Отшельник Огрин Тристан и Изольда

Три дня спустя Тристан долго выслеживал раненого оленя. Наступила ночь; и в темном лесу он стал раздумывать:

«Нет, вовсе не из страха пощадил нас король. Он взял мой меч, когда я спал и был в его власти; он мог поразить меня. К чему были подкрепления? Чтобы взять меня живым? Если он желал этого, зачем было, обезоружив меня, оставить мне собственный меч? О, я узнал тебя, отец! Не из страха, а из нежности и сострадания ты пожелал простить нас. Простить! Кто бы мог, не унижая себя, простить такой проступок? Нет, он вовсе не простил: он понял. Понял он, что у костра, в прыжке из часовни и в засаде против прокаженных Бог принял нас под свою защиту. Вспомнил он о ребенке, который когда-то играл на арфе у его ног, о моей земле Лоонуа, покинутой для него, о копье Морольда, о крови, пролитой за его честь. Вспомнил он, что я не признал своей вины, но тщетно требовал суда, своего права и поединка, и благородство его сердца склонило его к уразумению того, чего бароны его не понимают. Не то чтобы он знал или когда-нибудь мог узнать правду о нашей любви, но он сомневается, надеется, чувствует, что говорил я не ложно; он хочет, чтобы я судом доказал свою правоту. О милый мой дядя, если бы мне с помощью Божьей победить в поединке, добиться мира с тобой и снова для тебя надеть панцирь и шлем! Но что я говорю? Он взял бы Изольду… И я бы отдал ее ему? Уж лучше бы он зарезал меня во сне! Прежде, преследуемый им, я мог его ненавидеть и забыть; он отдал Изольду больным, она была уже не его, она была моей. И вот своим состраданием он пробудил во мне нежность и отвоевал королеву. Королеву!.. У него она была королевой, а в этом лесу она живет как раба. Что сделал я с ее молодостью? Вместо покоев, убранных шелковыми тканями, я ей предоставил этот дикий лес, шалаш вместо роскошного полога; и ради меня идет она по этому страдному пути. О Господи Боже, царь вселенной, помилуй меня и дай мне силы, чтобы я мог вернуть Изольду королю Марку! Разве не его она жена, повенчанная с ним по римскому закону перед всей знатью его страны?»

Опершись на свой лук, Тристан долго тосковал в ночи.

В чаще, окруженной забором из терновника, которая служила им убежищем, белокурая Изольда ждала возвращения Тристана. При свете месяца она увидела сияющий на ее пальце золотой перстень, который надел на него Марк. Она подумала: «Кто подарил мне так великодушно этот золотой перстень? Не тот разгневанный человек, который отдал меня прокаженным, – нет! Это тот великодушный государь, который принял меня и покровительствовал мне с того дня, как я явилась в его страну. Как любил он Тристана! Но я пришла – и что я сделала? Тристану подобало жить во дворце короля с сотней юношей, которые служили бы ему, чтобы достигнуть рыцарского звания; ему следовало разъезжать по замкам и баронствам, ища себе прибыли и подвигов. Из-за меня забыл он рыцарское дело, изгнан от двора, преследуем по лесу, ведет эту дикую жизнь…»

Она услышала шаги Тристана, ступавшие по листьям и сухим ветвям; вышла, по обыкновению, к нему навстречу, чтобы снять с него оружие, взяла из его рук лук «Без промаха» со стрелами и развязала привязи меча.

– Дорогая, это меч короля Марка, – сказал Тристан. – Он должен был убить нас, – он нас пощадил.

Изольда взяла меч, поцеловала его в золотую чашку, и Тристан увидал, что она плачет.

– Дорогая, – сказал он, – если бы только я мог примириться с королем Марком! Если бы он дозволил мне доказать поединком, что никогда, ни на деле, ни на словах, я не любил тебя преступной любовью! Всякий рыцарь, от Лидана до Дургама, который бы осмелился мне противоречить, нашел бы меня готовым к бою. А потом, если бы король согласился удержать меня в своей дружине, я послужил бы ему к великой его славе, как своему господину и отцу; а если бы он предпочел удалить меня, оставив тебя у себя, я направился бы к фризам или в Бретань в сопровождении одного только Горвенала. Но куда бы я ни пошел, я всегда останусь твоим, королева. Я не думал бы об этой разлуке, Изольда, если бы не жестокая нужда, которую ты, моя прекрасная, терпишь из-за меня так долго в этих пустынных местах.

– Вспомни, Тристан, об отшельнике Огрине, что живет в своей рощице. Вернемся к нему, дорогой, и да смилуется над нами всемогущий царь небесный!

Они разбудили Горвенала. Изольда села на коня, которого Тристан повел под уздцы. И всю ночь они шли в последний раз по любимым лесам, не говоря ни слова.

Утром они отдохнули, затем снова пустились в путь, пока не достигли хижины отшельника. На пороге часовни Огрин читал книгу. Он их заметил издали и ласково приветствовал их:

– Друзья, любовь гонит вас из одного горя в другое. Долго ли будет продолжаться ваше безумие? Соберитесь с духом, раскайтесь наконец!

– Послушай, сеньор Огрин, – промолвил Тристан, – помоги нам примириться с королем. Я отдам ему королеву. Сам я уйду далеко, в Бретань или к фризам, и если когда-нибудь король согласится принять меня к себе, я возвращусь и стану служить ему как должно.

Склонясь к ногам отшельника, Изольда сказала, полная такой же печали:

– Я не буду более так жить. Я вовсе не говорю, будто раскаиваюсь в том, что любила Тристана; я люблю его и теперь и всегда буду его любить. Но по крайней мере телесно мы навсегда будем разлучены.

Отшельник пролил слезы и восславил Господа:

– Боже великий, всемогущий! Благодарю тебя, что ты продлил мне жизнь настолько, чтобы прийти им на помощь.

Он дал им мудрые советы, потом взял чернила и пергамент и написал послание, в котором Тристан предлагал королю примирение. Когда он написал все слова, которые Тристан говорил ему, Тристан запечатал пергамент своим перстнем.

– Кто отнесет это послание? – спросил отшельник.

– Я отнесу его сам.

– Нет, сеньор Тристан, ты не пойдешь в этот опасный путь; я пойду за тебя. Я хорошо всех знаю в замке.

– Полно, сеньор Огрин. Королева останется в твоей хижине; когда смеркнется, я сам поеду с моим конюшим, который посторожит моего коня. Когда темная ночь сошла на лес, Тристан пустился в путь с Горвеналом. У ворот Тинтажеля он оставил его. На стенах дозорщики перекликались звуками рожков. Тристан перебрался через ров, прошел по городу с опасностью для жизни, перескочил, как бывало, через острую изгородь сада, снова увидал мраморный водоем, ручей, большую сосну и приблизился к окну, за которым спал король. Он его тихо окликнул. Марк проснулся.

– Кто зовет меня ночью в такой час?

– Это я, Тристан. Государь, приношу вам послание; я оставлю его на решетке окна. Велите прикрепить ваш ответ к перекладине Красного Креста.

– Ради Бога, милый племянник, подожди меня! Король бросился к порогу и трижды прокричал в ночь:

– Тристан! Тристан! Тристан, сын мой!

Но Тристан был уже далеко. Он нашел своего конюшего и легко вскочил в седло.

– Безумец! – сказал Горвенал. – Торопись, поспешим по этой дороге.

Они доехали, наконец, до хижины, где нашли поджидавших их – отшельника за молитвой и Изольду в слезах.