Часть I - XVI Бегство из Лондона - Война миров - Герберт Уэллс

Теперь вы легко поймете, какая бешеная волна панического страха разлилась по улицам величайшего в мире города с наступлением понедельника. Поток беглецов с невероятной быстротой превратился в широкую реку, яростно бушевавшую у станций железных дорог, у пристаней на Темзе и пользовавшуюся каждой мало-мальски пригодной дорогой, чтобы прорыть себе русло на север и на восток.
К десяти часам полицейские власти, а к полудню и железнодорожные, совершенно распались, утратив свой авторитет. Они растаяли, расползлись и слились с живым потоков обезумевших людей, образуя огромную, однообразную массу социального тела.
Еще в полночь с воскресенья на понедельник население Каннон-Стрит, юго-восточной части Лондона, и железнодорожные линии к северу от Темзы получили предупреждение о надвигающейся опасности, и уже к двум часам все поезда были переполнены, а в вагонах публика дралась из-за мест. В три часа на Бим-Стрит уже были раздавленные люди. Ярдах в двухстах от станции, на Ливерпуль-Стрит, стреляли из револьверов, пускались в ход кинжалы, и полисмэны, присланные для наблюдения за порядком, выбившись из сил, разбивали в бешенстве головы людей, которых они должны были охранять.
Позднее, с наступлением дня, когда машинисты и кочегары отказались возвратиться в Лондон, все разраставшаяся толпа отхлынула от станций и запрудила дороги, ведущие на север. Около полудня, под Барнсом, видели марсианина, и огромное облако черного дыма, медленно оседая, поползло вдоль Темзы, по Ламбетской развалине, отрезывая своим приближением всякую попытку к бегству через мосты. Другое облако тянулось над Илингом, охватывая кольцом возвышенность Кэс-Галля с уцелевшей на ней кучкой людей живых, но лишенных возможности бежать.
После бесплодных стараний попасть на поезд северо-западной линии, отходивший из Чок-Фарм, — паровозы очередных поездов, подававшихся от товарной платформы, буквально врезывались в осаждавшую их кричащую толпу, и человек десять дюжих мужчин должны были работать кулаками, чтобы не дать столкнуть машиниста — мой брат вышел на улицу Чок-Фарм, пробрался между скакавшими во весь опор экипажами и очутился в толпе, грабившей велосипедный магазин. Ему посчастливилось войти первому в магазин. Добыв себе велосипед и протащив его через окно, он упал, проткнул обо что-то переднюю шину и ранил себе руку, но тотчас же поднялся, сел и поехал. Крутая дорога от Гаверстонского холма была завалена опрокинутыми экипажами и упавшими лошадьми, и моему брату пришлось повернуть на Бельс-Род.
Избегнув таким образом самой сильной давки, брат выехал на Эджуэрскую дорогу и к семи часам приехал в Эджуэр, голодный и усталый, но на много опередив толпу. По дороге во всю ее длину стояли люди, с любопытством, и недоумением оглядывая беглецов. Моего брата обогнали несколько велосипедистов, несколько всадников и два автомобиля. На расстоянии одной мили от Эджуэра, у брата сломалось колесо, и велосипедом больше нельзя было пользоваться. Он бросил велосипед у дороги и пошел пешком.
На главной улице местечка лавки уже были открыты. На тротуарах, в дверях домов и у окон — всюду толпился народ и удивленно смотрел на странную процессию приближающихся беглецов. В одной из гостиниц брату удалось поесть.
Он пробыл в Эджуэре довольно долгое время, не зная, что ему теперь предпринять. Число беглецов все возрастало, многие, как и брат, были склонны остаться в Эджуэре. О пришельцах с Марса не было никаких новых вестей.
К этому времени дорога была уже полна народом, но большой давки не было. Большинство беглецов было на велосипедах, но потом появились мчавшиеся во весь дух автомобили, кабриолеты и закрытые экипажи, которые подымали тучи пыли и ехали по направлению к Сен-Альбансу.
У брата была, вероятно, смутная мысль попробовать пробраться в Чельмсфорд, где жили его близкие знакомые, потому что, выйдя из деревни на глухую проселочную дорогу, он машинально повернул на восток. Вскоре он наткнулся на изгородь, перелез через нее и зашагал дальше по тропинке, заворачивавшей на северо-восток. Ему попадались на пути фермы и деревушки, названия которых он не знал. Беглецов он теперь почти не встречал и только по дороге к Гай-Барнету он столкнулся с двумя дамами как раз во-время, чтобы выручить их из беды, не подозревая тогда, что им придется потом странствовать вместе.
Он услышал их крики еще издали и, повернув за угол, увидел на дороге шарабан с запряженным в него пони. В шарабане сидели две дамы и отбивались от двух каких-то мужчин, старавшихся стащить их с сиденья, в то время как третий молодец с трудом удерживал под уздцы перепугавшегося пони. Одна из дам, маленького роста, вся в белом, громко кричала, другая — стройная брюнетка — хлестала бичом человека, схватившего ее за руку.
Брату в один миг стало ясно, что здесь происходит. Он закричал на негодяев и бросился к месту борьбы. Один из мужчин тотчас же бросил дам и повернулся к нему, и по лицу брат увидал, что схватка неизбежна. Будучи хорошим боксером, он двинулся на него и одним ударом уложил его под колеса экипажа.
Было не время для соблюдения правил бокса, и поэтому брат, подставив ему подножку, выбил его из строя и затем схватил за шиворот другого, который держал за руку стройную даму. Тут он услышал стук копыт и почувствовал удар бича по лицу, а подскочивший к нему третий противник ударил его в переносицу. Этим воспользовался тот негодяй, которого он держал, вырвался у него из рук и пустился бежать вниз по дороге.
Наполовину оглушенный ударом, брат очутился лицом к лицу с человеком, который перед тем держал лошадь, и увидел, что коляска, раскачиваясь из стороны в сторону, катится по дороге с сидящими в ней женщинами. Стоявший человек — здоровенный детина — кинулся на него, но брат предупредил нападение и ударом в лицо отбросил его назад. Таким образом, освободившись от них, он повернулся и бросился бежать за экипажем. Его противник погнался за ним. Тогда и тот, который раньше дал тягу, повернул назад и тоже побежал за ними.
Вдруг брат споткнулся и упал. Ближайший из преследователей бросился на него, и когда он встал, то увидел перед собою двух противников. Еще немного, и он едва ли вышел бы целым из этой борьбы, но на его счастье стройная дама остановила лошадь, храбро выскочила из коляски и побежала к нему на помощь. Оказалось, что у нее был с собою револьвер, но он лежал под сидением экипажа в то время, как на них напали. Не доходя шести ярдов, она выстрелила и чуть-чуть не попала в брата. Один из разбойников, как видно не отличавшийся особенной, храбростью, бросился бежать, а за ним последовал другой, проклиная его трусость. Оба остановились на дороге возле своего третьего товарища, лежавшего без чувств.
— Возьмите! — сказала стройная дама, протягивая брату револьвер.
— Садитесь скорее в экипаж, — проговорил брат, вытирая кровь со своей рассеченной губы.
Она повернула назад, не говоря ни слова — оба они с трудом переводили дух, — и они вместе подошли к шарабану, где дама в белом выбивалась из сил, стараясь удержать перепуганного пони.
Разбойники оставили их в покое. Брат оглянулся и увидел, что они пошли в обратную сторону,
— Я сяду к вам, если вы разрешите, — сказал брат и сел на пустое переднее сидение. Дама посмотрела через плечо.
— Дайте мне вожжи, — сказала она и хлестнула лошадь. В следующий момент три человека скрылись у них из глаз поворотом дороги.
Таким образом, совершенно неожиданно для себя, брат очутился растерзанный, еле дыша, с окровавленными руками, разбитой челюстью и расшибленной губой в чужом экипаже, в обществе двух незнакомых женщин, с которыми он мчался по неизвестной дороге.
Он узнал, что то были жена и младшая сестра врача-хирурга, жившего в Стенморе. Возвращаясь на рассвете домой из Пиннера от опасно больного, доктор по пути, на одной из станций, услышал о приближении марсиан. Он поспешил домой, разбудил обеих женщин (служанка ушла от них за два дня перед тем), наскоро уложил для них небольшой запас провизии, сунул, к счастью для моего брата, под сиденье шарабана револьвер и велел им ехать в Эджуэр с тем, чтобы сесть там на поезд. Сам он остался предупредить соседей. Он обещал в пять часов утра нагнать их в Эджуэре, а теперь было почти девять, и его все еще не было. Они не решились остаться в Эджуэре из-за возраставшего наплыва беглецов и выехали на эту дорогу.
Вот что рассказали они брату урывками по пути. Не доезжая Нью-Барнета, им пришлось сделать привал. Брат обещал остаться с ними до тех пор, пока они не примут определенного решения, как им быть дальше, или пока их не догонит доктор. Чтобы придать им храбрости, он уверил их, что отлично стреляет из револьвера, хотя он совершенно не умел с ним обращаться.
Они расположились лагерем у дороги. Пони щипал траву у изгороди и чувствовал себя прекрасно. Брат рассказал им некоторые подробности своего бегства из Лондона, а также все, что он знал о марсианах. Солнце поднималось все выше, и через некоторое время разговор замер и сменился чувством какой-то безотчетной тревоги.
По дороге прошло несколько пешеходов, и брат постарался выпытать от них все, что только можно. Каждое отрывочное сведение, которое он получал, только усиливало в нем впечатление страшного бедствия, постигшего человечество и укрепляло его уверенность в необходимости поспешного бегства. Это мнение он высказал дамам. — У нас есть деньги с собой, — сказала девушка и замолчала, словно боялась говорить дальше.
Но ее глаза встретили взгляд брата, и недоверие ее прошло.
— У меня тоже деньги с собой, — сказал мой брат.
Она объявила тогда, что кроме пятифунтового билета у них было около тридцати фунтов золотой монеты, и предложила отправиться на поезд в Сен-Албанс или в Нью-Барнет. Но брат, видевший ярость лондонцев, штурмовавших поезда, нашел это предложение невыполнимым и предложил свой план: проехать через Эссекс в Гарвич и оттуда покинуть Англию.
Но миссис Эльфинстон — так звали даму в белом — не хотела слушать никаких доводов и все только твердила о "Джордже", тогда как ее золовка была удивительно спокойна и благоразумна и соглашалась на предложение брата.
Таким образом они решили поехать в Барнет, чтобы пересечь большую дорогу, ждущую к северу. Мой брат вел пони под уздцы, чтобы по возможности сберечь его силы.
По мере того как солнце приближалось к зениту, становилось нестерпимо жарко. Пол ногами лежал толстый слой горячего, белого песку, благодаря чему они двигались очень медленно. Изгороди казались серыми от пыли. Издали доносился шум многотысячной толпы, становившийся все слышнее по мере приближения к Барнету.
По дороге стало попадаться больше народа. Большинство тупо смотрело перед собой, бормотало неясные слова и имело крайне измученный, истощенный и грязный вид. Один человек во фраке прошел мимо них, глядя в землю.
Они слышали его голос и когда посмотрели на него, то увидели, как он одной рукой схватил себя за волосы, а другою колотил какого-то невидимого врага. Когда у него прошел этот приступ бешенства, он пошел дальше, не оглядываясь по сторонам.
Когда мой брат и его спутницы подъезжали к перекрестку к югу от Барнета, они увидели какую-то женщину, подходившую к дороге с левой стороны прямо через поля; она несла на руках одного маленького ребенка, а двое других шли рядом с ней. Потом прошел мужчина в грязном, черном костюме, с толстой палкой в одной руке и с небольшим дорожным саком в другой. Немного дальше, когда они миновали перекресток и проезжали мимо дач, им навстречу выехал экипаж, который вез черный, взмыленный пони. Худощавый юноша в спортсмэнской фуражке управлял им. Три девушки, по виду фабричные работницы из Ист-Энда, и двое маленьких детей сидели скорчившись в маленьком экипаже.
— Эта дорога ведет в Эджуэр? — спросил брата возница с дикими глазами и мертвенно-бледным лицом.
И когда брат объяснил ему, что надо свернуть налево, он хлестнул лошадь, не тратя времени на благодарность.
Теперь брат заметил, что из домов впереди поднимается тонкий серый столб не то дыма, не то тумана и постепенно заволакивает белый фасад терасы, видневшийся через дорогу между дачами. Миссис Эльфинстон вдруг вскрикнула, увидя прямо перед собой, над крышами дач, красные языки пламени, поднимавшиеся вверх, к голубому небу.
Дикий шум толпы превратился в беспорядочную смесь многих голосов с трескотней катящихся колес, скрипом телег и отрывистым стуком копыт. Не доезжая ярдов пятидесяти до перекрестка, проселочная дорога делала крутой поворот.
— Куда вы нас везете! — вскричала мистрисс Эльфинстон.
Брат остановил лошадь.
Большая дорога представляла один сплошной бурный поток людей, стремительно несшийся на север. Сверкающая на солнце белая пыль, вздымаемая ногами лошадей, пешеходов и колесами всех сортов экипажей, стояла плотным белым облаком на высоте двадцати футов над землей, скрывая от глаз толпу на дороге и постоянно возобновляясь.
— Дорогу! — кричали в толпе. — Дайте дорогу!
Выехать на большую дорогу было все равно, что броситься в самое пекло бушующего пожара. Толпа ревела, как огонь, и пыль была горячая и едкая. И, в действительности, впереди на улице пылала дача, и от нее валил густыми клубами черный дым, еще более увеличивающий смятение толпы.
За шарабаном шли двое мужчин. Затем какая-то грязная женщина с тяжелым узлом, которая все время громко всхлипывала. Охотничья собака, потерявшая своего хозяина, вся покрытая царапинами и жалкая, бегала, фыркая, вокруг их экипажа, но брат пригрозил ей кнутом, и она убежала.
Насколько можно было видеть, по всей дороге, ведущей к Лондону, стиснутый с двух сторон домами, лился бурный поток грязных бегущих людей. Черные головы, тесно прижатые друг к другу фигуры выступали яснее по мере приближения, но они быстро проходили мимо и утрачивали индивидуальность, сливаясь с удалявшейся толпой и, наконец, исчезали поглощенные ею и пылью.
— Вперед! Вперед! — слышались голоса. — Дайте дорогу!
Люди упирались руками в спину друг другу. Брат крепко держал под уздцы пони и, поддаваясь непреодолимому чувству, медленно, шаг за шагом, шел за толпой вперед.
Суматоха, которой брат был свидетель в Эджуэре, и взбунтовавшаяся толпа, осаждавшая поезда в Чок-Фарме, были ничто в сравнении с той картиной, которую он увидел здесь. Тут весь народ был в движении. Трудно представить себе эти колоссальные массы людей. Они уже не имели индивидуальности, так как все новые и новые фигуры людей вливались в них и расплывались. Мимо мелькали лица подходивших, а потом их спины, когда они удалялись вместе с толпой. По краям дороги тащились пешеходы, сторонясь от наезжавших колес, падая в канавы и давя друг друга.
Кареты и фуры следовали одна за другой, почти не оставляя места для более быстрых и нетерпеливых экипажей, которые все-таки пользовались каждым моментом, чтобы проскочить вперед, бессовестно отбрасывая людей к изгородям и воротам дач.
— Вперед! — был общий крик. — Скорей вперед! Они идут!
В одной повозке стоял слепой человек в мундире Армии спасения. Он жестикулировал своими искривленными пальцами и во все горло кричал: "О, вечность! О, вечность!" У него был хриплый и настолько громкий голос, что брат мой еще долго слышал его после того, как он скрылся вдали за облаками пыли.
Некоторые экипажи были переполнены людьми, которые бессмысленно хлестали лошадей и переругивались с другими кучерами. Иные сидели, не шевелясь, и безутешными глазами смотрели куда-то в пространство. Были такие, которые сосали свои пальцы от жажды или неподвижно лежали на дне своих повозок. Глаза у лошадей были налиты кровью, и уздечки — все в мыле.
Тут можно было увидеть всевозможные экипажи: кэбы, кареты, фургоны, магазинные фуры, почтовые дилижансы, тачку для очистки улиц с надписью: "Главное управление св. Панкратия" и огромная железнодорожная платформа, набитая людьми весьма сомнительного вида. Мимо прогромыхала телега с пивоваренного завода; ее колеса были забрызганы свежей кровью.
— С дороги! — раздавались голоса. — С дороги!
— Вечность! Вечность! — доносилось сзади.
Хорошо одетые, грустные, исхудавшие женщины плелись пешком, волоча за собой детей, которые плакали и все время спотыкались. Их тонкие платья были покрыты пылью, а усталые лица залиты слезами. Многих из них провожали мужчины, из которых одни заботливо оберегали своих дам, другие же были грубы и невнимательны. Бок-о-бок с ними, прочищая себе дорогу локтями и площадной бранью, шла кучка уличных хулиганов. Проходили и дюжие рабочее, с силою пробираясь вперед, жалкие, растрепанные юноши, судя по их костюму — приказчики или конторщики. Мой брат заметил также одного раненого солдата и какое-то несчастное существо в накинутом на плечи мужском пальто поверх ночной сорочки.
Но как ни был разнообразен состав этой толпы, кое-что у нее было общее. Страх и страдание были написаны на лицах всех этих людей, и страх гнался за ними по пятам. Стоило произойти на дороге какому-нибудь замешательству, вроде ссоры из-за места в экипаже, и вся толпа ускоряла шаги. Даже люди, измученные до того, то у них подгибались колени, проявляли на миг неожиданную энергию, вызванную внезапной надеждой опередить других.
Зной и жажда уже успели оказать свое действие толпу. Кожа у всех пересохла, губы почернели и потрескались. Всех их томила жажда, ноги были изранены, и все чуть не падали от усталости. И среди разнообразных криков слышались споры, упреки и стоны изнеможения и боли. У большинства были охрипшие, ослабевшие голоса, и пели они одну и ту же песню с одним и тем же припевом:
— Вперед! Вперед! Марсиане идут!
Только немногие останавливались и отделились от толпы беглецов. Проселочная дорог выходила под углом на прямую дорогу и производила ложное впечатление, что она идет от Лондона. И в это-то новое русло пробиралось кое-как небольшое количество людей, чтобы немного отдохнуть на свободе и затем снова исчезнуть в главном потоке. Немного в стороне от дороги лежал человек, охраняемый двумя приятелями; одна из его ног была обернута окровавленными тряпками. Он был счастлив, так как у него были друзья. Из толпы вынырнул маленький старичок с воинственно-закрученными усами, в черном потертом сюртуке. Он сел на краю дороги, снял сапоги — носки были все в крови — вытряхнул из них камешки и, ковыляя, поплелся дальше. Потом маленькая девочка, лет восьми-девяти, совсем одна, бросилась на землю у изгороди, подле брата, и горько заплакала.
— Я не могу итти дальше! Не могу!..
Брат очнулся от своего оцепенения, поднял ее и, ласково уговаривая, понес к мисс Эльфинстон. Как только он дотронулся до нее, она замолчала, как будто испугавшись.
— Эллен! — закричала из толпы какая-то женщина голосом, в котором слышались слезы. — Эллен!
И девочка вдруг выскользнула у брата из рук с криком:
— Мама!
— Они идут! — сказал какой-то человек, проезжая верхом мимо них.
— С дороги! — заорал кучер, и брат увидел, что на проселочную дорогу сворачивает карета.
Толкая друг друга, люди бросились назад, чтобы не попасть под лошадей. Мой брат отвел лошадь с шарабаном ближе к изгороди, и карета проехала мимо, остановившись на повороте. Это был парный экипаж с дышлом для двух лошадей, но везла его одна лошадь.
Брат видел сквозь завесу пыли, как два человека осторожно вынесли кого-то из кареты на белых носилках и тихонько опустили на траву, в тени изгороди.
Один из мужчин подбежал к брату.
— Где можно достать воды? — спросил он. — Он умирает и страшно страдает от жажды.
— Лорд Гаррик! — удивленно воскликнул мой брат. — Президент верховного суда?
— Воды! — повторил человек.
— Может быть, в одном из этих домов найдется водопровод, — сказал брат. — У нас нет воды. И я не могу оставить моих спутниц.
Человек стал проталкиваться через толпу к воротам углового дома.
— Вперед! — кричала толпа, отталкивая его в сторону. — Они идут! Вперед!..
Тут внимание моего брата было отвлечено бородатым человеком с орлиным носом. Он нес маленький саквояж, который лопнул как раз в ту самую минуту, когда на него посмотрел брат, и из него целым каскадом посыпались золотые монеты. Они катились прямо под ноги спешащим людям и лошадям. Человек остановился и с тупым видом смотрел на свое золотое богатство. Дышло какого-то экипажа наехало на него и отбросило в сторону. Он закричал; экипаж чуть-чуть было не задел его и проехал мимо.
— Прочь с дороги! — кричала вокруг него толпа. — Дорогу!
Как только кэб проехал, он бросился ничком на свою груду золота и принялся обеими руками запихивать его по карманам. Вдруг он увидел над собою лошадиную морду, но не успел отскочить и был смят копытами лошади.
— Стой! — закричал брат и, отстранив женщину, хотел схватить лошадь за узду.
Но прежде, чем он успел добежать, он услышал душу раздирающий крик и увидел сквозь облако пыли, как несчастному переехало спину колесом. Кучер стегнул брата бичом. Многоголосый крик толпы оглушал его, а человек, между тем, корчился в пыли среди своих разбросанных денег, стараясь подняться, и не мог, так как у него был переломлен хребет и ноги лежали, как мертвые. Стоя над ним, брат отчаянно закричал на следующего кучера, который чуть не наехал на них. Какой-то всадник на вороном коне спешил к нему на помощь.
— Уберите его с дороги, — посоветовал он.
Брат схватил свободной рукой несчастного за шиворот и потащил его в сторону, но тот все время цеплялся за свое золото и, свирепо глядя на брата, колотил его по руке кулаком с зажатыми в нем деньгами.
— Прочь с дороги! — раздавались сзади сердитые голоса.
С сильным треском дышло кареты въехало в передний экипаж, который удерживал всадник на вороном коне. Брат оглянулся, и в это время человек с переломленной спиной повернул голову и укусил его руку, чтобы освободить свою шею. В этот момент карета навалилась на экипаж, вороной шарахнулся в сторону и чуть не наступил копытом на ногу брата. Он выпустил лежащего человека и отскочил. Он видел, как гнев в лице несчастного сменился ужасом и в следующий момент он исчез под копытами лошадей. Бушующий поток людей унес брата на большую дорогу, и ему стоило больших усилий пробиться назад.
Мисс Эльфинстон сидела, закрыв лицо руками, а немного подальше маленький ребенок таращил глазенки на лежащую под колесами катящихся экипажей черную, неподвижную кучу тряпья.
— Мы должны вернуться назад! — закричал брат и стал заворачивать пони. — Нам не пробраться через этот ад.
Они проехали с сотню ярдов назад по той дороге, по которой приехали, пока, наконец, ревущая толпа не скрылась из вида. За поворотом дороги брат увидел умирающего человека, лежащего в канаве под изгородью, с лицом, перекошенным от страданий и белым, как мел.
Обе спутницы брата сидели молча, съежившись и дрожа. Брат остановил лошадь. Мисс Эльфинстон была бледна, как смерть, а ее невестка горько плакала, забывая даже звать своего "Джорджа". Брат был так потрясен и смущен, что не мог придумать, что им делать. Как только они повернули назад, он сообразил, как важно и необходимо было им пробраться так или иначе через толпу. С внезапно принятым решением он круто повернулся к мисс Эльфинстон.
— Мы должны во что бы то ни стало проехать туда, на дорогу, — сказал он и снова повернул лошадь.
Второй раз в этот день девушка доказала свое мужество. Брат передал ей вожжи и выскочил из коляски. Чтобы пробиться сквозь несшийся перед ними ревущий человеческий поток, он ринулся вперед и схватил за узду наезжавшую на них лошадь какого-то кэ6а, а мисс Эльфинстон, пользуясь этим мгновением, хлестнула пони и выехала на дорогу. Но тут их коляска сцепилась колесами с проезжавшим фургоном, и в ту же минуту из ее кузова вылетела планка, выбитая дышлом третьего экипажа. Через минуту их подхватило течение и понесло вперед. Мой брат, на лице и на руках которого были красные следы от бича кучера, вскарабкался обратно в шарабан и взял вожжи от мисс Эльфинстон.
— Направьте револьвер на человека сзади нас, если он будет очень напирать на нас, — сказал он, передавая ей оружие. — Или нет! Лучше на его лошадь.
Затем он стал смотреть, не представится ли возможность перебраться через дорогу на правую сторону. Но раз попав в людской водоворот, они как будто потеряли свою волю и сделались частью этого несущегося в облаках пыли дикого полчища людей.
Вместе с потоком их пронесло через весь Чиппинг-Барнет. Они находились уже почти на милю от центра города, когда им удалось, наконец, пробиться на другую сторону дороги. Гвалт и шум здесь были неописуемые, но за городом дорога разветвлялась в нескольких местах, и ехать стало посвободнее.
Они повернули на восток через Гедлей. Там они наткнулись на любопытную сцену, как сотни людей припали к реке и жадно пили воду. Местами из-за воды происходила драка. А подальше, поднявшись на холм вблизи восточного Барнета, они увидели два поезда, медленно тащившиеся один за другим, без всяких сигналов и руководителей.
Оба были битком набиты народом — люди стояли даже между углем на тендерах паровозов — и шли на север по главной северной линии. Мой брат предполагал, что эти поезда вышли с какой-нибудь маленькой станции, так как в те дни дикий штурм поездов в Лондоне сделал невозможным их движение с конечных станций.
Вскоре после того, вблизи Гедлея, они остановились отдохнуть, так как дневные волнения вконец измучили всех троих. Кроме того, время подходило к вечеру, и они уже начали чувствовать приступы голода. Ночь была холодная, и никто из них не решался лечь спать. Мимо места их привала проходило много людей, бежавших от неизвестных опасностей, которые, в действительности, еще только подстерегали их впереди, так как все они шли в ту сторону, откуда приехал мой брат.