Чудесное лето. Разбойник. Саша Черный детская проза читать
Когда взрослых нет в усадьбе, сидеть одному в большом доме не очень весело. Поиграешь сам с собой на французском бильярде в три шара и даже не знаешь, выиграл ты или проиграл... На стене старые гравюры: потоп, Дворец дожей, толстый монах пробует вино. Но какое дело маленькому мальчику до потопа, дворца и монаха? Особенно когда изучил не только каждый штрих на гравюрах, но даже все сырые пятна и подтеки на них.
Завел было Игорь граммофон. Развеселые звуки понеслись негритянской чехардой по всему дому... и еще скучнее и еще страшнее одному стало. Над балконом расшумелись клены, солнце в тучах, точно его никогда и не было, сумерки заволокли весь парк.
Игорь взлез на крытый бархатом ларь, снял со стены заржавленную рапиру, чтоб в темной липовой аллее от разбойников отбиться, если нападут, и пошел в дом к экономке, которая жила у входа в усадьбу в длинном кирпичном флигеле.
Внизу по просторной кухне бегали канареечного цвета утята, отнимали друг у друга лимонную корку — зачем она им? — и пищали. Седая экономка, словно утка, ковыляла за ними, грузно приседала, ловила пушистых озорников и сажала их в выстланную мягкой фланелью картонку из-под шляпы.
— Дарья Ивановна, черненького забыли!
— И черненького посадим. Нечего ему по кухне шлендрать...
— А почему вы каждого в головку целуете?
— Да, видишь, курица их высидела, я под нее свежих яиц и подложила. Утята теперь вроде как сироты, вот я их в головку и целую. Хочешь, и тебя поцелую... Будь здоров!
— Спасибо, Дарья Ивановна. А когда утята вырастут, вы их будете кушать?
— Глупости, Игруша. Все едят и ты поешь, и я поем. Ежели их не есть, они сами весь дом слопают. Прожоры известные.
— Дарья Ивановна, почему вы всё кур на утиные яйца сажаете? Это же несправедливо. Утки гуляют себе, как барыни, и в ус себе не дуют.
— Ишь ты, поправщик какой... Сажаю, значит, так надо. Захочу, и тебя посажу.
— Ну, это извините. У меня уроки, и я... мальчик. Вы пошутили, да? А вот Альфонс Павлович обещал мне из Марселя страусовое яйцо прислать. Вы уж, пожалуйста, Дарья Ивановна, душечка, под индюка его подложите. Все равно он ничего не делает. Хорошо? Я вам за это из страусового цыпленка все перья на шляпку подарю.
— Подложу, подложу. Ишь, добрый какой... Ступай-ка наверх, там на столе пенка из-под вишневого варенья осталась.
— О! Пенка? Пенка! Пенка!!
— Да не кричи ты... Свисток паровозный!
* * *
Съел Игорь пенку. Блюдце и мыть не надо, уж так облизал, что и кошка чище не вылижет. Ведь это когда сидишь за общим столом со взрослыми, тогда и салфетка, и локтей на стол не кладешь, и вылизывать блюдца, конечно, не будешь. Но когда, кроме мух, никого в комнате нет, — не их же стесняться, — очень трудно удержаться.
Сел Игорь у окна, с носа последнюю каплю вишневого сиропа слизнул, смотрит на дорогу. Колокольня с петухом, — петух по ветру медленно поворачивается... Белый угол стены соседа, за стеной лохматые раскидистые липы. Лягушки стонут... Зубы у них болят перед дождем, что ли? Говорят, это древесные лягушки. Зелененькие, как молодая крапивка, сидят на деревьях и воображают, что они — соловьи... Скажите, пожалуйста!
О! Кто там в кладовке возится? Игорь выскочил в коридор и прислушался. Странно. Замок висит снаружи, другого хода в кладовку нет... Мышь? Да разве мышь может так банками греметь?
Мальчик в два прыжка выскочил на лестницу и перегнулся над перилами. Позвать Дарью Ивановну? Стыдно. Разве в минуту опасности женщина должна защищать мужчину? Да еще женщина, страдающая одышкой... Где верная, зазубренная в боях рапира?
Игорь защемил рапиру под мышкой, подошел вплотную к дверям кладовки и притаился. Опять шум! Дребезжат жестянки и банки, шуршит бумага. Ясно... Окно кладовки выходит на мусорную свалку. Там пустырь, закрытый стеной дома... Какой-нибудь старый бродяга стал на старый бочонок, отогнул старую железную полосу на окне и пожирает теперь большой суповой ложкой яблочное желе, варенье из айвы, варенье из черной смородины... Пастилу! Засахаренные груши!..
Игорь перевел дыханье и смело сунул кончик рапиры в щель двери.
— Кто там? Почему ты залез без спросу в чужую кладовку? Сдавайся! Раз-два-три. Я уже взвел курок...
Мальчик щелкнул языком.
— Сдаешься? Считаю сначала: ра-аз, два-а, три-и...
Игорь обратился к разбойнику, конечно, по-французски. Не по-русски же разговаривать с ним в усадьбе, с крыши которой в морской бинокль Эйфелеву башню видно.
И разбойник отчетливо и коротко ответил ему по-французски:
— Пошел вон!
* * *
Дарья Ивановна уронила спицы, откинулась к спинке соломенного кресла и исподлобья сквозь очки изумленно посмотрела на ворвавшегося в кухню Игоря.
— Скорей, скорей! Там, в кладовке... Не хочет сдаваться! Говорит: пошел вон. «Ватан!»[2] Понимаете? Ест варенье... Ходит по полкам и ругается, как... не знаю кто.
— Кто ходит?! Кто ругается? Да не тычь ты своей жабоколкой! Шашлык из меня хочешь сделать, что ли... Говори толком.
— Это, Дарья Ивановна, рапира, а не жабоколка... Я ж говорю: разбойник. Там, в чулане, алебарда, съест он все варенье и нас всех алебардой порубит. Вот увидите! Садовник ушел, кухарка ушла, Игнатий Савельевич ушел. Идем на шоссе и подымем тревогу...
— Тьфу ты, юла какая! Чтоб люди на смех подняли? Давай-ка сюда рапиру. Бери молоток. Чистая фантазия. Держи меня за руку. Пойдем... Какой разбойник варенье есть будет? Голову я ему оторву, а не то чтоб его бояться! Иди-иди, Игруша... Постой...
За дверью кладовки действительно кто-то был. Хлоп! Прорвал пузырь, которым была обтянута одна из банок, сбросил на пол чашку.
— Ага, чистая фантазия? — шепотом спросил ехидно Игорь.
— Ах, леший! Кот, что ли? Да нет, я тут всех котов в окрестности знаю, все сытые, по чужим кладовым не шарят... Иль впрямь бродяжка какой-нибудь забрался? А ну-ка, Игорь, переведи ему, по-французски... Ты, шаромыжник, дурака не валяй! Не то сейчас же по телефону жандарма вызову, руки скрутят и в кутузку... Слышишь? У нас тут полон дом мужчин. Игорь, сними-ка ружье со стены...
— Какое, Дарья Ивановна, ружье? — шепнул мальчик.
— Какое? Это я так, для острастки... Слышь ты, бандитская душа! Переведи ему, Игорь...
Нелегко было Игорю переводить: «шаромыжник», «кутузка», «бандитская душа»... Слова такие все трудные. Однако кое-как перевел.
И в ответ хриплый голос, как и в первый раз, снова коротко и отчетливо отрезал:
— Пошел вон!
Кто первый добежал до усадебных ворот — Дарья Ивановна или Игорь, трудно сказать. До этого случая Игорь бы и не поверил бы ни за что, что экономка так здорово рысью бегать может.
* * *
Пришло целое войско. Садовник из соседней усадьбы с вилами, живший на перекрестке дорог кузнец с молотом, косивший траву рабочий с косой, хозяин бистро со штопором, прачка с утюгом, дети садовника с садовыми ножницами. Впереди всех Игорь с рапирой, позади всех Дарья Ивановна со своими спицами.
Лестница застонала под грузными шагами. Стучали, словно копыта, сабо, скрипели толстые подметки.
— Вы, мадам, звонили в жандармерию? — спросил солидный садовник у Дарьи Ивановны.
— Звонили... Игорь, переведи. Ох, Господи! Игруша звонил. Сейчас, говорят, лошадей оседлаем и выедем.
— Хорошо, мадам. Дети, отойдите в сторону... Дело может быть не шуточное... Придется взять этого господина медленной осадой. Вы — слева, вы — справа, кто-нибудь пусть станет с оружием на дороге под окном, чтоб он от нас не сбежал...
— Там на дороге уже целая толпа собралась! — закричал Игорь, высунувшись за раму. — Жандармы подъехали! Ура! Два. На гнедых лошадях... Идут сюда.
Садовник приосанился и грозно постучал рукояткою вил в дверь кладовой.
— Эй, вы! Дорожных дел мастер. Назовите ваше имя и сдавайтесь, пока не поздно. Слышите?
— Пошел вон!
— О! Ты так? Ворвался в чужой дом и гонишь вон честных соседей, которые пришли на защиту бедной женщины и ребенка... А вот мы сейчас увидим, кто пойдет вон!
Плотные бравые жандармы попросили всех успокоиться. Отодвинули от двери любопытных детей, отстегнули кобуры, вытащили два увесистых револьвера.
Старший жандарм вежливо обратился к Дарье Ивановне:
— У вас, мадам, ключ от кладовой?
— Затеряла, батюшка, со страху-то затеряла...
Игорь перевел. Жандарм попросил кузнеца сломать замок, но перед тем, обратившись к невидимому разбойнику через дверь, сказал ему несколько внушительных слов:
— Сейчас дверь будет взломана. Если вы, друг мой, сделаете только одно движение по направлению к нам, я прострелю вашу дурацкую голову, как пустой орех. Вы меня понимаете?
— Пошел вон! — равнодушно и нагло ответил за дверью разбойник.
— Ломайте замок!.. Мы сейчас вам покажем, как надо обращаться с...
Замок звякнул и упал на пол. Дверь распахнулась. Толпа боязливо отхлынула... Жандармы, вытянув перед собой револьверы, бесстрашно шагнули вперед. Где разбойник?
Он сидел на верхней полке и, задрав кверху ногу, не обращая никакого внимания на столпившуюся у дверей толпу, сердито мотал взъерошенной головой и искал блох.
— Да это Жак!! — закричала дочка кузнеца.
— Ну, конечно... — рассмеялась чья-то голова, перегнувшись с приставленной с улицы лестницы в кладовую. — Это Жак, попугай полковника Мартэн. Птица улетела еще позавчера, и полковник будет очень доволен, что она жива и невредима. Правда, Жак?
— Пошел вон... — хрипло пробормотал попугай, задирая еще выше ногу.
И рассмеялись все: жандармы с револьверами, садовник с вилами, кузнец с молотом, хозяин бистро со штопором, прачка с утюгом, Дарья Ивановна со спицами. А больше всех смеялся сам виновник тревоги, маленький Игорь.