Джан осваивает первый маршрут — Джан — глаза героя — Перовская

Семен Гаврилович проснулся раньше всех.

Комната была полна запахов цветов. Он чувствовал тепло и солнце.

Ночью ему приснился его новый четвероногий товарищ: они вместе ходили на охоту, ездили в Москву, шагали по знакомым улицам и площадям, спускались и поднимались по эскалаторам в роскошные залы метрополитена. Семен Гаврилович видел места, которые они проходили. Все было так, как бывало до войны, только более яркое, красивое, словно вымытое и начищенное до блеска.

Они бодро шли, он и Джан, и Семен Гаврилович чувствовал теплоту прижавшейся к его ноге собаки. Он видел сверху густую черную шерсть на ее спине, пушистый, приветливо помахивающий хвост. Иногда он называл ее по имени. Она поворачивала к нему радостную морду и глядела в его, опять зрячие, глаза.

Это был крепкий, хороший сон. И, проснувшись, Семен Гаврилович долго не расставался с ощущением здоровья и радости.

— Нина! — закричал он, спуская босые ноги с кровати. — А где мой Джан?! И туфли мои разыщи, пожалуйста! Мы выйдем с ним погулять.

При слове «гулять» он почувствовал, что кто-то лохматый потерся всем боком о его колено и вложил ему в руки одну туфлю.

— Ах ты моя умница! А вторая туфленция где же?

И сейчас же он ощутил, что ему подают и другую.

— Ты подумай только, Семен, — раздался возле него голос Нины Александровны, — до чего же он понятливый! Он поднялся, подал тебе туфли и снова улегся на место. Может быть, ты ему разрешишь погулять, в благодарность?

— Сейчас, Нина, я сам вместе с ним выйду. А ты корми нас скорее. Алексей Степанович обещал явиться пораньше. А я еще не одет. Мы не завтракали.

Он вымылся — быстро, по-военному, — надел белый китель и стал обряжать Джана.

— Джан, шлейку!

Пес немедленно принес свою сбрую и влез в нее сам. Оставалось только застегнуть на ней пряжку.

Семен Гаврилович взялся за высокую дугообразную ручку:

— Во двор, Джан! Гулять!

Собака взвыла от нетерпения и потащила его к дверям. Погуляв, они хорошо позавтракали и устроились в цветнике на скамейке.

— Здравия желаю! — раздался у калитки голос Белоножки. — Готовы, я вижу? Что ж, двинемся?

— Нина Александровна хотела бы тоже пойти. Она будет смотреть издали. Джан и не догадается об этом. Ей хочется видеть нашу первую прогулку, чтобы рассказать мне потом все подробно.

— Что ж, это можно. Собака, конечно, знает, кто идет по ее следам — в стороне ли, сзади ли, сбоку ли, но Джан должен водить вас среди людей, не смущаясь количеством любопытных и не обращая на них никакого внимания. Так я его выучил. Куда же мы решили идти — в хлебную палатку за магазином военторга или в самый магазин? Приказания надо давать очень точно.

— Командуйте — в палатку, за хлебом. Но хлебная палатка у нас есть еще и другая — по нашу сторону линии.

— Тогда скажем так: «В палатку военторга, за хлебом!» Держитесь за меня. Он сначала проведет меня. Сперва я ему указываю общее направление рукой, а детали маршрута уточняю по записи, по мере продвижения. Пошли! Туда, Джан! Вперед! В палатку военторга, за хлебом.

Нина Александровна рассказывала после, как Джан, проследив направление руки инструктора, двинулся на улицу через калитку, повел своих спутников к переходу через линию, стал и осмотрелся по сторонам.

За время остановки Белоножка (у него на глазах была надета маскировочная темная повязка) и Семен Гаврилович ощупали палками полосатое бревно шлагбаума и рельсы и благополучно миновали препятствие. Потом инструктор опять дал направление. Они поднялись на горку, прошли одну улицу, по команде «налево» повернули в проулок и вышли к реке. Дорожка в магазин военторга шла извилисто вдоль реки.

— Берегом, — было написано Белоножкой в маршруте.

Джан берегом довел своих спутников до магазина.

— Дальше! — сказал ему инструктор. Прошли дальше. Несколько человек стояло в очереди у хлебной палатки.

— Стоп, Джан! Палатка военторга, хлебная палатка военторга! Помни! Вы увидите, он никогда не забывает маршрута, который он хотя бы один раз прошел.

Все время пути инструктор рассказывал Семену Гавриловичу, как Джан их ведет:

— Вот он медленно шагает по дорожке, прижимаясь к вашей ноге и обводя или останавливаясь возле каждого малейшего препятствия на пути. Я долго специально работал, чтобы добиться у него неослабного внимания ко всякой мелочи. Потом вы узнаете, как я дрессировал его. Вот он обвел нас мимо людей: по опыту хождения со мною он знает, что мы — люди с черными повязками или в черных очках — получаем всюду без очередей и задержек. Вот он всех обошел, подвел нас прямо к прилавку, и слышите? Лает на продавца: «Отпускай, мол, нам поскорее!»

Не только Семен Гаврилович и продавец, но и все в очереди обернулись на громкий внушительный бас.

— Смотрите, смотрите! — донеслось до ушей Семена Гавриловича: — Какая собака! Привела их, сердешных, поставила впереди всех и командует: «Отпускай, мол, скорее, мы вне очереди!»

— Что ж, и правильно! Отпускай им, Петрович!

— Хлебец выбери посвежее!

— Поподжаристее вешай! Поаппетитнее!

Семен Гаврилович получил покупку и сказал Джану:

— Домой!

На обратном пути они сделали привал в тени, под березкой, и Джан съел, в поощрение, добрую половину покупки.

Дойдя до калитки, инструктор шутя передал ручку сбруйки Семену Гавриловичу «из полы в полу» и пожелал «владеть с приятностью новой скотинкой».

Теперь Джан должен был проделать тот же путь со своим новым хозяином.

Белоножка намерен был идти сзади и проверять каждое движение поводыря.

Семену Гавриловичу вновь как-то особенно ясно припомнился его сегодняшний сон.

Он поднялся со скамейки, взялся за ручку и, весь просветлев, скомандовал: «В военторг, Джан! В хлебную палатку!»

Собака двинулась снова к шлагбауму. Нина Александровна следила за нею со стороны.

Она видела, как собака вдруг заметалась, присела и закинула назад уши. На морде у нее выразился испуг, ужас, смятение…

Джан несколько раз оглянулся на своего воспитателя, съежился, втянул голову в плечи…

— В военторг, Джан! — показывая направление, повторил Семен Гаврилович. — В палатку за хлебом!

Собака рванулась вперед. Она увидела подходившего к ним Белоножку и потащила Семена Гавриловича через пути, позабыв предупредить его о препятствии.

— Стоп! — яростно закричал дрессировщик. — Ты что, ослеп?! Не видишь бревна?? Как ты человека ведешь?!

Он взял из рук слепого (чуть-чуть не ударившегося было о бревно) ручку сбруи и сильно отстегал взвизгивавшего от обиды и боли Джана.

— Назад! Снова, Семен Гаврилович, возьмите, пожалуйста, снова ручку!

На этот раз пес остановился возле препятствия словно вкопанный и «дал голос», но дальше он опять проштрафился. Он беспрерывно оглядывался назад, на дрессировщика, метался и страшно дрожал, ожидая побоев.

Семен Гаврилович чутко уловил состояние собаки. Он положил руку на худую ощетинившуюся спину и, чувствуя дрожь собаки, обратился к инструктору:

— Алексей Степанович! Я думаю, нам следует пока прекратить занятия. Я теперь понимаю, как нам надо будет повторить этот маршрут, и мы с Джаном, не спеша, отдохнувши, великолепно его освоим. Я вот что думаю: вам не следует идти за нами. Возьмите-ка вот свежую газетку и коврик и устройтесь где-нибудь в парке, чтобы Джан видел, что вы от нас ушли, — совсем ушли, уехали. Согласны? У меня есть одно соображение… А Нина Александровна пройдется снова с нами, в сторонке. А?

— Нет, Семен Гаврилович, вы уж говорите прямо: вам неприятно, что я его побил. Но со служебной собакой нужна иногда особая дисциплина и строгость. А то ее можно сразу испортить.

— У меня есть догадка… Я вам расскажу после… Мне очень хочется проверить. Давайте попробуем!

— Ну что ж, извольте, раз вам угодно…

Алексей Степанович взял газету и коврик (шутливо со всеми простился и Джану потряс на прощанье лапу) и ушел.

Едва он скрылся из виду, Семен Гаврилович договорился о чем-то с Ниной Александровной, приласкал и побаловался с собакой и, взявшись снова за ручку, спокойно и ласково приказал:

— Ну, пойдем, Джан — душа моя, в военторг, в палатку, за хлебом!..

Собака вскочила, поставила стрелочкой уши и влегла мощной грудью в шлею. Они тронулись.

Джан вел медленно, прижимаясь к ноге Семена Гавриловича и сторожко оглядываясь по сторонам. У переезда он остановился, дал голос и продолжал ждать до тех пор, пока чуть различимый вдали электрический поезд не приблизился и не прошумел мимо них. У полосатого бревна шлагбаума он снопа залаял Семен Гаврилович ощупал бревно, наклонился и не забыл похвалить:

— Молодец, Джан-душа! Преотлично!..

Джан еще внимательнее вгляделся в его улыбающееся лицо и тоже как будто заулыбался: задышал, открыл пасть и вывалил от волнения язык. Уши и пушистый хвост напряглись и замерли, словно на стойке.

Нина Александровна увидела издали, как собака осторожно вывела хозяина на горку; как она прошла с ним улицу и уверенно повернула в переулочек и как, легкие и радостные, они оба зашагали вдоль реки.

Людей у палатки уже не было. Джан привел Семена Гавриловича к продавцу, поднялся на задние лапы и лаем позвал его к прилавку. Продавец вырезал и «отоварил» талон по другой карточке, Нины Александровны.

Потом Джан деловито поедал покупку на лоне природы и часто взглядывал в лицо нового хозяина: Белоножка на учении, когда был доволен Джаном, случалось, сдвигал черные очки и ласково смотрел на него, и сейчас собаке хотелось поймать, наконец, взгляд Семена Гавриловича. Он тогда сумел бы показать, что он решительно все понимает и очень этому радуется. И, радуясь, что ему все понятно, он с мелочной заботой благополучно доставил Семена Гавриловича обратно домой.

Разомлев от жары и волнения, но очень довольные, вошли они в калитку. На крыльце их уже поджидала хозяйка с полной миской еды.

Семен Гаврилович сиял с собаки сбрую, притянул к себе и поцеловал Джана в голову:

— Ах, хо-ро-ши-й ты мой! — сказал он с непередаваемой лаской в голосе. — Глаза, ведь глаза мои, Нина, ко мне возвращаются!..

Джан играл в цветнике, когда фуражка инструктора промелькнула за изгородью. Пес мгновенно примчался к Семену Гавриловичу и сел, прижавшись к нему задрожавшей спиной.

— Ты что, песик? — спросил Семен Гаврилович.

И догадался, услышав приветствие Белоножки.

— Ну, как? Можно поздравить вас «с полем»? Провел? Хорошо? И туда и обратно?

— Прекрасно провел, Алексей Степанович, — ответил Семен Гаврилович. — И теперь я могу объяснить, почему он при вас волновался и путал.

— Интересно послушать. Да, впрочем, я знаю уже — жестокость моя, живодерство… Бью животное, мучу…

— Нет, не так. Не совсем то есть так. Допускаю (с натяжкой), что для дрессировки это иногда простительно, но в данном случае был не страх. Джан не мог при вас вести меня. Ведь вы же ему запрещали слушаться кого-нибудь другого, помимо вас. Он боялся, что вы будете бить его за то, что он при вас стал бы служить другому. Повел бы при вас меня. Ведь он все еще считает вас своим властелином. Я за одну ночь не успел еще окончательно завладеть его душой. А вот оставьте-ка нас с ним вместе денька на три: мы закрепим военторг и палатку, а может быть, с помощью Нины Александровны проложим еще куда-нибудь дорогу вблизи нашего поселка. И я постараюсь убедить моего Джана, что он — мой, только мой, и ничей больше. И тогда он не будет бояться служить мне, даже и в вашем присутствии.