Книга 2 Глава 1 Маркиз де Карабас — Рафаэль Сабатини
ЖЕРМЕНА
Холодным, но солнечным октябрьским днем Кантэн де Морле, который только что прибыл в Лондон, шел по Брутон-стрит по направлению к академии, носящей его имя.
Его возвращение в Англию в обществе Пюизе обошлось без приключений благодаря отлично налаженной системе секретной связи, которой пользовались роялисты. Она охватывала всю территорию Бретани, и у восхищенного Кантэна пробудилось глубокое уважение и доверие к человеку, чьими трудами она создавалась и поддерживалась.
Они путешествовали днем, спали ночью и сделали первую остановку немного севернее Ламбаля в тайном убежище на чердаке дома некоей госпожи де Керверсо, вторую – в Вилгурьо, где их радушно приняли в одном крестьянском доме; третью – в Нантуа, откуда агенту Пюизе в Сен-Брие было передано распоряжение к следующей ночи держать наготове рыбачью лодку. Этот агент встретил их в окрестностях Сен-Брие и незаметно провел через кордон береговой охраны и акцизных чиновников, блокировавших проход к берегу. Взятки, как объяснил Пюизе, также сыграли определенную роль в усыплении бдительности стражей берегов Франции.
На маленькой лодчонке они доплыли до одномачтового рыболовного судна, стоявшего в двух милях от берега; на нем добрались до Джерси, а оттуда – на рейсовом пакетботе в Дувр[87]. Даже в мирное время их путешествие едва ли могло пройти более спокойно.
И вот, снова войдя в свой дом, Кантэн поднялся по лестнице и как ни в чем не бывало появился в фехтовальном зале.
При виде его седой Рамель, который в это время занимался с учеником, издал восклицание, чем привлек внимание О’Келли, отдыхавшего в амбразуре окна.
– Силы небесные! Это вы, Кантэн, или только ваш призрак?
Прежде чем Кантэн успел ответить, О’Келли уже подскочил к нему и, громко смеясь, тряс его руку; Рамель, бесцеремонно бросив своего ученика, крутился вокруг, а старик Барлоу, вошедший в зал, стоял в нескольких шагах от них, дрожа от волнения.
– А мы, было, думали, что уже никогда не увидим вас по сю сторону ада! – воскликнул О’Келли, положив руку на плечо Кантэна. Глаза его сияли от радости.
– Причина тому – недостаток веры.
– Вовсе нет. Причиной тому ложь, которой мы поверили. Разве мадемуазель де Шеньер не приходила сюда с месяц назад сказать нам, что вас убили?
– По ее словам, вы были убиты шуанами где-то в Бретани, – объяснил Рамель.
– Так сказала вам мадемуазель де Шеньер?
– Да, именно она. И в ее прекрасных глазах стояли слезы. Хотел бы я заслужить их своей смертью. Она сказала, что им сообщил об этом… Как его имя, Рамель?
– Дворецкий Шавере, сказала она. Не припомню его имени. Господин Сен-Жиль получил от него письмо.
– Ясно, – сказал Кантэн и на его губах мелькнула горькая улыбка. – Это многое объясняет. Негодяй слишком поспешил.
Затем вспомнив о слезах, упомянутых О’Келли, Кантэн забыл обо всем остальном. Ему очень хотелось подробнее узнать об этих слезах. Но он не осмелился расспросить о них, решив получить исчерпывающую информацию от особы, которая, как утверждали, их пролила.
– Эту ошибку надо немедленно исправить. Я сейчас же нанесу визит на Карлайл-стрит.
– Вы не сделаете ничего подобного, разумеется, если цель вашего визита – встреча с мадемуазель де Шеньер. Они переехали на Перси-стрит, недалеко от Тоттенхэм-Корт-роуд. Я записал адрес. Думаю, их обстоятельства несколько изменились.
После такого заявления Кантэн не стал медлить. Получив от О’Келли адрес перчаточника на Перси-стрит, он отправился разыскивать его дом. Перчаточник направил его на третий этаж, и, поднявшись по скрипучей, мрачной и узкой лестнице убогого дома, молодой человек постучал в дверь, ведшую в задние комнаты.
К немалому удивлению Кантэна, дверь открыла сама мадемуазель де Шеньер в модном сером платье и с изысканной прической. Ее облик явно не соответствовал жалкой обстановке комнаты.
Она стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, и краска медленно сходила с ее лица. Затем она вскрикнула и наконец, справившись с волнением, спросила:
– Это действительно вы, господин де Морле? Вопрос был задан почти шепотом.
– Я напугал вас? Простите меня. Если бы я мог предположить, что вы сами выйдете на мой стук…
– О, нет-нет, – перебила она. – Мы думали, что вы мертвы, кузен Кантэн, и… и…
– Я знаю. О’Келли мне говорил. Вы получили письмо от Лафона.
– Лафон написал, что ему сообщил об этом общественный обвинитель Анжера и что Шавере теперь конфисковано.
– Понятно, – Кантэн с извиняющимся видом улыбнулся. – Могу я войти?
Вопрос Кантэна встревожил мадемуазель де Шеньер.
– Ах, нет. Нет. Я… я бы предпочла, чтобы вы этого не делали. Я здесь не одна. Тетушки и Констана нет дома. И это очень хорошо. Пожалуй, им лучше не знать о вашем возвращении. Не знаю. Мне нужно время, чтобы подумать.
– Я ни в коем случае не хочу причинять вам беспокойство.
– Тогда, пожалуйста, уйдите. Сейчас же. Я бы не хотела, чтобы Констан вас здесь встретил. Мне становится страшно при одной мысли о том, что может случиться. Констан никогда не простит вас, пока жив.
– Значит, он должен простить меня? За что?
– За убийство нашего кузена Буажелена. Видите ли, нам все известно.
– Так! Эта история уже обросла слухами! – Кантэн презрительно рассмеялся. – Он погиб от моей руки. Но я не назвал бы это убийством. Единственным убийцей в этом деле был сам Буажелен.
Ее грустный вопрошающий взгляд застыл на его лице, но шум внизу вновь пробудил ее тревогу.
– Ах, Боже мой! Если это они? Уходите, сударь, уходите, прошу вас.
– Мне надо так много сказать вам, – вздохнул Кантэн. Он думал о слезах, про которые говорил О’Келли.
– У вас будет такая возможность. Я сама приду к вам, а теперь уходите.
Она с трудом выговорила эти слова, и Кантэн понял, что ее обещание объясняется желанием поскорее отделаться от него.
– Когда вы придете?
– Когда хотите. Сегодня. Вечером. О, пожалуйста, уходите!
– Я буду иметь честь ждать вас.
– Ждите. Да, да.
Кантэн еще не успел откланяться, как дверь закрылась, и он удалился, размышляя над тем, сдержит ли она данное ею слово.
Кантэн возвратился домой и стал ждать. В шесть часов вечера Барлоу ввел закутанную в плащ мадемуазель де Шеньер в ту самую обитую панелями комнату наверху, куда она уже приходила перед отъездом Кантэна три месяца назад.
Когда она позволила ему снять с себя плащ, он увидел, что страх, который несколько часов назад не позволил ей принять его, сменился суровой непреклонностью.
– Я держу свое слово, – сказала она. – Мне пришлось дать его из страха перед тем, что могло бы случиться.
– И других причин у вас не было? – мягко, спросил он.
– Мне… мне казалось правильным дать вам возможность объясниться.
Кантэн пододвинул ей стул.
– Мой рассказ будет прост, – сказал он, – а выводы из него я предоставлю сделать вам самой.
Мадемуазель де Шеньер села, и Кантэн, расхаживая взад и вперед по комнате, приступил к рассказу. Он начал с визита в Шавере и закончил вмешательством Пюизе, которое спасло его от смерти.
– Можно объяснить сообщение о моей смерти. Раз я оказался в руках шуанов, обо мне никто никогда не услышал бы. Можно объяснить и некоторые другие вещи. Можно объяснить, почему Буажелен обратился ко мне как к маркизу де Карабасу, помня, что именно Констан первым назвал меня так. Вы не улавливаете здесь совпадения?
– Оно не так велико, – во время рассказа Кантэна ее манеры смягчились, но теперь снова стали натянутыми. – Однако я не улавливаю, какие выводы вы делаете.
– В таком случае – я воздержусь от них.
– Если вы предполагаете существование какого-то заговора между моими кузенами и господином де Буажеленом, то эта мысль недостойна вас. Не говорят ли подобные выводы о том, что вы слишком склонны к подозрительности? Разве то, что вы путешествовали с охранной грамотой, выданной вам санкюлотами, не является достаточным основанием для предположений господина де Буажелена?
– Он не знал о существовании этой грамоты. Меня обыскали уже после его смерти. – Кантэн заметил, что мадемуазель де Шеньер вздрогнула. – Надеюсь, мадемуазель, вы вынесете мне снисходительный приговор за способ, который я избрал, что спасти свою шею от петли, уготованной мне вашим родственником. У меня не было иного выбора.
– Я понимаю, – она снова смягчилась. – Какая гнусность! Вы сделали Констана своим непримиримым врагом. Он не должен знать о вашем возвращении.
– А по-моему, должен. Я не намерен прятаться. Он непременно узнает, что я снова в Лондоне.
– Возможно и нет, ведь мы возвращаемся во Францию. Через два или три дня мы уедем из Лондона. Сен-Жиль уже в Голландии с Сомбреем.
– Вы возвращаетесь во Францию? Сейчас? – ужаснулся Кантэн. – Но ведь это опасно!
Взгляд мадемуазель де Шеньер еще более смягчился; ее тронуло такое проявление заботы о ней. Она даже слегка улыбнулась и покачала головой.
– Нам ничего другого не остается. Вы видели, где мы живем. Тетушка не может этого вынести.
– Силы небесные! Но это все-таки лучше, чем французская тюрьма.
Казалось, она не слышала восклицания Кантэна.
– Конфискация Шавере лишила нас средств к существованию. Ими снабжал нас Лафон, который считал Сен-Жиля ближайшим наследником. Тетушка не способна смириться с нищетой. Она всегда жила в роскоши. Террор кончился, и мы почти ничем не рискуем. Декреты против эмигрантов остаются в силе, но на них уже не обращают внимания. Во всяком случае, так нас уверяют.
– Но куда вы поедете?
– Все очень просто, – улыбнулась она. – Не вы один подумали о гражданине Бене. Лафон устроил так, что за крупную взятку из доходов с Шавере Бене приобрел для нас Гран Шэн, когда два года назад, после нашей эмиграции, его продавали как национальную собственность. Нас уверяют, что если мы вернемся, то сможем спокойно владеть им.
– И все-таки это большой риск, – сказал Кантэн, с грустью глядя на мадемуазель де Шеньер.
Она пожала плечами.
– Вся жизнь – риск. Что я могу поделать? Тетушка скорее пойдет на риск, чем будет жить в бедности. Итак, мы собираемся в дорогу и через пару дней уедем. Если здесь и нечему радоваться, – закончила она, – то я довольна хотя бы тем, что наш отъезд устраняет возможность вашей ссоры с Констаном.
– Вы так боитесь за него? – спросил Кантэн.
– За него! – воскликнула она. – За него? За вас, и только за вас я боюсь. Я знаю его безжалостный, мстительный характер.
– За меня! Какое счастье услышать от вас такие слова! Какое счастье думать, что я вам не совсем безразличен!
– Но… но это естественно. Разве не так?
– Я надеялся – о, как я надеялся! – что однажды это случится! – Кантэн приблизился к мадемуазель де Шеньер. – Судите же, как вы мне дороги и сколь ужасает меня одна мысль о вашем возвращении во Францию. Если вы уедете, я возможно, никогда вас больше не увижу.
Она опустила глаза и стала смотреть на свои руки, сложенные на коленях.
– То же самое я говорила вам, когда приходила сюда отговаривать вас от путешествия во Францию.
– Боюсь, что не совсем. Или для вас действительно имело значение, вернусь я или нет?
И здесь, вспомнив про слезы, о которых говорил О’Келли, Кантэн отбросил все сомнения.
– Понимаете ли вы, как это важно для меня? Жермена! Он опустился на одно колено перед стулом, на котором сидела мадемуазель де Шеньер, и обнял ее.
Она слегка напряглась в его объятиях, но не сделала попытки освободиться.
– Вы не поедете во Францию! – воскликнул Кантэн. Она с неожиданным удивлением посмотрела на него, затем рассмеялась, и в глазах ее засветилась нежность.
– Если им так угодно, то пусть госпожа де Шеньер и ее сын вдвоем отправляются навстречу опасности.
– А я? Как могу я не поехать с ними?
– Вы не догадываетесь? – взгляд Кантэна, казалось, проникал в бездонные глубины синих глаз Жермены. – Как видите я вынужден отбросить условности, сейчас не до них. Вы можете не уезжать с ними, выйдя за меня замуж, хоть я и остаюсь простым учителем фехтования и маркизом де Карабасом.
– Кем бы вы ни были, вы остаетесь Кантэном, – ласково ответила Жермена и, наклонившись, поцеловала его.
– Боже мой!.. – едва переводя дыхание, воскликнул Кантэн. – Значит, решено!
– О, нет. Дорогой мой, вы забыли, сколько мне лет, точнее, вы этого не знаете. Еще целый год я не смогу распоряжаться собой. До его истечения госпожа де Шеньер – моя опекунша, и закон на ее стороне. – Если бы не это, – закончила она, – все было бы так просто.
– Но если бы она согласилась…
– Было бы безумием даже заикнуться перед ней об этом. Нет, нет, мой Кантэн. Такое счастье пока не для нас.
– А для меня утрачено даже счастье, дарованное этим часом, ведь его затмевает страх за вас.
Она погладила его по отливающим бронзой волосам.
– Дорогой мой, ваш страх преувеличен. Эмигранты начинают возвращаться во Францию, и нас уверяют, что пока они будут осторожны, им не грозит никакая опасность, особенно на Западе, который правительство всеми силами стремится умиротворить.
– И вы полагаете, что я удовольствуюсь подобными уверениями?
– Что же вам еще нужно? Обещание, что я буду ждать вас? Дорогой, если вы этого до сих пор не поняли, то я даю его вам.
– Ждать? Но до каких пор? – уныло спросил Кантэн.
– До тех пор, пока судьбе не будет угодно дать вам возможность приехать ко мне, или когда я, достигнув совершеннолетия и обретя полную свободу распоряжаться собой, смогу приехать к вам. Ждать осталось меньше года.
Видя, что уныние не оставило Кантэна, Жермена продолжала:
– Милый Кантэн, это совсем недолго, а тем временем нас будет радовать сознание того, что каждый день приближает нас к нашему счастью.
Он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Поделитесь со мной вашим восхитительным мужеством.
– Берите, сколько хотите, – сказала она, с улыбкой глядя в его глаза. – Его и мою любовь. И всегда знайте, что она принадлежит вам, Кантэн.
Но здесь стоящие на камине золоченые бронзовые часы прозвенели погребальным звоном по их исступленном восторгу. Звон часов напомнил Жермене, что пора уходить, иначе от нее потребуют отчета за долгое отсутствие. Какие бы препятствия ни встали на ее пути, перед отъездом во Францию она обязательно увидится с Кантэном.
После этого обещания, данного во время прощального объятия, она упорхнула, оставив Кантэна в состоянии, близком к безумию, с перемежающимися порывами восторга и отчаяния.