оглядывается, жаль ей ребенка: на дороге один валяется, как голышок-камушек придорожный.
Шли и шли, и пришли к реке, ну, как Кура. И просит она напиться. Нагнулся татарин воды набрать, а она его сзади, как пхнет ногой, он – в речку, и потонул.
Потонул татарин, одна осталась на берегу.
И видит: на берегу весь в белом на белом коне – во лбу звезда.
– Нагнись и выпей из Куры горсть воды!
Нагнулась – послушала, а сама себе думает: «Господи, как я могу в горсть взять, когда рук нет?»
Еще ниже нагнулась, смотрит, а у нее руки, – ее белые руки, как прежде.
Зачерпнула воды в горсть, напилась.
Да скорей на дорогу, туда, где ребенок лежал.
А как он обрадовался, уцепился ручонками за ее белы руки.
– Мама моя, мамочка! – и смеется и тельцем дрожит весь.
И пошли они вместе, за руку крепко, – уж ни в жизнь не расстанутся!
Приходят в большую деревню. Встречается им старуха.
– Где бы нам, бабушка, переночевать?
– А идите ко мне, у меня просторно.
И приютила их на ночь.
В той деревне наутро собиралось большое собрание выбирать старшину.
Оставила она сына на старуху, сама выбежала на народ посмотреть.
Стал народ в круг, достали павлина, подкинули: на кого павлин сядет, тому и быть старшиной.
Летал, летал павлин и сел ей на голову.
– Это не считается! – загалдел народ, – чужая! Кидай еще раз.
И снова кинули.
И снова павлин сел ей на голову.
– Гони ее, что она тут мешает! – пуще загалдели.
Она и пошла, в дом пошла к старухе, где оставила сына: крепко спал ее сынок с дороги.
Стала она его люлюкать, стала его голубить.
А в доме в крыше сделано было окно, чтобы свет в доме был. И в это светлое окно залетел павлин и сел ей на голову.
И слышит она, бежит народ. Растворили дверь, вошли старики, и как увидели ее с павлином, поклонились.
– Твоя судьба. Быть тебе старшиной.
Вывели к народу. Окружил народ.
– Быть тебе старшиной! – сказали враз.
– Грамотная?
– Грамотная.
– Ну, и с Богом!
Так она старшиной и сделалась.
И любил ее народ, и такая ей была вера, пуще всех.
* * *
Стала она старшиной и большие пошли урожаи, такие большие, что последний бедняк не знал куда девать хлеба.
А о ту пору помер старый царь, вернулся царевич с войны и царем сделался. И поехал царь по своему царству хлеб закупать и приехал как раз в эту большую деревню.
– Почем хлеб цените?
– А поди, – говорят, – спроси старосту.
Ну, царь и пошел. Да не признать ему своей жены: без рук ведь была.
Столковались о цене.
– Поди, отправь хлеб, – сказала она, – а потом приходи ко мне ужинать.
А сама ощипала дичину – какаби и хохоби – петушка да курочку, поставила жарить.
Живо обделал царь свое дело, распорядился с хлебом, и уж идет к старшине ужинать, а она жарит.
И пока какаби и хохоби жарились, стала она сказку сказывать о двух братьях и сестре, все про себя, до того самого места, как старшиной она сделалась и пришел к ней царь ужинать.
– Глазынько лопни, правду я говорю, – поднялась она, – правду я говорю?
– Правду! – пропищали какаби и хохоби, жареные, и без голов, совсем уж готовые.
Тут поднялся царь – узнал!
И повез ее к себе, несчастную и таланную, жену свою – грузинскую царицу с сыном-царевичем.