Зайка Сказка для детей Ремизов

1
В некотором царстве, в некотором государстве, в высокой белой башенке на самом на верху жила-была Зайка.
В башенке горели огни, и было в ней светло и тепло и уютно.
Лишь только солнце подымалось до купола и в саду Петушок-золотой-гребешок появлялся, приходил к Зайке старый кот Котофей Котофеич. Впрыгивал Котофей в кроватку и бережно бархатной лапкой будил спящую Зайку.
Просыпались у Зайки синие глазки, заплетала Зайка свою светлую коску. Котофей Котофеич пел песни
Так день начинался.
Зайка скакала, беленькая плясала. С ней скакала Лягушка-квакушка с отбитою лапкой, плясали две Белки-мохнатки. А гадкий Зародыш садился на корточки в угол, хлопал в ладошки, да звонил в серебряный колокольчик.
То-то веселье, то-то потеха!
И обедать готово, а Зайку за стол не усадишь.
Завязывал Котофей Котофеич Зайке салфетку, и принималась Зайка кушать зайца жареного да козу паленую, а на загладку пупки Кощея, такие сладкие, такие вкусные, малиновые и янтарные, – весь ротик облипнет.
Тут Лягушка-квакушка себе мух ловила, а Белки-мохнатки орешки грызли.
Но вот заходило за домик Барабаньей-Шкурки красное солнце, проходила мимо башенки старуха Буроба, проносила Буроба огромный мешок за плечами.
Не дай Бог повернет Буроба в башенку! Подымется Буроба наверх по лестнице, возьмет Зайку в мешок, унесет с собою, да и съест.
Которые дети спать не ложатся, Буроба в мешок собирает.
Котофей Котофеич уж охаживал кроватку, усатой мордочкой грел пуховую Зайкину думку, сон нагонял.
Зайка зевать начинала, просилась в кроватку.
Выползал из ямки Червячок. Рос Червячок, распухал, надувался, превращался в огромадного страшного червя, потом опадал, становился маленьким и червячком уползал к себе в ямку.
В окне показывался Кучерище, подпирал Кучерище скулы кулаками, ел Зайкины игрушки.
А Зайка расплетала свою светлую коску, скидывала с себя платьице и чулочки да в кроватку бай-бай ложилась.
И подымался из-за угла гадкий Зародыш, залезал Зародыш в фонарик, дул в огонек. И огонек становился огонечком с ноготок Зайкин.
Васютка, сынишка Кучерищев, затягивал в трубе тонко песенку, – сонную песенку.
Так вечер кончался, ночь начиналась.
Ночью нередко Зайка ловила рыбку.
И чихал же наутро старый кот Котофей Котофеич, не пел песен.
А бедная Зайка замирала от страха: по лестнице шлепала-топала старуха Буроба с огромным мешком за плечами, пробиралась Буроба наверх к Зайке.
Которые дети по ночам ловят рыбку, Буроба в мешок собирает.
2
По праздникам, когда Петушок-золотой-гребешок пел голосистей, а Курочка-кудахточка несла золотое яичко, и солнышко ярче и светлее светило в башенку, вылезал из отдушника кум Котофея Котофеича – Чучело-чумичело.
Чучело-чумичело до самого обеда ходил на голове перед Зайкой, – все животики надрывала себе Зайка от хохота, а после обеда Чучело усаживался на шесток вместе с Котофеем Котофеичем, и у них разговор начинался.
Прислушивалась Зайка, но понять ничего не могла.
Чучело-чумичело все рассказывал о крысах, да о мышах, да о мышатах маленьких. А Котофей Котофеич себе под нос мурлыкал.
Раз Котофей Котофеич говорит куму:
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, беда мне с Зайкой, да и только! Сам видишь, обносилась вся, локотки продраны, чулочки все в дырках, а какие были кружевца на штанишках, давно от них и помину нет, все обшаркались.
– Эх, кум, кум, – отвечал укоризненно Чучело, – чего ж ты загодя не сказал: приходил вчера ко мне Волчий Хвост, предлагал Хвост кубышку с золотом, да на что мне золото, я и без золота Чучело.
– Может, опять придет?.. – замурлыкал Кот, – ни зайца у нас жареного, ни козы паленой, ничего нынче на обед не было, а одними пупками Кощея сыт не будешь, да и пупков всего ничего осталось.
Призадумался Чучело-чумичело да и говорит Котофею:
– Так ты, кум, вот что, как пойдешь ужотко за мышами, загляни ко мне в отдушник, там я тебе пошепчу на ушко что-то.
Рано легла баиньки Зайка, а глазки все не спали, – глядели, а ушки все не спали, – слушали.
То Червячок из ямки покажется.
То Васютка в трубе запищит.
– Велите дать говядинки, говядинки! – пищал из трубы Васютка.
Так Зайку все и разгуливало.
Уж Котофей Котофеич все свои песни перепел, все сказки порассказал, а Зайка все ворочается, перекладывается то на один бочок, то на другой.
– Спи, деточка, а то люди ночь разберут, – уговаривал Кот.
Только когда Петушок-золотой-гребешок прокукарекал полночь, а в домике Барабаньей-Шкурки труба закурилась, Зайка засопела носиком и завела далеко-далеко свои синие глазки: прямо на пруд… ловить рыбку.
А Котофей Котофеич прыг с кроватки да тихонько к отдушнику.
Покликал Кот Чучелу-чумичелу. Высунул Чучело мурло из отдушника. И шептались они долгое время.
3
Наутро Котофей Котофеич не чихал, не пел песен, снаряжал Котофей свою Зайку в путь-дорожку.
Говорил Кот Зайке:
– Зайка беленькая, отправляйся, моя курнопяточка, в темный лес, иди все прямо-прямо, и будет тебе избушка Бабы-Яги. Заглянуть к Яге в окошко можно, а входить не входи в избушку. Яга тебя без шапки-невидимки заметит и съесть захочет. Ты иди лучше мимо избушки наискосок по тропинке, пролезай через шиповник, не бойся, пальчиков не оцарапаешь. Так-то, Зайка, так-то, беленькая! Встретит тебя птица Гагана, поздоровайся с птицей: Гагана тебе птичьего молочка даст. Покушаешь молочка и снова в путь трогайся, к полночи придешь к подземелью, не туркаися в дверь, а залезай прямо на дерево и жди, что будет. Пройдет мимо дерева слепышка Листин, прошуршит листьями, не бойся: Листин не страшный, Лис-тин только пугать любит. Пролетит мимо дерева Сорока-белобока, проскачет Коза-рогатая, ты не бойся: больно Коза не забодает, – жди, что дальше будет. Выйдут из подземелья двенадцать черных разбойников, ты слушай, что станут говорить разбойники, заруби их слова себе на носике, а когда пропадут разбойники, спускайся в подземелье и скажи то, что они говорили.
Простилась Зайка с Котофеем Котофеичем, простилась с Лягушкой-квакушкой, простилась с Белками-мохнатками, простилась с гадким Зародышем и с Червячком из ямки.
Все дружно проводили Зайку до самой последней ступеньки, назад в башенку вернулись, и занялся всякий своим делом.
Лягушка-квакушка мух ловила, Белки-мохнатки орешки грызли, Зародыш в ладошки хлопал да звонил в серебряный колокольчик, Червячок выползал из ямки, рос, надувался, превращался в огромадного страшного червя, потом опадал, становился маленьким и червячком уползал в ямку.
А Котофей Котофеич по башенке с топориком похаживал, приводил все в порядок, подшивал и подглаживал, а то заберется в Зайкину кроватку и там лапкою гостей замывает.
Каждый вечер все в кружок садились, пили чай – дули на блюдечко, вспоминали свою беленькую Зайку.
Васютка, сынишка Кучерищев, в трубе скучал-насвистывал.
– Зайка-Зайка, вернись-перевернись! – насвистывал из трубы Васютка.
Кучерище в окне игрушки ел.
4
Как сказал старый кот Котофей Котофеич, так все и вышло.
Не успела Зайка оглянуться в лесу, попался ей Медведь с Мужиком: Медведь с Мужиком стояли на палочке, ковали железо, пели песни. Поздоровалась Зайка с Медведюшкой и дальше пошла. Шла Зайка, шла и видит, стоит избушка на курьих ножках, на собачьих пятках. Заглянула Зайка в окошко, а в избушке Баба-Яга спит, распустила длинные уши: одно ухо вместо подушки, а другим, будто одеялом, с головкою покрыта. Показала Зайка пальчиками нос Бабе-Яге да скорее наискосок по тропинке. Выпорхнула из шиповника птица Гагана, ударила оземь красным крылом. Поздоровалась Зайка с Гаганой, взяла у птицы кувшинчик с птичьим молочком, выпила молочко и дальше тронулась в путь.
Вот видит Зайка подземелье, подходит она к двери, а дверь из человечьих костей и скрипит и светится. Забоялась Зайка да на дерево. Вскарабкалась, ждет – навострила ушко.
Прошел слепышка Листин, прошуршал листьями, пролетела Сорока-белобока, проскакала Коза-рогатая, упала с неба сестричка-звездочка, и растворилась дверь из человечьих костей, – задрожали у Зайки поджилки, – и двенадцать черных разбойников вышли из подземелья и сказали разбойники в один голос:
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток!
И тотчас дверь подземелья закрылась. Постояли разбойники, позевали на месяц. Сказали разбойники в одно слово:
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток!
И тотчас дверь подземелья раскрылась.
А как пропали разбойники, спрыгнула Зайка с дерева да все слова разбойничьи и повторила.
И дверь снова раскрылась и Зайка вошла в подземелье.
Видит Зайка огромный хрустальный зал, по углам банки, в банках золотые рыбки плавают. Хотела Зайка хоть одну рыбку поймать, да одумалась. Подошла к семивинтовому столу. На семивинтовом столе – черная шкатулка, на черной шкатулке – шитое разноцветными шелками полотенце, а по полотенцу беленькая Мышка-хвостатка бегает. Поздоровалась Зайка с Мышкой-хвостаткой, подала ей Мышка золотой ключик. Приняла Зайка от Мышки золотой ключик, отперла шкатулку. А как открыла крышку, глазенки так и забегали: вся шкатулка до самого верху была полна бисерными кошельками. Взяла Зайка один кошелек с голубенькими цветочками, – больно уж кошелек ей понравился, хотела Зайка его в сумочку положить, а из кошелька вдруг золото орешками и посыпалось. Схватилась Зайка подбирать золото, а двенадцать черных разбойников встали с своего места да всю шкатулку Зайке и отдали.
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток! – сказал Зайка по-разбойничьи.
Дверь раскрылась.
И Зайка была такова.
5
Вся башенка поднялась на ноги, когда Петушок-золотой-гребешок прокричал о беленькой Зайке:
– Беленькая Зайка домой бежит!
Все спустились по лестнице вниз и на пороге встретили Зайку.
Зацеловали беленькую, задушили курнопяточку: так были все рады-радехоньки.
А Зайка едва дух переводит, закраснелась, запыхалась вся, все штанишки спустились, по земле волокутся, а волоски взбились хохликом.
Подала Зайка шкатулку Котофею Котофеичу, говорит Коту:
– Вот тебе, Кот, находка, разбирайся!
А сама села присесть да, как убитая, тут же на месте и заснула.
И спала Зайка целых три дня и три ночи без просыпу.
Вышел из отдушника Чучело-чумичело, стал ходить на голове перед Зайкой. Видит Чучело, не обращает Зайка на него внимания, пошушукался с Котофеем Котофеичем и опять в отдушник забрался.
Котофей Котофеич загреб золото, стал считать. И день считал и другой считал, все со счета сбивается, – ничего не выходит.
Побежал кот к Барабаньей-Шкурке за мерой.
– Дай, – говорит, – мерку мне на минутку.
– А зачем вам мера? – спрашивает Барабанья-Шкурка.
– Кощеевы пупки считать.
– Хорошо, – ухмыльнулась Барабанья-Шкурка, – дам я вам меру, только смотрите, не затеряйте.
А сама думает:
«Тут дело нечисто, кто ж это пупки Кощеевы мерой считает – пупки в коробках на фунты продаются!»
А чтобы вернее дознаться, что будет Кот мерять, намазала Шкурка дно у своей меры липким медом.
Взял Котофей Котофеич Шкуркину меру и домой в башенку.
И уж мерял Кот, мерял, мерял-мерял – конца краю не видно. А как вымерял до последнего золотого, отнес меру Барабаньей-Шкурке, накупил платьецев и игрушек, нарядил Зайку и сел себе тихомолком гостей замывать.
Тут пошел такой в башенке пляс, хоть образа выноси из дому.
Не плясали, а бесновались. Больше всех отличалась Лягушка-квакушка, до того дошла Квакушка, что под вечер еще одну лапку себе отбила и осталась всего о двух лапках задних.
Ну и Чучело-чумичело, нечего сказать, постарался – Чучело-чумичело лицом в грязь не ударил: ходивши на голове, мозоль натер себе Чучело на самом носу.
То-то веселье, то-то потеха!
А Барабанья-Шкурка не моргала. Как принес ей Котофей Котофеич меру, Шкурка всю меру во все глаза оглядела и на самом донышке нашла золотой, – прилип золотой к меду.
И порешила Шкурка разведать, откуда такое богатство попало в руки Зайки.
Много годов живет на белом свете Барабанья-Шкурка, сундуки Шкурки доверху золотом завалены, а такого золота она глазом отродясь не видала, ни слухом не слыхала: не простое золото, а серебряное!
И стала Барабанья-Шкурка подсылать к беленькой Зайке двух своих жогов подручных: Артамошку – гнусного да Епифашку – скусного.
6
Нос крючком, голова сучком, брюшко ящичком, а все само жилиное и толкачиком, – такие эти были Артамошка с Епифашкой.
В первый раз пришли они чуть свет в башенку. В другой раз – в сумерки, в третий раз – поздно вечером, и повадились. И днюют и ночуют пакостники, отбоя нет.
Придут они в башенку, рассядутся на кухне и клянчают. Немытые, нечесаные, – страсть взглянуть.
Разжалобили жоги Зайку.
Пробовала Зайка посылать им грибков да щавелику, – не помогает, все свое тянут, все еще клянчают. Еще больше разжалобили Зайку.
И стала Зайка их в комнаты пускать.
А как влезли они в комнаты, – тут уж ничем их не выживешь.
Зайка скачет, беленькая пляшет, а они мороками по башенке бродят, все трогают, все нюхают, а то в игры свои играть примутся: либо угощают друг дружку мордой об стол, либо в окно выбрасываются, – такие эти были Артамошка с Епифашкой.
Остерегал Зайку старый кот Котофей Котофеич:
– Ой, Зайка, ой, беленькая, не водись ты с этими полосатыми: шатия эта шатается, не будет прока, помяни ты мое котово верное слово… с Буробою они знаются, тетенькою Буробу величают, сам слышал, тоже и башмачок твой намедни сожрали, да то ли еще натворят, ой, Зайка, ой беленькая!
А Зайка хохочет.
– Старый ты, старый ворчун, все б тебе ворчать, иди-ка ты лучше да мышек топчи.
– Не могу я больше мышек топтать, – грустно вздыхал Котофей Котофеич и снова принимался журить Зайку.
Раз села Зайка в ванночку мыться. Котофей Котофеич головку ей мылил, банные песни пел. И случись такой грех: попало едкое мыло коту в глаз.
Пошел Котофей Котофеич в кухню глаз промывать, а Артамошка с Епифашкой стук к Зайке в ванночку.
– Расскажи да расскажи, Заинька, откуда бисерные такие кошельки у тебя разноцветные да откуда золото такое не простое, а серебряное?
Зайка все язычком и выболтала.
Вернулся из кухни Котофей Котофеич, а уж Артамошки с Епифашкой и след простыл.
И с той поры сгинули они из глаз, полосатые, словно никогда их и земля не носила.
Призналась Зайка Котофею Котофеичу.
Встревожился Котофей Котофеич.
– Пропали мы, пропали все пропадом! – одно твердил старый Кот.
Проснется Зайка ночью попить, покличет Котофея Котофеича, а Кота нет у кроватки: Котофей Котофеич целыми ночами напролет перешептывался с Чучелой-чумичелой, куму свое горе поверял.
Всякий праздник, как всегда, вылезал из отдушника Чучело-чумичело, ходил до обеда на голове перед Зайкой, а после обеда, сидя на шестке с Котофеем Кото-феичем, оба об одном рассуждали и на разные лады умом раскидывали, как из беды Зайку выпутать: неспроста приходили полосатые, наделают они дел, не оберешься.
– Пропали мы, пропали все пропадом! – твердил старый Кот.
7
Артамошка с Епифашкой потирали себе руки от удовольствия: так ловко провели они Зайку и носик ей натянули курносенький.
Получили жоги в награду от Барабаньей-Шкурки старую собачью конурку на съедение. Засели в конурку, лакомились да облизывались.
А Барабанья-Шкурка намотала себе на ус разговор полосатых и, недолго думая, снарядилась в поход за шкатулкой: добывать себе черную шкатулку с не простым, а с серебряным золотом.
И случилось с Барабаньей-Шкуркой то же, что и с беленькой Зайкой.
Пришла Шкурка в полночь к подземелью, влезла на дерево. Вышли из подземелья двенадцать черных разбойников, постояли разбойники, позевали на месяц, сказали заклинание и пропали.
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток! – повторила Барабанья-Шкурка разбойничьи слова.
Дверь раскрылась, и Шкурка вошла в подземелье.
Обошла Шкурка весь хрустальный зал, все переглядела и все перетрогала, забрала с семивинтового стола черную шкатулку да к двери.
А дверь не раскрывается.
И барабанила Шкурка, колотила в дверь из всей мочи.
А дверь не раскрывается.
Забыла Шкурка впопыхах разбойничье заклинание.
А разбойники встали с своего места, окружили Шкурку да всю ее и измяли.
И превратилась Барабанья-Шкурка в кожу, а из кожи сапогов да башмаков понаделали, и пошла Шкурка по мостовым шмыгать, да ноги натирать, – пропала Шкурка пропадом.
8
Именины Зайки совпали с известием, – мухи рассказывали, что Барабанья-Шкурка в кожу превратилась.
Бегал Котофей Котофеич в домик к Шкурке, но ни единой души не нашел в домике: Артамошка с Епифашкой в лес улизнули и там свили гнездо себе, живут-поживают, творят пакости да народ смущают.
Три дня праздновали в башенке именины, и пир горой шел.
На третий день, когда Кучерище объелся игрушками, а Чучело-чумичело голову потерял, прокралась незаметно в башенку старуха Буроба да за суматохой все добро и поклала себе в мешок.
И лишилась Зайка серебряного золота и черной шкатулки и бисерных кошельков.
Только наутро хватились, – туда-сюда, да видно уж чему быть, того не миновать.
Ну хоть бы тебе что, словно в воду кануло!
Мрачный ходил Котофей Котофеич, завязывал ножку у стола и снова и снова принимался пропажу искать.
– Не завалилось ли куда! – мурлыкал Кот.
И с отчаяния Кот обмирал на минуту и опять ходил мрачный.
Ночью покликал Котофей Котофеич Чучелу-чумичелу. Чучело долго не отзывался.
– Трудно тебе, кум, без головы-то? – соболезновал Кот.
– Страсть трудно, не приведи Бог.
– А я тебе, кум, мышиной мази принес, ты себе помажь шею, оно и пройдет.
– Мажусь, не помогает.
– А у нас, кум, несчастье.
– Слышал.
– Подумай, кум, выручи.
– Ладно.
Отошел Кот от теплого отдушника, обошел вдоль и поперек всю башенку, потрогал засовы, – крепко ли держатся, – успокоился и замурлыкал.
В окне сидел Кучерище, давился, – больше не ел игрушек.
Покатывался со смеху гадкий Зародыш, катался в фонарике.
И шалил огонек: то вспыхнет, то не видать.
А по лестнице шлепала-топала старуха Буроба с огромным мешком за плечами, шарила в потемках Буроба, метила в башенку, подымалась на пальчики, подступала тихонько к двери, отмыкала волшебным ключом тяжелый засов, приотворяла дверь…
– Кис-кис! – плакала Зайка от страха.
Которые дети любят поплакать, Буроба в мешок собирает.
9
Много ломал голову Котофей Котофеич с Чучелой-чумичелой: жалко им было беленькую Зайку, не было у Зайки ни кошельков бисерных, ни зайца жареного, ни козы паленой, ни пупков Кощея, и личико у Зайки стало такое грустненькое, глазки заплаканы.
И порешили Котофей с Чучелой: опять идти Зайке к подземелью и проделать все, что в первый раз делала, и тогда все пойдет как по маслу, – будет и черная шкатулка, будут бисерные кошельки, будет и золото не простое, а серебряное.
– Только смотри, Зайка, будь осмотрительна! – напутствовал Кот свою Зайку.
Не тут-то было.
Шагу не сделала Зайка, попала в беду.
Ну, заглянула Зайка в окошко к Яге, ну и хорошо, идти бы ей себе дальше, нет, не утерпела. Захотелось ей поближе посмотреть. Отворила Зайка дверку да шасть в избушку. И это бы ничего, с полбеды, а то возьми да и ущипни Ягу за ушко. Яга проснулась, Яга осерчала, села Яга в ступу да за беленькой Зайкой мигом в погоню.
Боже ты мой, чего только не натерпелась бедняжка! И с дороги-то Зайка сбилась и сумочку Зайка потеряла и наголодалась и продрогла вся. Спасибо, Коза-рогатая на пути попалась, а то хоть ложись да помирай, вот как! Шла Коза бодать, приметила под кустиком Зайку, накормила Зайку молочком, взяла к себе на закорки да на дорогу и вынесла.
Вот она какая Коза-рогатая!
Шла Зайка, шла, пришла к подземелью, влезла на дерево. Вышли двенадцать черных разбойников сердитые-пресердитые, сказали заклинание и скрылись.
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток! – сказала Зайка по-разбойничьи.
И когда растворилась дверь, и Зайка попала в подземелье, захлопала Зайка в ладошки от радости: все как стояло на своем месте, так и осталось стоять, – и семивинтовой стол, и черная шкатулка, и банки с золотыми рыбками.
Узнала Зайку Мышка-хвостатка, бросилась к Зайке с золотым ключиком. Взяла Зайка у Мышки ключик, и захотелось ей наперед рыбку поймать, только одну, самую маленькую. А как поймала Зайка рыбку, – Буроба тут-как-тут.
– А, – говорит, – попалась!
Тут Зайка сложила ручки крестиком да бултых в банку прямо к рыбкам.
И рыбкой, не Зайкой поплыла.
10
Двенадцать родилось молодых месяцев, и один за другим двенадцать ясных они рождались слева. С левой стороны показывались месяцы, рогатые, старому коту Котофею Котофеичу. И Кот вздыхал тяжко.
Недоброе предвещали месяцы: не было Зайки, не возвращалась Зайка беленькая к себе в башенку.
И бросили Белки каленые орешки грызть, помчались в лес разыскивать Зайку, но и Белок не было, не возвращались Мохнатки в башенку.
И сидела в Зайкиной кроватке Лягушка-квакушка под Зайкиной думкой, квакала.
– Кис-кис! – кто-то кликал, как Зайка, в долгие ночи.
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, выручи! – мяукал жалобно Котофей Котофеич, не отставал от Чучелы.
Но Чучело, измазанный мышиной мазью, без головы ничего не мог выдумать.
– У меня, кум, что-то вроде мышиной головы пробивается, и я боюсь, ты меня поймаешь и съешь.
– Да не съем, – клялся Кот, – провалиться мне на месяце, не съем тебя, только выручи!
– Ладно.
Неладно было в башенке, пусто: ни стрекотни, ни говора, ни смеха.
Только Васютка, сынишка Кучерищев, свистел в трубе, пересвистывал визгливо.
И ночь приходила, приникала к окну темными лохмами, застила свет, а Котофей Котофеич все сидел у окна, пригорюнившись, не спускал глаз, глядел на дорогу.
В окне сидел Кучерище.
Привязался Кот к Кучерищу, а Кучерище к Коту.
Оба в оба глядели.
– Надоумь меня, Демьяныч! – мяукал Кот.
Кучерище ощеривался:
– Дай сроку, Котофеич, все устроится.
И молча выползал Червячок из ямки. Рос Червячок, распухал, надувался, превращался в огромадного страшного червя, потом опадал, становился маленьким и червячком уползал к себе в ямку.
– Кис-кис! – кто-то кликал, как Зайка, из ночи и грустно и жалостно.
Огонечек в фонарике таял.
11
Ранним-рано, еще Петушок-золотой-гребешок не примаслил головки, вышел Котофей Котофеич из башенки выручать свою Зайку.
Всю дорогу по наущению Кучерищи Демьяныча и Чучелы-чумичелы шел Кот степенно, заводил умные речи. Никого не обошел он, со всяким хлеб-соль кушал. Встретились Коту по дороге два Козла-барана, ударялись Козлы-бараны друг о друга стычными лбами. Кот и Козлов не забыл, помяукал бодатым. Переночевал он ночь у Бабы-Яги, с Ягой крысьи хвостики ели. Посидел часок-другой у Артамошки с Епифашкой, осмотрел их гнездо, похитрил чуточку.
– Зайка теперь рыбкой плавает, доловилась! – ехидничали полосатые.
– А я ее съем! – подзадорил Кот.
– Ан не съешь!
– Ан съем, и очень просто съем!
– Да как же ты ее съешь? Разбойники ее караулят!
– Ну и пускай себе караулят.
– Разве что Коза… – почесался Артамошка.
– Конечно, Коза! – подхватил уверенно Кот, будто зная, в чем дело.
– А даст ли Коза холодненькую водицу? – усумнился Епифашка.
– За водицей дело не станет, Гагана обещала! – сказал Артамошка.
Слово за слово, всю подноготную Кот и выведал.
Насулили Коту Артамошка с Епифашкой золотые горы, пошли Кота проводить, да на другую дорогу и вывели: не к подземелью, а нарочно опять к Зайкиной башенке.
Вот они какие, полосатые!
Уж и плутал Кот, плутал, только на осьмую ночь пришел Кот к подземелью.
Все, как водится, вышли двенадцать черных разбойников, сказали разбойники заклинание и скрылись.
– Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток! – сказал Кот по-разбойничьи, и вошел в подземелье.
Вошел Кот в подземелье, да хвост поджал. Неласково встретили Кота двенадцать черных разбойников.
– Иди, Котофей, – сказали разбойники, – отправляйся, Котофеич, подобру-поздорову домой, пока цел, нет у нас тут для тебя никакой корысти.
– А Зайка? – замяукал Кот.
– Зайка! – заартачились разбойники, – не отдадим мы тебе Зайку никогда! Зайка у нас рыбкой плавает, и мы на ней все женимся: такая она беленькая, беляночка.
– Ну, вы меня хоть чаем угостите, а я вам сказку скажу, – будто сдался Кот.
Согласились разбойники, велели самовар подать, а сами расселись вкруг Кота, рты разинули.
Кот пил вприкуску, передыхал, сказывал.
Рассказывал Кот длинную-длинную сказку о каких-то китайских яблочках и о купце китайском, запутанную сказку без конца, без начала.
Разбойники слушали, слушали Кота и заснули. А как заснули разбойники, опрокинул Кот чашку на блюдечко, да и пошел по банкам ходить, искать Зайку.
– Кис-кис! – тихонько покликала Зайка.
Котофей Котофеич и догадался, выловил Зайку лапкой, обернул в платочек, да себе в карман и сунул.
А разбойники дрыхнут, ничего не видят, ничего не слышат.
Тут загреб Котофей Котофеич в охапку черную шкатулку, сказал заклинание, да поминай как звали.
– Э-эх! – укорял дорогой Котофей свою Зайку-рыбку.
– Да я, Котофей Котофеич, только одну хотела рыбку поймать, самую маленькую.
– Ну и стала рыбкой, прости Господи! – чихал Кот, не унимался.
Зайка едва дух переводила, так прытко стремился Кот в башенку.
И только когда сестричка-звездочка с елки на Кота глянула, сел Кот посидеть немножечко.
Вынул Котофей Котофеич платочек из кармашка, развернул платочек, покликал Козу-рогатую.
Прибежала Коза-рогатая, дала Зайке-рыбке холодненькой водицы. И превратилась Зайка-рыбка в настоящую беленькую Зайку.
Пободала Коза Зайку, сказала путникам:
– Опасность, друзья мои, миновала: разбойники ошалели от гнева, пустили погоню… да не в ту сторону.
– Ну, спасибо тебе, Коза-рогатая, – благодарил Кот, – заходи когда к нам Зайку пободать.
– Хорошо, зайду когда-нибудь, – отвечала Коза, – да лучше вот что, я вас сейчас до дому провожу…
Так втроем и отправились: кот Котофей, Зайка да Коза-рогатая.
Много было страху и опаски: и с дороги сбивались, и погоня чуялась, и топали шаги Буробы.
Артамошка с Епифашкой попали впросак и в отместку Коту свои козни строили.
12
Радость необычайная, радость невыразимая! Достигли путники башенки!
Пошел в башенке дым коромыслом.
Снова пляс, снова смех, снова песни.
Прибежали Белки-мохнатки, притащили кулек каленых орехов, вылез из отдушника Чучело-чумичело, прискакала Лягушка-квакушка о двух задних лапках, выполз Червячок из ямки, явился и сам Волчий Хвост, улыбался Хвост поджаро, болтался.
А гадкий Зародыш сел на корточки в угол, ударил в ладошки, – и начались хороводы.
Водили хоровод за хороводом, из сил выбились.
Коза всех перебодала, да и опять в лес за кленовым листочком, только Козу и видели. А Чучелу-чумичелу чуть было Котофей Котофеич не съел: такая у Чучелы соблазнительная мышиная мордочка выросла!
– Э-эх, кум, – пенял Коту Чучело, – не говорил ли я тебе, что ты меня съесть захочешь?!
Кот извинялся.
Кучерище сидел в окне, ел игрушки, головой поматывал.
То-то веселье, то-то потеха!
Насилу Зайку спать в кроватку уложили, – так разрезвилась, из рук вон.
И три дня пировали в Зайкиной башне.
На четвертый день утром приступил старый кот Котофей Котофеич к Зайке, тронул Зайку лапкой, сказал Зайке:
– Отпусти меня, Зайка, отпусти, беленькая, из башенки по свету погулять, выхолил я тебя, Зайку, вынянчил, пора и на волю мне.
Утерла Зайка слезки себе пальчиком, погладила по шерстке Котофея Котофеича и говорит:
– Как же я без тебя жить буду, Котофей Котофеич, меня Буроба съест.
– Не съест, Зайка, не съест, беленькая, где ей, ну а придет старая, ты только покличь, я и вернусь в башенку.
Поцеловала Зайка Кота в мордочку, вытащила из новой сумочки любимый свой бисерный кошелечек с павлином, подарила его на память Котофею Котофеичу.
– Голубушка беленькая, Зайка моя! – прослезился растроганный Кот.
Так и покинул Котофей Котофеич Зайкину башенку, пошел с палочкой по свету гулять.
И осталась Зайка одна в башенке, надела себе Зайка золото на пальчики, взяла у Зародыша афту – такую краску, размазала афту на дощечку и стала свой собственный портрет писать.
Придет старый кот, вернется Котофей в башенку, Зайка ему портрет и отдаст.
– Афта-афта! – гавкал в трубе собачонкой Васютка, сынишка Кучерищев, стерег башенку.
Петушок-золотой-гребешок на заре по заре распевал петушиные голосистые песни.
И играло солнце над башенкой так весело, весеннее.