Ефимова мельница Рассказ из эпохи 1812 года — Андреевская Варвара

I.

Неподалеку отъ Смоленска, въ небольшой лощинѣ, вдоль которой протекала извилистая рѣчка, окаймленная по берегамъ лѣсомъ, стояла мельница.
Мельница эта принадлежала крестьянину Ефиму, высокому, сухопарому старику, съ густо нависшими бровями, придававшими всему лицу его сурово? выраженіе. Много лѣтъ прожилъ Ефимъ одинъ одинѣшенекъ, на своей мѣльницѣ, и любилъ онъ ее какъ что-то самое близкое, родное. Еажется, сгори она, или отними ее кто, онъ бы, пожалуй, не вынесъ этой потери. Ни жены, ни дѣтей у Ефима не было; жилъ онъ въ одиночествѣ, безбѣдно и, какъ утверждали знавшіе его хорошо сосѣди, на черный день даже деньгу сколотилъ.
Другой мельницы поблизости не было; рожь для размола со всѣхъ деревень свозили къ нему, ну, значитъ, и на доходъ жаловаться не приходилось. Работы Ефимъ не боялся; по большей части, все одинъ справлялся; иногда, впрочемъ, коли много уже очень кулей навезутъ, то принайметъ кого, но это случалось рѣдко: не любилъ старикъ сорить деньгами... Скуповатъ онъ былъ по природѣ.
Однообразно и тихо проходила жизнь Ефима, пока не нарушенъ былъ ея покой однимъ происшествіемъ. Дѣло было такъ. Окончивъ съ размоломъ зерна, привезеннаго на мельницу сосѣднимъ крестьяниномъ, Ефимъ только что успѣлъ свести счетъ вырученнымъ за работу деньгамъ; съ помощью этого же крестьянина онъ перетаскалъ мѣшки съ мукой на подводу,-- и вотъ неожиданно къ мельницѣ еще подкатила телѣга. -- На этой телегѣ кулей не было, а вмѣсто нихъ сидѣлъ старикъ, одѣтый такъ, какъ обыкновенно одѣваются русскіе мужики, и съ нимъ маленькій мальчикъ. -- На послѣднемъ, поверхъ синей пестрядиной рубахи, былъ накинутъ старый, въ заплатахъ балахонъ; очевидно, съ чужого плеча, такъ-какъ рукава спускались почти до колѣнъ, да и самый балахонъ не только доходилъ до земли, когда мальчикъ вставалъ на ноги, но и тащился по ней на цѣлую четверть.
-- Добро пожаловать, Никаноръ Савельевичъ! крикнулъ Ефимъ, взглянувъ не безъ удовольствія на нежданнаго гостя: онъ привыкъ, что къ нему пріѣзжали только за размоломъ.
Никаноръ Савельевичъ молча кивнулъ головой, молча вылѣзъ изъ телѣги, и, что-то тихо прошептавъ своему маленькому спутнику, подошелъ къ Ефиму.
-- Я къ тебѣ по дѣлу, проговорилъ онъ наконецъ, присаживаясь на заваленку около амбара съ большимъ мельничнымъ колесомъ и широкимъ помостомъ для ввоза кулей.
-- Мучки смолоть требуется? отозвался Ефимъ, теперь не могу, всѣ дни заняты; привози на той недѣлѣ.
-- Нѣтъ, не то; совсѣмъ не то.
Ефимъ взглянулъ на него съ любопытствомъ: какое другое дѣло могъ имѣть до него Никаноръ?.. Между ними ничего не было общаго. Никаноръ занималъ должность лѣсничаго,-- лѣса караулилъ, а онъ споконъ вѣка работалъ на мельницѣ.
-- Мальчёнка тебѣ привезъ... продолжалъ Никаноръ.
-- Мальчёнка?-- На что же онъ мнѣ?
-- Пріюти на зиму; онъ сирота бездомный, жилъ лѣто въ пастухахъ, тутъ недалеко, въ сельцѣ Ивановскомъ,-- знаешь? да на горе, должно быть простудился, слегъ -- двѣ недѣли пластомъ пролежалъ, и теперь такъ ослабѣлъ, что въ поле уходить не можетъ... Крестьяне въ Ивановскомъ бѣдные, хлѣба мало, лишній человѣкъ каждому расчетъ составляетъ, тѣмъ болѣе, что время уже къ поздней осени подходитъ и пастуха скоро будетъ не надо... Если его оставить на селѣ, такъ онъ совсѣмъ замретъ отъ холода да голода. Думали мы, думали съ нашимъ деревенскимъ старостой, судили-рядили, какъ быть, куда мальчёнка пристроить до лѣта, да и вспомнили про тебя.
Ефимъ слушалъ своего собесѣдника съ большимъ вниманіемъ; но, по мѣрѣ того, какъ тотъ говорилъ, густыя нависшія брови его совсѣмъ насупились. Онъ привыкъ жить одинъ и присутствіе мальчика, о которомъ придется заботиться, казалось ему крайне стѣснительно. Онъ сначала наотрѣзъ отказался принять его, но лѣсничій продолжалъ просить и уговаривать мельника настолько убѣдительно, что, въ концѣ концевъ, Ефиму пришлось согласиться.
Степа,-- такъ звали мальчика,-- водворился на мельницѣ. Съ перваго же дня своего водворенія, онъ старался всѣми силами угождать старому мельнику: толково исполнялъ его порученія и, несмотря на все еще не проходившую послѣ болѣзни слабость, работалъ, какъ взрослый. Но мельникъ не цѣнилъ этого, относился къ мальчику холодно, при каждомъ удобномъ случаѣ бранилъ за всякій пустякъ, а то еще угощалъ и колотушками, попрекалъ кускомъ хлѣба и взваливалъ на него непосильныя работы.-- Степа все сносилъ безропотно; онъ зналъ, что кромѣ мельника, ему не у кого приклонить голову, и потому молчалъ, терпѣлъ и покорялся.
Жизнь бѣднаго мальчика, и до водворенія на мельницѣ, была незавидна. Онъ остался круглымъ сиротою пяти лѣтъ. Отецъ его, служившій солдатомъ, былъ убитъ въ 1805 году, во время сраженія при Аустерлицѣ въ Моравіи, когда союзныя войска Россіи, Австріи и Англіи воевали противъ Франціи. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ смерти отца, умерла у мальчика и мать. Крестьяне сельца Ивановскаго, гдѣ она жила, изъ состраданія пріютили Степу. Пока онъ былъ совсѣмъ маленькій, его кормили даромъ, а съ десятилѣтняго возраста, уже заставили работать.-- Онъ насъ сначала овецъ, а потомъ коровъ, точнѣе выражаясь, исполнялъ должность пастуха. Жалованья ему не полагалось, а въ награду за его работу, крестьяне кое-какъ одѣвали его, кормили и давали ночлегъ въ каждой избѣ по очереди. Такимъ образомъ онъ прожилъ до тѣхъ поръ, пока лѣсничій привезъ его на мельницу слабаго, больного, никому не нужнаго... На новосельѣ для Степы потянулся рядъ тяжелыхъ дней,-- куда болѣе трудныхъ и скучныхъ, чѣмъ бывало въ деревнѣ. Тамъ -- онъ хотя съ ребятишками словомъ перекинется, а здѣсь -- со старикомъ Ефимомъ развѣ можно разговаривать? Ефимъ только бранитъ да кускомъ попрекаетъ.... Сядутъ, бывало, за столъ, Степѣ ничего въ горло не идетъ,-- иногда такъ и встанетъ голодный. Единственный отрадный часъ въ теченіе цѣлаго дня для Степы былъ тотъ, когда старикъ, съ наступленіемъ зимняго времени, посылалъ его въ лѣсъ за сухимъ валежникомъ, которымъ онъ топилъ печку. Въ лѣсу Степа отдыхалъ отъ домашней обстановки и часто, какъ ребенокъ, начиналъ рѣзвиться, пуская комья снѣга въ сидѣвшихъ на деревьяхъ воронъ.
Въ одну изъ такихъ прогулокъ, когда онъ, наложивъ полныя салазки валежника, уже собирался тащить ихъ на мельницу, по близости, въ занесенныхъ снѣгомъ кустахъ, послышался не то шорохъ, не то какой то жалобный пискъ.-- Степа въ первую минуту немного испугался, но потомъ, не видя ни откуда грозившей опасности, бросилъ салазки, и направился по тому направленію, откуда раздавались эти странные звуки. Пробираясь въ сугробахъ, перескакивая съ кочки на кочку, онъ наконецъ вышелъ изъ чащи лѣса на дорогу, ведущую въ сосѣднее село. Пискъ между тѣмъ слышался явственнѣе, хотя съ каждой минутой становился слабѣе. Степа ускорилъ шагъ и, нѣсколько минутъ спустя, достигнувъ наконецъ цѣли, замѣтилъ барахтавшагося въ снѣгу щенка. Маленькія лапки его совсѣмъ окоченѣли отъ холода, онъ старался встать, но у него на это не хватало силы.
Увидавъ подошедшаго Степу, несчастное животное устремилось къ нему на встрѣчу, виляло хвостикомъ, дѣлало попытку прыгнуть, а потомъ сейчасъ же снова валилось на облѣденѣлую землю и начинало тихо стонать.
Степа, отъ природы одаренный добрымъ сердцемъ, и всегда сострадательный къ животнымъ, не могъ оставаться равнодушнымъ. Жаль ему стало несчастнаго щенка, вѣроятно, отставшаго отъ своего беззаботнаго хозяина и заблудившагося въ лѣсу, "Неужели допустить его замерзнуть?" мелькнуло въ головѣ мальчика.
-- "Нѣтъ!" самъ себѣ проговорилъ онъ громко и, не вдаваясь въ разсужденіе, поспѣшно поднялъ щенка съ земли. Засунувъ его подъ балохонъ на грудь, мальчикъ потуже стянулъ кушакъ, чтобы щенокъ не могъ вывалиться, и побѣжалъ обратно къ тому мѣсту, гдѣ оставилъ нагруженныя валежникомъ салазки.
Бѣдная собачка почувствовавъ вокругъ тепло, сразу ободрилась; она высунула мордочку из-за пазухи мальчика, посмотрѣла на него пристально, точно хотѣла сказать -- "спасибо", и, дрожа всѣмъ своимъ крошечнымъ тѣльцемъ, стала дремать, при чемъ отъ времени до времени все таки взвизгивала.
О томъ, какъ отнесется Ефимъ къ этой неожиданной находкѣ и согласится ли оставить щенка у себя, Степа въ первую минуту не думалъ. Но, когда ближе сталъ онъ подходить въ мельницѣ, эти вопросы начали тревожить его все больше и больше. "Ефимъ -- злой: велитъ, пожалуй, отнести обратно щенка въ лѣсъ," -- думалъ Степа, но тутъ же рѣшилъ, что этого приказанія онъ никогда и ни за что не исполнитъ.
Предчувствіе его не обмануло; увидавъ щенка и узнавъ подробности всего,-- Ефимъ страшно разсердился.
-- Тебя кормить, да еще съ собакой, крикнулъ онъ на Степу,-- какъ бы не такъ! Сейчасъ же снеси ее, откуда принесъ!
-- Я буду удѣлять ей отъ себя.... Я буду самъ ѣсть меньше... Попробовалъ возразить Степа, но мельникъ закричалъ еще громче:
-- Неси, откуда принесъ, тебѣ говорятъ, и не смѣй возвращаться съ собакой, иначе обоихъ васъ выгоню изъ дома.
-- Да вѣдь она замерзнетъ въ лѣсу, продолжалъ Степа умоляющимъ голосомъ.
-- Неси, откуда принесъ, повторилъ мельникъ и съ досадой топнулъ ногою.
Степа стоялъ неподвижно; въ его выразительныхъ карихъ глазахъ сказывалась непреклонная рѣшимость.
-- Чего же ты стоишь, развѣ не понялъ, что- ли, моего приказанія? Снова обратился къ нему мельникъ.
-- Не понесу я ее въ лѣсъ, твердо возразилъ Степа.
-- Не понесешь?!
Степа утвердительно кивнулъ головою.
Густыя брови старика Ефима совсѣмъ сдвинулись вмѣстѣ; Степа зналъ, что это означало у него сильную злобу; ему стало страшно, но рѣшимость не дать замерзнуть щенку брала верхъ надъ страхомъ, и онъ снова повторилъ громко:-- "не понесу!"
Тогда Ефимъ, не помня себя отъ гнѣва, схватилъ его за шиворотъ, повернулъ лицомъ къ двери, и вытолкалъ на улицу со словами:
-- Не смѣй показываться ко мнѣ съ собакой!
Въ каморкѣ, гдѣ происходила эта сцена, наступила полная тишина, нарушаемая только прерывистымъ дыханіемъ разсвирѣпѣвшаго мельника, который сначала присѣлъ на скамью и занялся починкой своего стараго зипуна, а затѣмъ, откинувъ его въ сторону, вышелъ на дворъ прибрать привезенный Степой валежникъ; послѣднее,-- какъ потомъ оказалось, служило только предлогомъ; ему хотѣлось посмотрѣть, тутъ ли Степа.
Съ этою цѣлью онъ даже обошелъ вокругъ мельницы, пристально окинулъ взоромъ дорогу, полагая, что Степа понесъ щенка въ Ивановское, взглянулъ по направленію къ лѣсу,-- но Степы нигдѣ не было видно. Позабывъ о валежникѣ, онъ, нѣсколько минутъ спустя, снова вошелъ въ хату, мрачный, задумчивый; на лицѣ его уже не было прежней злобы, напротивъ -- оно казалось встревожено. Грубый и вспыльчивой, Ефимъ въ глубинѣ души все-таки оставался добрымъ. Успокоившись немного послѣ ссоры со Степой, онъ раскаялся въ своей несдержанности и пожалѣлъ о томъ, что поступилъ такъ круто. "Въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ могъ мѣшать мнѣ щенокъ? Прокормить его, не Богъ вѣсть какъ дорого стоило бы, а теперь вотъ Степа, пожалуй не посмѣетъ воротиться, и, вмѣстѣ со щенкомъ, умретъ гдѣ-нибудь въ лѣсу отъ холода и голода!" При этой мысли невольная дрожь пробѣжала по тѣлу старика. Онъ старался отогнать отъ себя мрачныя думы, а онѣ, точно на зло, такъ и преслѣдовали. Онъ прислушивался къ каждому стуку, къ каждому шороху, надѣясь, что Степа возвратится, придетъ.... Старикъ готовъ былъ простить мальчику все и даже съ радостію пріютитъ щенка... Но Степа не приходилъ. Наступила ночь со снѣгомъ и вьюгой... Старикъ не смыкалъ глазъ вплоть до разсвѣта и съ разсвѣтомъ отправился въ Ивановское навести справки о Степѣ; но объ немъ никто ничего не зналъ и не слышалъ.

II.

Степа, не обращая вниманія на ненастную погоду, шелъ себѣ все впередъ да впередъ по Смоленской дорогѣ. Онъ вспомнилъ, что прошлымъ лѣтомъ въ Ивановское къ старостѣ пріѣзжалъ землякъ-купецъ, веселый такой, добрый,-- всѣхъ ребятъ тогда еще пряниками одѣлилъ, а Балеткѣ, старостиной собакѣ, кусокъ бѣлаго каравая бросилъ.... Вспомнилъ,-- и рѣшилъ идти къ нему. Онъ, навѣрное, его пріютитъ и щенка не выгонитъ. Про то, что до Смоленска было около пятидесяти верстъ, что на переходъ туда потребуется не одинъ день, и что въ продолженіе этого времени надо кормиться,-- ему не приходило даже въ голову до тѣхъ поръ, пока онъ въ концѣ концовъ, послѣ продолжительной ходьбы, началъ чувствовать сначала усталость, а затѣмъ голодъ.
Щенокъ, котораго онъ по-прежнему держалъ за пазухой, очевидно тоже хотѣлъ ѣсть, потому что неспокойно ворочался, взвизгивалъ и захвативъ зубенками холщевую подкладку балахона, принимался теребить ее... А вьюга кругомъ, по прежнему, крутилась и бушевала, наметая по сторонамъ сугробы снѣга.
Темно и страшно было на пустынной дорогѣ, никто не попадался на встрѣчу, никто не обгонялъ.
-- Господи, да что же со мною будетъ! громко проговорилъ бѣдный мальчикъ, пугливо озираясь направо и налѣво.
Какъ бы въ отвѣтъ на эти слова, вѣтеръ пронзительно просвисталъ почти надъ самымъ его ухомъ... Поборовъ усталость, онъ ускорилъ шагъ и, выйдя изъ лѣсу на открытую поляну, замѣтилъ вдали огонекъ. Въ первую минуту это сразу ободрило его; онъ твердо шелъ впередъ, но усталость и изнеможеніе, мало по малу снова дали себя чувствовать; ноги подкашивались, голова кружилась, волей неволей приходилось останавливаться, чтобы перевести духъ.
Такимъ образомъ, медленно, шагъ за шагомъ подвигался мальчикъ все ближе къ тому мѣсту, откуда виднѣлся свѣтъ. Достигнувъ, наконецъ, цѣли, совершенно изнеможенный, онъ остановился передъ стоявшимъ нѣсколько въ сторонѣ отъ дороги двухъ-этажнымъ, каменнымъ, помѣщичьимъ домомъ, съ толстыми колоннами, готическими окнами и стеклянными галлереями. Дворъ и прилегавшій къ нему садъ -- были обнесены высокимъ каменнымъ заборомъ, а на воротахъ, въ видѣ украшенія, виднѣлись два высѣченныхъ изъ гранита льва. Степа вошелъ въ незакрытую калитку; въ сторонѣ отъ нея, раздался лай сторожевой собаки. Онъ испугался, но когда собака загремѣла цѣпью, давая знать этимъ, что она привязана, сталъ смѣло подбираться къ самому дому. Всѣ окна, выходившія на передній фасадъ, были залиты яркимъ свѣтомъ отъ горѣвшихъ въ комнатахъ свѣчей и канделябръ; сквозь опущенныя кисейныя занавѣси мелькали мужскія и женскія фигуры.... Помѣщикъ справлялъ именины; у него былъ полный домъ гостей, съѣхавшихся чуть ли не со всего околодка. Степа смотрѣлъ на нихъ широко раскрытыми глазами; смотрѣлъ -- и въ то же время ничего не видѣлъ... Въ глазахъ у него словно туманъ стоялъ... Въ ушахъ какъ будто отдавались звуки музыки, ему хотѣлось хорошенько прислушаться къ этимъ звукамъ, такой музыки онъ раньше никогда не слыхивалъ... Она казалась ему чарующе прекрасной, но звуки ея тоже какъ будто отлетали куда-то далеко, смѣшиваясь съ пронзительнымъ свистомъ вѣтра... Степа чувствовалъ, что ему начинаетъ дѣлаться еще холоднѣе, что около его ногъ образовалась куча нанесеннаго снѣга, и что, если онъ будетъ дольше стоять неподвижно, то, навѣрно, замерзнетъ.
-- "Попрошусь ночевать, -- не выгонятъ!" порѣшилъ онъ мысленно и попробовалъ выкарабкаться изъ сугроба, чтобы идти на широкое крыльцо красиваго дома. Но силы ему окончательно измѣнили, онъ съ глухимъ стономъ опустился на пушистый снѣгъ и почти уже началъ терять сознаніе, какъ вдругъ жалобный пискъ щенка, выпавшаго у него изъ-за пазухи, заставилъ его очнуться. Тогда, собравъ послѣднія силы и съ большимъ трудомъ приподнявшись на колѣни, мальчикъ захватилъ окоченѣлыми отъ холода руками горсть снѣга, крѣпко сжалъ его ладонями, чтобы онъ былъ тяжелѣе, и запустилъ имъ въ одно изъ ярко освященныхъ оконъ.-- Все это Степа продѣлалъ въ продолженіе какой-нибудь минуты, инстинктивно догадываясь, что надо пользоваться временемъ вернувшагося сознанія, которое, дѣйствительно, сейчасъ же оставило его. Онъ снова закрылъ глаза, передъ которыми не ясно носились синевато-красные круги; ему начало казаться что, подружаясь въ дремоту, онъ съ неудержимой быстротой падаетъ внизъ, въ темное, безпредѣльное пространство... Въ комнатахъ между тѣмъ поднялась суматоха: музыка и танцы прекратились, гости бросились къ окну, самъ хозяинъ дома, князь Иванъ Иларіоновичъ Холмскій, первый выскочилъ на улицу, въ сопровожденіи дворецкаго Дениса и нѣсколькихъ лакеевъ, державшихъ въ рукахъ зажженные фонари. За ними послѣдовали гости -- мужчины, а дамы и барышни остались въ комнатахъ, нетерпѣливо ожидая разъясненія такого неожиданнаго, интереснаго случая.
-- Ваше сіятельство, сюда идите!.. здѣсь лежитъ человѣкъ... Только, должно быть, онъ уже мертвый, не шевелится... А рядомъ съ нимъ, въ снѣгу, щенокъ барахтается, крикнулъ дворецкій, поровнявшись съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ лежалъ несчастный Степа. Князь и всѣ остальные поспѣшили на зовъ дворецкаго.
-- Господа, да это, вѣдь, еще ребенокъ! отозвался князь, стараясь разглядѣть при свѣтѣ фонарей маленькую фигурку мальчика. Отовсюду послышались вопросы восклицанія:
-- Что съ нимъ могло случиться?
-- Какъ онъ сюда попалъ?
-- Замерзъ навѣрно!
-- Боже мой, какъ это ужасно!
По счастію, среди гостей оказался домашній докторъ князя, добродушный нѣмецъ Карлъ Карловичъ Фришъ; онъ сталъ немедленно осматривать Степу.
-- Ребенокъ еще живъ, его можно спасти, обрадовалъ онъ князя, который поспѣшилъ отдать слугамъ приказаніе нести Степу въ комнаты. Туда же, взявъ на руки тоже почти полузамерзшаго щенка, послѣдовалъ и самъ хозяинъ дома, одновременно съ остальными гостями.
Степу уложили на кровать въ комнатѣ дворецкаго и накрыли толстымъ одѣяломъ; самъ князь и Карлъ Карловичъ не отходили отъ него; послѣдній приложилъ все свое стараніе, чтобы скорѣе привести въ чувство несчастнаго мальчика. Когда же Степа, наконецъ, открылъ глаза и пошевелился, князь и всѣ его гости несказанно обрадовались.
-- Теперь я ручаюсь за жизнь этого ребенка, хотя онъ очень слабъ, и ему, навѣрно, придется еще нѣсколько дней пролежать въ кровати, сказалъ добродушный нѣмецъ обращаясь къ князю, и сейчасъ же поспѣшилъ добавить: "его надо напоить теплымъ, чтобы онъ хорошенько согрѣлся".
-- Я очень голоденъ, проговорилъ Степа слабымъ, едва слышнымъ голосомъ.
Князь приказалъ принести ужинъ.
-- Гдѣ щенокъ? Онъ тоже голоденъ, неужели о немъ забыли? добавилъ мальчикъ.
-- Щенокъ твой живъ; я держу его на рукахъ, вотъ онъ,-- отозвался князь, опуская щенка на кровать.
Степа улыбнулся и началъ ласкать щенка; въ этотъ моментъ принесли ужинъ. Степа принялся за него съ большимъ удовольствіемъ, равно какъ и его маленькій четвероногій товарищъ. Подкрѣпивъ силы, Степа сразу почувствовалъ себя бодрѣе. Когда же столпившаяся у его кровати часть гостей и самъ князь стали его разспрашивать, какими судьбами онъ очутился одинъ на дорогѣ въ такую позднюю пору,-- Степа подробно разсказалъ имъ свою печальную исторію. Потомъ онъ добавилъ, что теперь будетъ пробираться въ Смоленскъ къ земляку Ивановскаго старосты, тамъ станетъ просить пріюта для себя и для собачки, такъ какъ вернуться къ мельнику съ ней онъ не смѣетъ, а бросить ее ни за что не согласится.
-- До Смоленска еще далеко; да не за чѣмъ тебѣ идти туда... Оставайся жить у насъ, продолжалъ князь, ласково взглянувъ на Степу.
-- А щенокъ? нерѣшительно спросилъ Степа.
-- Щенокъ будетъ жить съ тобою.
Степа схватилъ руку добраго князя и съ благодарностію поднесъ ее къ губамъ. Такимъ образомъ, нашъ бѣдный, маленькій сиротка съ этого же вечера, водворился въ домѣ князя Ивана Иларіоновича Холмскаго и, оправившись отъ нездоровья, сталъ исполнять обязанности казачка.
Семья князя состояла изъ него самого, малютки сына Мити и старой княгини-матери. Жены у князя не было, онъ овдовѣлъ назадъ тому два года, такъ что Митя не помнилъ своей матери. Все время находился онъ подъ наблюденіемъ бабушки, надменной, горделивой старухи, которую никто не любилъ. Она была сварлива и требовательна ко всѣмъ окружающимъ, начиная съ собственнаго сына. Князь, несмотря на свою горячую любовь и призваніе къ военной службѣ, по ея настоянію, долженъ былъ выйти въ отставку. Уйдя изъ гусарскаго полка, онъ вынужденъ былъ находиться неотлучно при матери въ деревнѣ и заниматься хозяйствомъ. Всѣхъ окружающихъ она заставляла дѣлать только то, что ей нравилось, о противорѣчіи же съ чьей-либо стороны нельзя было и додумать. Когда она узнала, что князь, безъ ея разрѣшенія, оставилъ Степу жить у нихъ, то это ей очень не понравилось, и во всемъ домѣ она оказалась единственною личностью, относившеюся къ Степѣ не только не ласково, а даже враждебно. Она его иногда доводила до слезъ своими намеками на то, что его подобрали на улицѣ, и что за это онъ долженъ безропотно сносить всѣ ея замѣчанія. Невольно стала вспоминаться Степѣ прежняя, тяжелая жизнь у мельника, очень схожая съ. настоящей, и съ каждымъ днемъ становился онъ задумчивѣе. Князь это замѣтилъ и сталъ допытываться о причинѣ такого настроенія, но Степа на всѣ допросы или отмалчивался или отвѣчалъ коротко и неопредѣленно. Съ одной только няней маленькаго князька Мити,-- старушкой Мироновной, онъ иногда говорилъ откровенно.
Мироновна сама много терпѣла отъ княгини, но, любя Митю, не жаловалась изъ страха, чтобы княгиня ее не выгнала. Степу же ей стало жаль, и она рѣшилась, ничего ему не говоря, открыть все самому князю.
-- Я знаю хорошо тяжелый характеръ матушки, отвѣтилъ князь,-- надо постараться куда-нибудь устроить Степу, иначе она ему не дастъ покоя.--
Иванъ Иларіоновичъ, дѣйствительно, спустя двѣ недѣли, нашелъ возможность отправить Степу въ Москву, къ своему родственнику, Московскому генералъ-губернатору графу-Ростопчину, подъ предлогомъ обученія поварскому искусству у замѣчательно искуснаго графскаго повара.
Во избѣжаніе непріятныхъ разговоровъ, князь не сказалъ матери о настоящей причинѣ переселенія Степы, не зналъ ничего о ней и самъ Степа. Имѣя въ виду только угодить князю, онъ работалъ въ поварнѣ прилежно, дѣлалъ быстрые успѣхи и, кромѣ обязательной работы на кухнѣ, при всякомъ удобномъ случаѣ, старался услужить каждому. Благодаря этому, вскорѣ и въ новомъ своемъ мѣстопребываніи, онъ сдѣлался общимъ любимцемъ всего генералъ-губернаторскаго штата.
Время потянулось обычнымъ порядкомъ. Проходили дни, недѣли, мѣсяцы. Холодная зимняя пора миновала,-- наступила весна, а за нею и лѣто того грознаго 1812-го года, когда Наполеонъ со своими многочисленными полчищами вторгнулся въ предѣлы нашего отечества.

III.

Надъ Москвою стояла тихая, іюльская ночь. Несмотря на позднюю пору, не только въ самомъ городѣ, но и въ примыкавшихъ къ нему окрестностяхъ замѣтно было какое-то необычайное оживленіе... Народъ двигался по направленію къ Дорогомиловской заставѣ и, расположившись плотною стѣною по обѣимъ сторонамъ большой Смоленской дороги, по которой долженъ былъ пріѣхать изъ Вильны Государь Александръ Павловичъ, съ нетерпѣніемъ ожидалъ своего возлюбленнаго Монарха. Любовь къ Царю и Родинѣ крѣпка въ русскомъ народѣ, онъ весь поголовно готовъ былъ умереть за него и за святую Русь... Весь поголовно трепеталъ при одной мысли о возможности того, что "матушка Москва -- кормилица" когда-нибудь попадетъ въ руки ненавистныхъ французовъ.
-- Не будетъ этого, не будетъ!-- настойчиво утверждалъ сѣдой старикъ, потрясая въ воздухѣ сжатыми въ кулаки руками.
Вѣстимо, дѣдушка, не будетъ, успокаивалъ его кто-то.
Можетъ, дѣло-то и безъ войны обойдется! слышался въ толпѣ другой голосъ.
-- А звѣзда-то съ длиннымъ хвостомъ {Комета 1812.} зачѣмъ на небѣ появилась? нечто не понимаешь? раздавалось опроверженіе.
-- Ну что, звѣзда!...
-- Звѣзды съ хвостомъ только передъ войною и показываются...
Въ отвѣтъ на такое замѣчаніе, всѣ стоявшіе по близости, начали единогласно повторять, что, въ случаѣ надобности, готовы драться за батюшку Царя до послѣдней капли крови...
А батюшка Царь, между тѣмъ, подъѣзжалъ уже къ селу Покровскому, гдѣ его ожидала такая же громадная толпа.
Старичекъ-священникъ мѣстной церкви, держа въ рукахъ напрестольный крестъ, вышелъ Государя встрѣтить въ сопровожденіи діакона, несшаго въ рукахъ зажженую восковую свѣчу, пламя которой даже не колыхалось, настолько тиха и безвѣтренна была эта чудная, лѣтняя ночь!
Поровнявшись со священникомъ, Императоръ приказалъ кучеру остановиться, вышелъ изъ коляски, поцѣловалъ святой крестъ и, склонивъ свою вѣнценосную голову, снова сѣлъ въ экипажъ, чтобы ѣхать далѣе. Собравшійся народъ долго провожалъ его восторженными криками, которые точно также повторялись при въѣздѣ его въ Москву. Вѣсть о томъ, что Государь прибылъ и находится въ Кремлѣ,-- быстро облетѣла городъ; съ наступленіемъ слѣдующаго дня, обрадованные его пріѣздомъ Москвичи вереницею потянулись по направленію къ Кремлю, гдѣ скоро набралось такое множество народа, что вновь прибывшимъ уже не хватало мѣста. Всѣ тѣснились впередъ, каждому хотѣлось пробраться ближе къ такъ называемому "Красному крыльцу," которымъ Императоръ долженъ былъ пройти въ Успенскій соборъ. Чтобы лучше Государя увидѣть, многіе забрались въ Кремль чуть ли не съ первыми лучами восходящаго солнца. Въ числѣ этихъ многихъ находился и Степа, отпросившійся у старшаго повара еще наканунѣ.
Ровно въ 9 часовъ на Ивановской колокольнѣ загудѣлъ большой колоколъ, и среди народа появилась статная фигура Александра I съ его открытымъ, добрымъ лицомъ и кроткой, ласковой улыбкой... Степа не могъ оторвать глазъ отъ этого прекраснаго, выразительнаго лица; ему казалось, что предъ нимъ стоитъ не человѣкъ, а ангелъ... Онъ смотрѣлъ на него съ нѣмымъ благоговѣніемъ, не обращая вниманія ни на что остальное... А кругомъ, по прежнему, раздавались громкіе, восторженные крики народа, которые сливались вмѣстѣ съ оглушительнымъ звономъ колоколовъ, раскатистымъ эхомъ относились куда-Та далеко.
-- Всѣ мы, готовы, въ случаѣ надобности, пролить нашу кровь за тебя, батюшка нашъ Царь православный!
-- Наша надежда.... Наше счастье! Громко кричали въ толпѣ.
Народный энтузіамъ не имѣлъ предѣловъ, толпа тѣснилась къ своему обожаемому монарху, съ толпою двигался и Степа, который, въ концѣ концовъ, совершенно для себя неожиданно, очутился такъ близко къ Государю, что Государь, проходя мимо и случайно встрѣтившись съ нимъ взоромъ, погладилъ его рукою по обнаженной головѣ. Электрическимъ токомъ прикосновеніе руки Государя пробѣжало по тѣлу Степы. Онъ сразу почувствовалъ въ себѣ такое благоговѣніе, такую безграничную любовь и преданность къ этому ангелу-человѣку, такую готовность служить ему, не щадя собственной жизни, что, не будучи въ состояніи молчать далѣе, крикнулъ за остальными: "ты наша надежда, наше счастіе... всѣ мы готовы умереть за тебя!"
Но Царь уже прошелъ дальше и не могъ разслышать, въ отдѣльности, дѣтскій голосъ, смѣшавшійся сразу съ голосами взрослыхъ. Въ дверяхъ Успенскаго собора Государя встрѣтилъ съ крестомъ Преосвященный Августинъ и привѣтствовалъ рѣчью, закончивъ ее слѣдующими вѣщими словами: "Царю! Господь съ тобою; Онъ гласомъ своимъ повелитъ бурѣ, и станетъ въ тишину, и умолкнутъ воды потопныя. Съ нами Богъ! Разумѣйте языцы и покоряйтеся, яко съ нами Богъ!"
Степа вернулся домой совершенно очарованный; на вопросы графской прислуги, удалось ли ему пробраться въ Кремль и видѣть Царя, онъ охотно разсказывалъ все до мельчайшихъ подробностей, а когда на слѣдующій день узналъ, что къ графу Ростопчину пріѣхалъ князь Иванъ Иларіоновичъ Холмскій, то сталъ убѣдительно упрашивать вошедшаго въ кухню графскаго камердинера, допустить его въ графскія палаты, чтобъ подѣлиться восторгомъ со своимъ благодѣтелемъ.
-- Не до тебя ему сейчасъ! засмѣялся камердинеръ, онъ, почитай, только что пріѣхалъ, хочетъ съ графомъ побесѣдовать.... Графъ-то самъ домой на минутку завернулъ переодѣться....
Опять къ Царю поѣдетъ... Коляска уже у крыльца.... Что-то будетъ.... Какихъ вѣстей дождемся! сказалъ онъ въ заключеніе и глубоко вздохнулъ.
-- Коли сейчасъ нельзя, такъ хотя потомъ проведите меня къ моему князю, продолжалъ упрашивать Степа.
-- Ладно, ладно, проведу, обожди!
-- А какъ вы полагаете относительно войны, Савелій Парамоновичъ? обратился къ камердинеру старшій поваръ.
-- Полагаю, что война будетъ кровопролитная... Только мнѣ сдается, не долго она протянется.
-- Давай Господи, чтобъ вашими устами да медъ пить, Савелій Парамоновичъ!
-- Думаю, что мы французу ловушку разставимъ, а онъ въ нее и попадется.
-- Давай, давай, Господи! повторилъ поваръ и, приказавъ Степѣ заняться чисткою кореньевъ, началъ тщательно мѣшать что-то въ кастрюлѣ, а камердинеръ удалился въ комнаты.
Повидать его еще разъ въ этотъ день Степѣ не удалось; на слѣдующее утро онъ снова старался искать желанной встрѣчи, но опять безуспѣшно; камердинеръ, какъ на зло, не показывался.... Тогда онъ сталъ просить старшаго повара помочь ему въ его дѣлѣ, и поваръ, наконецъ, уже на третьи сутки, какъ разъ за часъ до отъѣзда князя обратно домой, улучилъ минутку напомнить камердинеру о его обѣщаніи провести поваренка въ комнаты.
-- Забылъ я про тебя совсѣмъ,-- сознался Савелій и, сдѣлавъ Степѣ знакъ слѣдовать за собой, прошелъ вмѣстѣ съ нимъ сначала въ буфетную. Тамъ взявъ приготовленный экономкой серебряный подносъ, на которомъ стояли двѣ чашки кофе, онъ направился въ графскій кабинетъ, предваривши Степу:
-- Я уже докладывалъ его сіятельству, что ты просишь повидать князя Ивана Иларіоновича; они изволили приказать привести тебя. Затѣмъ, прежде чѣмъ открыть дверь кабинета добавилъ: войди, стань у порога и не смѣй ничего говорить, пока тебя не спросятъ.
Степа въ точности исполнилъ приказаніе, хотя ему стоило большого труда воздержаться отъ того, чтобы не подбѣжать къ князю, Онъ былъ несказанно радъ видѣть князя, и такъ хотѣлось ему поскорѣе разсказать, какъ онъ былъ въ Кремлѣ, и какъ Государь, проходя мимо и милостиво взглянувъ на него, провелъ рукою по его головѣ.
Въ ту минуту, когда Степа вошелъ въ кабинетъ, князь и графъ сидѣли къ нему спиною. Они разговаривали про то, какъ государственный секретарь Шишковъ читалъ манифестъ объ объявленіи войны Россіи съ Франціей, и про то, что Государь, предоставивъ дворянамъ составить ополченіе, былъ такъ тронутъ ихъ рвеніемъ немедленно приступить къ этому дѣлу. Говорили еще, что Государь почтилъ своимъ высокимъ присутствіемъ собраніе въ Слободскомъ дворцѣ, гдѣ, для обсужденія различныхъ вопросовъ касательно предстоящей войны, были созваны дворяне и купечество, размѣстившіеся отдѣльно, въ двухъ громадныхъ залахъ.
-- Да, говорилъ графъ Растопчинъ, моменты, которые мы переживаемъ въ этотъ достопамятный день,-- не могутъ никогда изгладиться изъ памяти.... Надо было видѣть выраженіе лицъ всѣхъ присутствовавшихъ въ купеческомъ залѣ, когда въ ней появился самъ Государь... Городской голова палъ передъ нимъ на колѣни и проговорилъ взволнованнымъ голосомъ: "Государь, мы всѣ готовы жертвовать тебѣ жизнію и имуществомъ! А потомъ, вслѣдъ за этими словами, присутствовавшіе, на перерывъ другъ передъ другомъ, бросились къ подписному листу и въ одну минуту покрыли его подписями.
Степа вслушивался въ разговоръ съ напряженнымъ вниманіемъ; многаго онъ, конечно, не могъ вполнѣ уяснить себѣ, многое для него даже было совершенно непонятно, но въ общемъ, главную сущность дѣла онъ все таки понялъ... Понялъ, что скоро будетъ война съ французами, понялъ, что русскій народъ боготворитъ своего Царя, и съ радостію готовъ отдать на защиту его и дорогой родины и жизнь свою и свое имущество... Онъ заинтересовался разговоромъ графа съ княземъ, ему хотѣлось послушать ихъ, но князь скоро всталъ съ мѣста и началъ прощаться.
-- И такъ, значитъ, ты вновь поступаешь на военную службу? спросилъ графъ, пожимая его руку.
-- Да, да, конечно; благодарю тебя отъ всего сердца, что ты мнѣ помогъ ускорить это дѣло, отозвался князь.
-- Не наживу ли я, только, себѣ за это врага, въ лицѣ твоей матушки?
-- Какъ женщина и любящая мать, она въ первую минуту, конечно, заволнуется, но потомъ, навѣрное, пойметъ меня, и даже отнесется сочувственно, продолжалъ князь, всегда старавшійся сказать что-либо въ оправданіе старой княгини.
-- Скоро думаешь отправиться въ дѣйствующую армію?
-- Первымъ дѣломъ, я займусь тѣмъ, чтобы выставить ополченцевъ изъ всѣхъ нашихъ вотчинъ, потомъ объявлю матушкѣ о своемъ рѣшеніи, и немедленно отправлюсь на войну.
-- Батюшка -- князь, Иванъ Иларіоновичъ, отецъ милостивый! возьмите меня съ собою!-- раздался вдругъ голосъ Степы, неожиданно выступившаго впередъ и упавшаго на колѣни.
Князь приподнялъ его съ полу, нагнулся къ нему и проговорилъ почти шопотомъ: зачѣмъ ты хочешь уйти отсюда, развѣ тебѣ здѣсь не хорошо, развѣ тебя обижаютъ?
-- Нѣтъ, Иванъ Иларіоновичъ, здѣсь меня никто не обижаетъ -- жить мнѣ очень хорошо, но съ той минуты, какъ я увидѣлъ нашего кормильца-Царя, мнѣ ни что на умъ не идетъ, кромѣ того, чтобъ душу свою за него положить...
И Степа подробно передалъ о своемъ посѣщеніи Кремля, въ день присутствія тамъ Государя.
Князь и графъ Растопчинъ были очень тронуты разсказомъ мальчика и его непреклоннымъ желаніемъ идти на войну, но ихъ смущалъ слишкомъ юный его возрастъ, о чемъ они перекинулись замѣчаніями на французскомъ языкѣ, чтобы онъ ихъ не понялъ...
-- Возьмите, возьмите меня съ собой на войну! продолжалъ упрашивать Степа.
-- Хорошо, Степа, я исполню твое желаніе, сказалъ князь, не хотѣвшій огорчить его, ты поѣдешь со мной на войну, но, до тѣхъ поръ, пока я буду занятъ моими ополченцами, останься здѣсь.
-- Я самъ хотѣлъ просить васъ объ этомъ, князь милостивый, вскричалъ обрадованный мальчикъ, котораго невольно тревожила мысль, что, въ ожиданіи поѣздки на войну, ему придется жить на глазахъ старой княгини.

IV.

5-го Августа, какъ разъ наканунѣ праздника Преображенія Господня, Наполеонъ подступилъ къ Смоленску, куда къ этому же времени прибыло немало и нашего русскаго войска, расположившагося не только поблизости города, но даже на всѣхъ почти его улицахъ.
Пальба съ обѣихъ сторонъ началась съ самаго ранняго утра; отъ множества брошенныхъ непріятелями въ городъ бомбъ и ядеръ, городъ загорался по разнымъ направленіямъ. Дома, сады, церкви -- все дѣлалось жертвою пламени. Густой пороховой дымъ застилалъ дневной свѣтъ, жители въ ужасѣ прятались по подваламъ или убѣгали спасаться въ сосѣдніе лѣса. Крики, вопли и стоны раненыхъ надрывали душу. Около Благовѣщенской церкви, гдѣ хранилась чудотворная икона Смоленской Божіей Матери, стоялъ Гусарскій полкъ, тотъ самый, въ которомъ теперь уже находился князь Иванъ Иларіоновичъ Холмскій, и при немъ его маленькій казачекъ, Степа.
Гусары съ нетерпѣніемъ ожидали своей очереди вступить въ битву съ французами.
-- А не отстоять намъ, кажется, Смоленска, печально проговорилъ одинъ изъ гусарскихъ офицеровъ, подъѣзжая верхомъ на лошади къ князю.
-- Почему вы такъ думаете? спросилъ послѣдній.
-- Потому, что перевѣсъ на сторонѣ французовъ.
-- Это ничего не значитъ; на войнѣ счастье часто бываетъ измѣнчиво.
-- Положимъ, такъ... Но все таки, самъ не знаю почему, чуетъ мое сердце, что намъ не устоять, продолжалъ молодой офицеръ, но пока что.... Тутъ рѣчь его оборвалась, рядомъ съ нимъ упала непріятельская. бомба, зашипѣла, зарыла землю, и въ мигъ разорвалась съ страшнымъ трескомъ на нѣсколько частей.
-- Вы ранены? тревожно обратился князь къ товарищу, замѣтивъ, что по рукаву его струится кровь.
Шаховской, (такъ была фамилія молодого офицера,) уже не могъ отвѣтить; блѣднѣя и кусая губы отъ боли, онъ едва держался на сѣдлѣ.
Князь, съ помощью Степы, снялъ его съ лошади, уложилъ на случайно проѣзжавшую мимо телѣгу и повезъ къ одному знакомому священнику, жившему на окраинѣ города. Степа, конечно, тоже послѣдовалъ за нимъ. Едва успѣли они тронуться съ мѣста, какъ услыхали по близости церковное пѣніе и увидѣли, что изъ Благовѣщенской церкви вынесли чудотворную икону Смоленской Божіей Матери, которую, въ сопровожденіи крестнаго хода, понесли по направленію къ арміи; народъ, остававшійся еще въ Смоленскѣ, слѣдовалъ за святою иконою, провожая свою заступницу {Съ этого дня, икона Смоленской Божіей матери, до окончанія войны, находилась постоянно въ дѣйствующей арміи.} съ громкими рыданіями.
Священникъ кропилъ святою водой стоявшихъ по улицамъ солдатъ; на городской площади процессія остановилась,-- начался молебенъ... Непріятельскія пушки грохотали попрежнему, всѣ присутствующіе пали ницъ. Князь принужденъ былъ тоже остановиться... Но вотъ молебенъ кончился; чудотворная икона, поддерживаемая на носилкахъ, плавно покачиваясь въ воздухѣ, двинулись вмѣстѣ съ толпою впередъ; за нею двинулся и князь; съ большимъ трудомъ пробираясь по заставленнымъ войсками улицамъ, онъ, наконецъ, довезъ своего раненаго товарища до скромнаго домика знакомаго священника, отца Павла,-- жившаго, какъ уже сказано, почти совсѣмъ на окраинѣ.
-- Батюшка, вы не покинете Смоленскъ? спросилъ князь священника, когда послѣдній, увидавъ изъ окна подъѣхавшую къ его дому телѣгу въ сопровожденіи князя верхомъ на лошади, вышелъ къ нему навстрѣчу.
-- Нѣтъ, я не боюсь враговъ, имъ у меня взять нечего, да и церковь моя не богата, поживы они нигдѣ у насъ не найдутъ; а вы почему меня объ этомъ спрашиваете? отозвался священникъ, съ участіемъ взглянувъ на лежавшаго въ телѣгѣ раненаго офицера.
-- Зная вашу добрую душу, я хочу просить васъ пріютить у себя моего раненаго товарища; онъ раненъ въ плечо, положеніе его не опасно, но требуетъ ухода... Его негдѣ оставить, на улицахъ Смоленска, Богъ знаетъ, что творится!
-- Будьте покойны, Иванъ Иларіоновичъ, я употреблю всѣ мѣры, чтобы помочь вашему товарищу и скорѣе поставить его на ноги; я кое-что маракую въ лѣченьѣ, а мой маленькій убогій домикъ, какъ я уже сказалъ вамъ, для Французовъ не приманка, если они даже и займутъ Смоленскъ. Оставляйте совершенно спокойно вашего раненаго у меня, только скажите мнѣ, какъ его имя и отчество.
-- Николай Николаевичъ Шаховской, поспѣшилъ отвѣтить князь.
-- А это кто? добавилъ отецъ Павелъ, указывая на Степу.
-- Это мой казачекъ, Степа; я его тоже оставлю у васъ, пока не разыщу денщика раненаго моего товарища; когда денщикъ придетъ, казачка отпустите; вѣдь ты знаешь мѣсто, гдѣ стоитъ нашъ гусарскій полкъ, найдешь меня? добавилъ князь, обратившись къ Степѣ.
-- Да, конечно, найду, отвѣтилъ Степа и, вмѣстѣ съ батюшкой и княземъ, внесъ въ комнату потерявшаго сознаніе Шаховского.
-- Прощайте, батюшка, благословите меня, я долженъ спѣшить въ бой, сказалъ князь, опускаясь на колѣни передъ отцомъ Павломъ.
-- Да хранитъ васъ Господь! отвѣчалъ священникъ и, перекрестивъ князя, принялся съ помощью Степы раздѣвать раненаго, чтобы немедленно сдѣлать перевязку.
Князь вышелъ во дворъ, гдѣ у воротъ была привязана его лошадь, расплатился съ мужичкомъ, на телѣгѣ котораго привезъ товарища, вскочилъ на сѣдло, и вихремъ помчался обратно по направленію къ Благовѣщенскому собору.
Шаховской въ это время очнулся.
-- Гдѣ я, кто со мною? спросилъ онъ слабымъ голосомъ, оглядывая незнакомую комнату.
Отецъ Павелъ въ короткихъ словахъ пояснилъ ему все.
-- И Степа здѣсь? добавилъ раненый, съ улыбкой взглянувъ на княжескаго казачка.
-- Пока не придетъ вашъ денщикъ, мы со Степой будемъ ухаживать за вами, сказалъ отецъ Павелъ, а вы, пожалуйста, лежите спокойно и старайтесь меньше говорить.
Добрый священникъ въ продолженіе цѣлаго дня, по очереди со Степой, дежурилъ у постели Шаховского, который въ общемъ чувствовалъ себя лучше.
Оглушительные выстрѣлы Французской арміи продолжали по прежнему громить городъ до глубокой ночи; пожаръ усиливался, Смоленскъ пылалъ со всѣхъ сторонъ, и обезумѣвшіе отъ ужаса жители, не рѣшавшіеся раньше бѣжать и предпочитавшіе лучше спрятаться въ подвалахъ, теперь бѣжали уже почти всѣ, поголовно.
Денщикъ Шаховского пришелъ только послѣ-полуночи; онъ принесъ грустную новость, что счастье все на сторонѣ Французовъ, и что наши русскія войска получили приказаніе отступать на Московскую дорогу.
-- Значитъ, и гусары уйдутъ изъ Смоленска? встревожился Степа.
-- Конечно, отвѣчалъ денщикъ, можетъ быть, даже и ушли.
-- Какъ же я-то? вскричалъ Степа почти со слезами, и принялся просить Шаховского сейчасъ же отпустить его на розыски гусаръ.-- Можетъ быть, они еще не выступили, или, во всякомъ случаѣ, не успѣли отойти далеко,-- я ихъ догоню.
-- Иди съ Богомъ, ты мнѣ больше не нуженъ, отвѣчалъ Шаховской, но только, смотри, самъ не потеряйся въ этой сутолокѣ ночью, не лучше ли подождать до разсвѣта?
Священникъ тоже старался доказать Степѣ, что ему будетъ очень трудно путаться ночью среди пожарища, но Степа не слушалъ никого.
Схвативъ висѣвшій на стѣнѣ казакинъ, онъ поспѣшно надѣлъ его на себя, простился съ отцомъ Павломъ и съ Шаховскимъ, кивнулъ головой денщику и, не теряя ни минуты, вышелъ на улицу.
Чѣмъ дальше отходилъ онъ отъ дома священника, тѣмъ больше охватывалъ его страхъ отъ всѣхъ тѣхъ криковъ и шума, которые раздавались кругомъ, отъ грома орудій, отъ вида пожарища... Онъ рѣшилъ. вернуться назадъ и не уходить изъ дома раньше разсвѣта, какъ ему совѣтовали отецъ Павелъ и Шаховской, но, находясь подъ вліяніемъ испуга и волненія, повернулъ по ошибкѣ не туда, куда слѣдовало, и, заворачивая изъ улицы въ улицу, окончательно сбился съ пути. Народа ему попадалось на встрѣчу очень много; но каждому было самому до себя, никто не обращалъ вниманія на его разспросы. Всѣ куда-то стремились, куда-то бѣжали.
-- Спасайтесь, православные, спасайтесь, кто можетъ! Спасайтесь отъ лютыхъ враговъ... Перебьютъ они, окаянные, всѣхъ насъ, христіанъ православныхъ! выкрикивалъ сѣдой старикъ-странникъ, съ котомкою за спиной и съ длиннымъ посохомъ въ рукѣ.
Степа узналъ въ немъ знакомаго всему Смоленску юродиваго Гришу, слова котораго всегда считались вѣщими, и, какъ бы невольно повинуясь его приказанію, ничего не думая, ничего не соображая, примкнулъ къ поровнявшейся съ нимъ въ эту минуту группѣ убѣгавшихъ изъ Смоленска жителей.
Что касается нашего войска, то, по приказанію главнокомандующаго, оно дѣйствительно уже выступило на Московскую дорогу, а Наполеонъ со своими полчищами, на слѣдующее утро, т. е. 6-го Августа, въ день праздника Спаса Преображенія,-- вступилъ въ Смоленскъ, представлявшій собою груду развалинъ и пепла. Онъ смотрѣлъ сумрачно на опустѣвшій и пылавшій городъ, гдѣ надѣялся найти и съѣстные припасы и удобное помѣщеніе; но надежда его не осуществилась. Изъ 2050 домовъ Смоленска, въ немъ не уцѣлѣло и половины, ни о какихъ запасахъ нечего было и думать, а изъ жителей осталось на мѣстѣ самое ничтожное количество... При видѣ всего этого, Французы разсвирѣпѣли и съ бѣшенствомъ стали разрушать огнемъ и мечомъ все, что подвертывалось подъ руку... Нося имя Христіанъ, они теперь, словно позабывъ объ этомъ, разбойнически врывались въ уцѣлѣвшія отъ пожара церкви, расхищали церковную утварь, а у священнослужителей и причетниковъ силою выпытывали, гдѣ спрятаны деньги и драгоцѣнности.
Такимъ образомъ продолжалось нѣсколько дней; наконецъ, 11 числа, Наполеонъ покинулъ Смоленскъ и двинулъ свою армію по направленію къ Москвѣ. Онъ полагалъ, что путь туда для него теперь открытъ, и, такъ сказать, освѣщалъ себѣ этотъ путь пожарами.
Города, мѣстечки, села, мимо которыхъ проходили французы, все гибло отъ пламени.
Время нашествія французовъ напоминало Россіи тяжелую эпоху нашествія Батыя и призывало русскій народъ ко всеобщему вооруженію. Какъ только французы вступили въ Смоленскую губернію, такъ жители ея возстали и вооружились, чѣмъ попало... Изъ крестьянъ и горожанъ составлялись пѣшіе и конные отряды, среди которыхъ можно было встрѣтить и сѣдого старика, и подростка -- мальчика, и даже бабу съ рогатиной или топоромъ. Такихъ отрядовъ было много, они большею частію укрывались въ лѣсахъ, и оттуда, подкарауливъ небольшой отъ арміи отставшій отрядъ непріятелей, накидывались на него неожиданно; въ одинъ изъ подобныхъ крестьянскихъ отрядовъ попалъ и Степа, который послѣ своего побѣга изъ Смоленска, не найдя гусарскаго полка, гдѣ служилъ его князь,-- очень радъ былъ возможности, хотя чѣмъ-либо, быть полезнымъ дорогой родинѣ.

V.

Съ отъѣздомъ князя Ивана Иларіоновича на войну, старая княгиня сдѣлалась еще раздражительнѣе. Она не могла примириться съ мыслью, что Ивану Иларіоновичу, въ концѣ концовъ, все-таки удалось поставить на своемъ, то есть, вопреки ея эгоистическому желанію, уйти на войну. Долго и давно она боролась съ желаніемъ сына быть военнымъ, но бороться долѣе, при настоящемъ положеніи дѣла, уже признавала неудобнымъ. Она срывала свой гнѣвъ на всѣхъ,-- главнымъ же образомъ, конечно, страдала прислуга, не исключая даже старой Мироновны. Крѣпостная Мироновна вынянчила самого князя, а теперь няньчила его маленькаго Митю, единственное существо въ мірѣ, которое оставляла княгиня въ покоѣ, навѣрно, потому что онъ былъ ужъ очень маленькимъ. Войдя однажды въ комнату малютки, она застала его въ слезахъ. Оказалось, что ребенокъ уронилъ любимую фарфоровую лошадку и разбилъ ее. Мироновна стояла около, стараясь его успокоить, но, чѣмъ больше она его уговаривала, тѣмъ больше онъ кричалъ.
Княгиня накинулась на Мироновну, упрекая ее въ недосмотрѣ. Развѣ ты не знала, какъ Митя любитъ эту лошадку? ты не должна была допускать, чтобы ребенокъ ее разбилъ! Мироновна едва открыла ротъ, чтобы сказать что-то въ свое оправданіе, какъ княгиня перебила ее, угрожая, что отставитъ ее отъ должности няни. Старушка сначала расплакалась, а потомъ, потерявъ терпѣніе, начала возражать. Неизвѣстно, чѣмъ бы все кончилось, но тутъ вдругъ, совершенно для обѣихъ ихъ неожиданно,-- дверь, ведущая въ сосѣднюю комнату, растворилась, и на порогѣ появился дворецкій, блѣдный, взволнованный.
-- Что случилось? Не съ княземъ ли какое несчастье? Не пожаръ ли?-- закидала его вопросами старая княгиня.
-- Нѣтъ, ваше сіятельство, не то... А вотъ сейчасъ въ деревнѣ сказывали...
-- Да что такое, говори толкомъ!
-- Бѣда... ваше сіятельство.
-- Какая?
-- Французы за 20 верстъ отъ насъ, идутъ они въ Москву.
-- Отъ кого ты слышалъ? Можетъ быть, это неправда?
-- Правда, ваше сіятельство, сущая правда; приказчикъ Максимъ вчера, какъ вамъ извѣстно, по дѣламъ въ Москву отправился, отъѣхалъ верстъ тридцать, да и долженъ былъ назадъ воротиться... Французовъ, говорятъ, на дорогѣ видимо-невидимо... въ Москву тоже пробираются, да по пути все жгутъ, грабятъ и разоряютъ...
Княгиня всплеснула руками.
-- Я полагаю, ваше сіятельство, въ Москву-то ихъ не допустятъ, заискивающимъ тономъ проговорила Мироновна.-- Не прикажете ли послать за самимъ приказчикомъ? онъ разскажетъ все обстоятельно.
-- Пошли,-- отвѣчала княгиня, взглянувъ въ сторону старушки уже спокойно, и, когда послѣдняя вышла, обратилась къ дворецкому.-- Надо немедленно укладывать серебро, посуду, платье, бѣлье, и вообще всѣ цѣнныя вещи... Я уѣду въ мою Саратовскую вотчину; тамъ мы будемъ вполнѣ безопасны; ты, конечно, поѣдешь со мною, Мироновна тоже, а что касается остальной дворни, то скажу потомъ, кого беру, кого оставлю.
-- А какъ прикажете, ваше сіятельство, насчетъ мебели?
-- Все прибрать въ кладовыя, дома ничего не оставлять.
-- Слушаю-съ.
-- О Господи, Господи, какое время, какое ужасное время! продолжала княгиня, взглянувъ на образъ.
-- Воистину, матушка-княгиня, ужасное, послышался въ отвѣтъ ей голосъ, снова вошедшей въ комнату, Мироновны.
-- За приказчикомъ послала, добавила она послѣ минутнаго молчанія.
Затѣмъ обѣ женщины, повидимому, позабывъ о недавной ссорѣ, начали почти дружески разсуждать о предстоящемъ отъѣздѣ и о томъ, кого изъ прислуги придется везти съ собою. На общемъ совѣтѣ, въ концѣ концовъ, было положено, что дворню слѣдуетъ взять всю для защиты отъ враговъ. Когда явился приказчикъ Максимъ и подтвердилъ все сказанное дворецкимъ,-- княгиня приказала ему распорядиться, чтобы, на слѣдующій день, изъ села были приведены въ усадьбу всѣ крестьянскія лошади, такъ какъ лошадей съ княжеской конюшни не можетъ хватить на всю дворню. Княгиня провела ночь тревожно; малѣйшій шумъ пугалъ ее, ей казалось, что она слышитъ голоса и лошадиный топотъ приближавшейся французской конницы; забылась она только на разсвѣтѣ, и то ненадолго,
Княжескій дворъ съ самаго ранняго утра сталъ наполняться крестьянами, которые привели лошадей и пришли проводить княгиню; вмѣстѣ съ ними пришелъ сельскій священникъ, отецъ Михаилъ, служить напутственный молебенъ.
Въ залѣ, совершенно пустомъ, такъ какъ вся мебель была уже убрана, въ переднемъ углу виднѣлся только одинъ простой деревянный столъ, покрытый бѣлой скатертью, и на немъ -- небольшая икона съ горящей передъ нею восковой свѣчей; передъ иконою стоялъ отецъ Михаилъ въ облаченіи и причетникъ, Мироновна съ маленькимъ княземъ, любопытно озиравшимся по сторонамъ, да дворецкій, а въ сторонѣ -- толпа дворовыхъ; всѣ они ожидали княгиню.
Наконецъ дверь, ведущая во внутреннія комнаты, отворилась, и княгиня вошла въ зало; выраженіе ея лица, обыкновенно надменно-спокойное, теперь казалось тревожнымъ; она подошла къ священнику и попросила начать молебенъ; всѣ опустились на колѣни, княгиня тоже; она молилась горячо, по щекамъ ея катились крупныя слезы. По окончаніи молебна, батюшка уже собирался уходить, какъ вдругъ на дорогѣ, ведущей въ усадьбу, показался, небольшой тарантасъ, запряженный тройкой лошадей, которая, звеня бубенцами, быстро въѣхала во дворъ. Въ тарантасикѣ сидѣлъ офицеръ въ треугольной шляпѣ и съ адъютантскими эксельбантами.
Полагая, что это вѣстникъ отъ князя, что князь, навѣрное, убитъ, раненъ или взятъ въ плѣнъ,-- княгиня вздрогнула.
-- Кто вы, откуда? спросила она офицера, когда онъ вошелъ въ залъ.
-- Вы владѣлица этой усадьбы? не отвѣчая ей, въ свою очередь, спросилъ офицеръ.
-- Да.
-- Я присланъ къ вамъ съ приказаніемъ, немедленно выжечь село и вашъ домъ, такъ какъ непріятель отсюда уже совсѣмъ близко.
Княгиня закрыла лицо руками.
-- Если не мы,-- то французы, все равно, разорятъ и сожгутъ вашу усадьбу, продолжалъ офицеръ, стараясь говорить, какъ можно, мягче.
-- Дайте мнѣ уѣхать, а затѣмъ дѣлайте, что хотите.... отозвалась княгиня.
Офицеръ почтительно поклонился. Мироновна, все время молча стоявшая въ сторонѣ, разразилась рыданіемъ и начала громко причитывать, а княгиня молча вышла на крыльцо; за нею послѣдовали всѣ присутствовавшіе. У крыльца стояла уже большая карета, запряженная шестеркою рослыхъ откормленныхъ коней, за каретой нѣсколько повозокъ съ размѣстившеюся въ нихъ женскою прислугою изъ дворовыхъ и частью вооруженныхъ мужчинъ, которымъ не хватило лошадей. Затѣмъ стояли телѣги, нагруженныя различнымъ имуществомъ, и остальные дворовые, изъ коихъ каждый былъ вооруженъ, чѣмъ попало.
-- Прощайте, прощайте,-- повторяла княгиня, кланяясь на обѣ стороны окружавшимъ карету крестьянамъ: мнѣ очень жаль оставить васъ, но приходится спасаться. Спасайтесь и вы, если можете,-- спасайтесь, чтобы не попасть въ руки французовъ.
-- Некуда намъ спасаться, матушка-княгиня! не мы первые, не мы послѣдніе, теперь вся Россія страдаетъ,-- отвѣчалъ староста Василій, отвѣшивая низкій поклонъ.
-- Трогай! крикнулъ дворецкій. Лошади двинулись съ мѣста.
Громыхая колесами и покачиваясь своимъ неуклюжимъ кузовомъ, княжеская карета, въ сопровожденіи остального поѣзда, быстро удалялась отъ усадьбы. Когда она завернула за уголъ, и поднялась на гору, то княгиня выглянула въ открытое окно, чтобы въ послѣдній разъ бросить печальный взоръ на свой домъ, который съ этого мѣста былъ хорошо видѣнъ. Но каково было ея отчаяніе и ужасъ, когда она замѣтила, что онъ весь пылаетъ.... Закинувъ голову назадъ на мягкія подушки, княгиня молча указала рукою Мироновнѣ на охваченную огнемъ усадьбу и заплакала... Заплакала и Мироновна... Заплакалъ и Митя. Послѣдній, конечно, слишкомъ былъ малъ, чтобы понять причину слезъ бабушки и няни, а заплакалъ просто потому, что увидѣлъ ихъ плачущими.
-- Боже милостивый, до какого ужаснаго времени мы дожили! воскликнула княгиня.
-- Да, матушка-княгиня, тяжелые времена настали, отозвалась Мироновна, вертѣвшая передъ глазами своего питомца игрушечнаго пѣтуха, чтобы его успокоить.-- Не даромъ говорятъ, что передъ войной были разныя предзнаменованія: и огненные столбы по небу ходили, и звѣзда съ хвостомъ явилась, и церковные колокола звонили сами собою; и много-много, чего творилось особеннаго!.. Княгиня не слушала болтовню Мироновны; закрывъ глаза, она, какъ будто, погрузилась въ дремоту. Мироновна это замѣтила и замолчала, замолчалъ и Митя, который, вдоволь накричавшись, теперь спокойно ворочалъ рученками картоннаго пѣтуха.
Довольно жаркій августовскій день началъ клониться къ вечеру; въ воздухѣ чувствовалась пріятная прохлада, дорога большею частью тянулась вдоль густого лѣса.
Всѣ, какъ будто, успокоились и даже позабыли о возможности какой-либо опасности, какъ вдругъ къ каретѣ подскакалъ одинъ изъ верховыхъ.
-- Ваше сіятельство, бѣда!.. Французы!.. проговорилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.
-- Какъ, гдѣ, что?-- встревожилась княгиня; но прежде, чѣмъ верховой успѣлъ отвѣтить, она увидѣла, что карета со всѣхъ сторонъ окружена французской конницей.
Подбѣжавшій къ каретѣ дворецкій поблѣднѣлъ; онъ силился что-то проговорить, но отъ страха такъ и остался стоять неподвижно съ разинутымъ ртомъ и вытаращенными глазами. Мироновна взвыла отъ ужаса; что же касается княгини, то она постаралась сдѣлать надъ собою усиліе, чтобы казаться, по возможности, покойною. Высунувшись изъ окна кареты, она спросила по-французски подошедшаго къ каретѣ французскаго офицера, что имъ отъ нея надобно.
Офицеръ очень удивился, что русская дама говоритъ такъ хорошо по-французски.
-- Я русская княгиня, съ гордостью продолжала она, оставьте меня и мой штатъ въ покоѣ.
-- А я долженъ объявить вамъ, что вы и весь штатъ вашъ -- наши плѣнные, отвѣтилъ офицеръ: прикажите вашимъ людямъ отдать намъ оружіе, иначе мы будемъ стрѣлять.
Княгиня перевела своимъ слугамъ по-русски требованіе французскаго офицера и спросила ихъ, какъ они желаютъ поступить.
-- Нѣтъ, ваше сіятельство, по доброй волѣ мы имъ не сдадимся, раздался въ толпѣ голосъ княжескаго конюха.
-- Не сдадимся!-- подхватили остальные и, по командѣ того же самаго конюха, всѣ дворовые княгини сразу стали стрѣлять по непріятелямъ.
Непріятель отвѣтилъ тѣмъ же; началась серьезная схватка, и, такъ какъ количество французской конницы превышало количество княжескихъ слугъ и, кромѣ того, было лучше вооружено, то княгинѣ и ея людямъ, навѣрно, пришлось бы плохо, если бы, на ихъ счастіе, на подмогу къ нимъ не подоспѣлъ изъ лѣсу, давно уже подкарауливавшій французовъ отрядъ русскихъ крестьянъ, тотъ самый, въ которомъ находился и Степа.
Увидавъ знакомыхъ людей и узнавъ, что жизнь матери и малютки дорогого князя - барина въ опасности, Степа бросился на враговъ со смѣлостію взрослаго человѣка и, когда одинъ изъ французскихъ солдатъ подошелъ къ лежавшей въ обморокѣ княгинѣ, чтобъ сорвать съ нея брилліантовыя серьги,-- то, ловко въ него прицѣлившись, сразу убилъ его наповалъ.
-- Дружнѣй, братцы, дружнѣй, помогайте выручать моихъ добрыхъ господъ! громко кричалъ Степа, обращаясь къ крестьянамъ. Тѣ уже успѣли вплотную окружить французовъ и одну часть изъ нихъ уложили мертвыми, а остальные принуждены были спасаться бѣгствомъ.
Во время перестрѣлки княгиня еще не приходила въ себя и не могла знать всего, что совершилось; когда же она наконецъ очнулась и открыла глаза, то, къ крайнему своему удивленію, увидѣла стоявшаго передъ собою Степу.
-- Ваше сіятельство, вѣдь это нашъ освободитель! заговорилъ дворецкій нерѣшительно; онъ вспомнилъ прежнее нерасположеніе княгини къ маленькому казачку, а потому и не былъ увѣренъ, что она сочувственно отнесется теперь къ его геройскому подвигу.
-- Но какимъ же образомъ Степа очутился здѣсь, и что могъ онъ сдѣлать для нашего спасенія? съ недоумѣніемъ обратилась княгиня съ вопросомъ къ дворецкому.
Дворецкій въ короткихъ словахъ объяснилъ ей все.
-- Ты поступилъ, какъ истинный христіанинъ, замѣтила княгиня, глядя съ благодарностью на мальчика. За всю мою несправедливую злобу противъ тебя -- ты отплатилъ добромъ; прости меня, ворчливую, заносчивую старуху! Забудь, что было, и больше никогда не разставайся съ нашей семьей, гдѣ всѣ мы будемъ считать тебя за родного. Съ этими словами она притянула Степу къ себѣ и крѣпко поцѣловала.
Степа былъ глубоко тронутъ.
-- И такъ, ты ѣдешь съ нами въ мою Саратовскую деревню? продолжала княгиня.
-- Княгиня, ваше сіятельство, щедроты ваши я цѣню... вотъ какъ цѣню! отвѣтилъ Степа, но разрѣшите мнѣ, еще нѣкоторое время, не возвращаться къ вамъ... Дайте послужить Царю и родинѣ, да, кромѣ того, догнать и разыскать князя Ивана Иларіоновича... Кончится война, мы съ нимъ вмѣстѣ и вернемся! Теперь же съ Богомъ поѣзжайте дальше; нашъ отрядъ, для большей безопасности, проводитъ васъ лѣсомъ; голодные французы бродятъ здѣсь чуть ли не на каждомъ шагу; и хотя съ вами своихъ людей достаточно, но наши тоже не будутъ лишними.
Княгинѣ пришлось согласиться. Переѣздъ лѣсомъ совершился благополучно, и когда княжескій поѣздъ выѣхалъ на открытую поляну и свернулъ въ сторону отъ Смоленской дороги, то Стена, еще разъ поблагодаривъ княгиню за ея ласки и обѣщая непремѣнно вернуться послѣ войны, распрощался съ нею и со всей дворней. Примкнувъ снова къ своему отряду, онъ направился обратно въ лѣсъ, гдѣ крестьяне рѣшили сдѣлать передышку.

VI.

Усѣвшись группами около разведенныхъ костровъ, мужички съ оживленіемъ разсуждали о своей схваткѣ съ французами и о томъ, какъ имъ удалось освободить изъ плѣна старую княгиню.
Степа не принималъ участія въ общей бесѣдѣ; онъ былъ слишкомъ взволнованъ неожиданною встрѣчей съ матерью своего благодѣтеля и всѣмъ тѣмъ, что она ему высказала. Впечатлительный по натурѣ, онъ не могъ равнодушно вспомнить о томъ, какъ эта гордая, надменная женщина, передъ которою трепеталъ весь домъ, смиренно просила прощенія у него, маленькаго, ничтожнаго, ни кому ненужнаго человѣчка....
Примостившись на пнѣ, подъ высокой сосной, Степа, не обращая вниманія на окружающихъ, увлекаясь своими думами, продолжалъ сидѣть неподвижно до тѣхъ поръ, пока наконецъ главный вожакъ отряда напомнилъ о томъ, что пора идти дальше. Всѣ поднялись съ мѣста.
Въ эту минуту по дорогѣ, гдѣ только что происходила вышеописанная схватка,-- снова послышался конскій топотъ. Полагая, что это, навѣрное, опять французы, крестьяне поспѣшили имъ навстрѣчу, живо приготовившись къ вторичной схваткѣ, но, вмѣсто французовъ, оказались русскіе.
Точно такой же отрядъ, только не пѣшихъ, а конныхъ добровольцевъ, въѣхалъ въ лѣсъ, съ расчетомъ въ тѣни тоже отдохнуть.-- Когда всѣ спѣшились, т. е. сошли съ сѣделъ, то начался общій разговоръ, изъ котораго Степа узналъ, что конный отрядъ добровольцевъ направляется на борьбу съ французами, въ подмогу ополченцамъ.
Прислушиваясь къ голосамъ разговаривающихъ, Степа, очень утомленный за день, совершенно для себя неожиданно, склонилъ голову и крѣпко заснулъ. Во снѣ ему уже грезился князь, грезилась кровопролитная война съ французами.... грезилась старая княгиня смотрѣвшая на него то злыми, то ласковыми глазами....
-- Пора въ походъ, братцы, раздалась вдругъ въ лѣсу команда, и Степа мгновенно проснулся.
Голосъ говорившаго показался ему знакомымъ, онъ соскочилъ съ мѣста, живо проюркнулъ между рядами вооруженныхъ крестьянъ, и каково же было его удивленіе, когда онъ вдругъ увидѣлъ впереди ихъ сидѣвшаго на лошади товарища княжескаго, Николая Николаевича Шаховского, одѣтаго въ мужицкій суконный кафтанъ и высокую поярковую шляпу.
-- Баринъ! Николай Николаевичъ! смѣло крикнулъ Степа.
-- Степа! удивился Шаховской, ты откуда?
-- Все разскажу, позвольте мнѣ перейти изъ нашего отряда въ вашъ, чтобы слѣдовать за вами... Вы, навѣрно, знаете что-нибудь о моемъ князѣ, и непремѣнно отыщете его, а я только и думаю объ этомъ.
-- Конечно, переходи, я очень радъ! Всѣ отряды одинаково служатъ родинѣ. А пока мои люди собираются въ походъ,-- разскажи о себѣ.-- Степа передалъ ему все, что съ нимъ случилось послѣ ухода ночью изъ дома священника въ Смоленскѣ, а Шаховской въ отвѣтъ разсказалъ, какъ, пробывъ у того же священника около двухъ недѣль, онъ почувствовалъ себя настолько крѣпкимъ, что могъ встать, и потому, поблагодаривъ батюшку за гостепріимство, вышелъ изъ разореннаго города на Московскую дорогу, въ надеждѣ догнать полкъ. Но это ему не удалось; полкъ успѣлъ уже отойти далеко; вмѣсто полка, онъ попалъ въ плѣнъ къ французамъ, отъ которыхъ, по счастію, его освободили русскіе крестьяне.-- "Не догнать тебѣ своего полка," сказали мнѣ люди, продолжалъ свой разсказъ Шаховской въ заключеніе: "не догнать потому, что наша армія спѣшитъ къ Москвѣ на ея защиту; опять попадешь въ руки французовъ: пойдемъ лучше съ нами, будь нашимъ предводителемъ; съ такою дружною, какъ наша команда, да подъ твоимъ начальствомъ, мы смѣло схватимся съ врагами.--"Я видѣлъ, что крестьяне нравы, видѣлъ, что полкъ свой мнѣ, дѣйствительно, догнать сразу трудно, и рѣшилъ, пока что, стать во главѣ этой дружины, чтобы вмѣстѣ съ нею идти умирать за родину.
-- Неужели мы никогда ничего не узнаемъ о князѣ? печально спросилъ Степа.
-- Нѣтъ, Степа, я не теряю надежды. Если только меня Богъ помилуетъ, и я не буду убитъ, то полкъ свой найду непремѣнно. Однако мы съ тобой заболтались, меня ждутъ, пора въ походъ... Я сейчасъ велю дать тебѣ лошадь, ты будешь состоять при мнѣ.
И подозвавъ денщика, который находился тутъ же, Шаховской сдѣлалъ распоряженіе, чтобы для Степы привели лошадь.-- Затѣмъ онъ обратился къ другимъ и громко скомандовалъ: "впередъ!" Ратники всѣ, какъ одинъ, одновременно вскочили въ сѣдла, подняли правыя руки, осѣнили себя крестнымъ знаменіемъ и стройными рядами послѣдовали за своимъ начальникомъ...
Наша армія, дѣйствительно, быстро отступала къ Москвѣ,-- туда же направлялся и Наполеонъ.
Ожесточенный противъ французовъ, русскій народъ выходилъ съ ними драться цѣлыми отрядами, подобными тому, въ которомъ находились Шаховской и Степа.
Шаховской не могъ нахвалиться смѣлостію маленькаго казачка; кромѣ того, его очень трогала привязанность Степы къ князю и то самоотверженіе, съ которымъ онъ шелъ на всякую опасность, ради надежды отыскать его.
Не проходило дня, въ который ихъ отряду не случалось бы участвовать въ схваткахъ съ французами. Степа всегда рвался впередъ, и, только, благодаря счастливой случайности, ни разу не былъ раненъ.
Прошло около двухъ недѣль. Подойдя къ Можайску, Шаховской, наконецъ, узналъ, что его полкъ стоитъ въ ста двадцати верстахъ отъ Москвы на Бородинскомъ полѣ. Тогда онъ передалъ командованіе отрядомъ денщику, болѣе опытному въ военномъ дѣлѣ, чѣмъ всѣ остальные, и, простившись съ мужичками, въ сопровожденіи одного только Степы, помчался по направленію въ Бородину. Туда, послѣ довольно утомительнаго переѣзда, прибыли они какъ разъ передъ началомъ боя, успѣвъ, однако, отыскать тамъ свой полкъ; князя же имъ не пришлось сейчасъ увидѣть, такъ какъ, за нѣсколько часовъ предъ тѣмъ, онъ ушелъ впередъ со своимъ отрядомъ. Степа рвался къ нему пробраться, но было уже поздно... Сраженіе началось.-- Вой продолжался цѣлый день, яростный, отчаянный,-- такой, какого давно никто не запомнилъ. Потери съ обѣихъ сторонъ были огромныя, но Наполеонъ, несмотря на свое искусство въ военномъ дѣлѣ и на громадное количество войска, послѣ этого боя долженъ былъ придти къ заключенію, что русскихъ побѣдить не такъ-то легко, какъ онъ думалъ. Они стойко сражались за своего Царя и за отечество.
Къ вечеру бой прекратился, обѣ стороны пришли въ одинаковое изнеможеніе; Степа, все время находившійся въ какомъ-то чаду, сразу очнулся, и первою мыслію его было узнать, не убитъ ли князь.-- Оказалось, что князь живъ, но взятъ въ плѣнъ; это извѣстіе, конечно, поразило Степу. Онъ провелъ тревожную, мучительную ночь,-- но, тѣмъ не менѣе, мысленно рѣшилъ, во что бы то ни стало, отыскать его.
Послѣ сраженія подъ Бородиномъ, наши войска отступили къ Москвѣ. Не доходя до столицы, въ деревнѣ Филяхъ былъ созванъ военный совѣтъ, и на немъ Кутузовъ порѣшилъ -- сдать французамъ Москву безъ боя для того, чтобы, во-первыхъ, сохранить оставшееся отъ погрома войско, столь нужное Россіи,-- и, во-вторыхъ, чтобы, отведя французскую армію еще дальше вглубь Россіи, подкрѣпиться новыми силами и, съ несомнѣнною надеждою на успѣхъ, продолжать борьбу съ врагами.

VII.

Ужасный видъ представляла собою красивая, златоглавая Москва послѣ того, какъ въ нее вошли французы... Вошли они въ нее 2 сентября, и въ этотъ же день, рано утромъ, въ ней начался страшный пожаръ. Московскій генералъ-губернаторъ Растопчинъ сумѣлъ вооружить чернь, которая сама сожгла Москву, и этимъ спасла отечество, такъ какъ французы, не найдя въ столицѣ ничего, какъ и при взятіи Смоленска, окончательно упали духомъ.
Москвичи почти всѣ повыѣхали, имущество свое тоже вывезли; присутственныя мѣста закрылись, торговля тоже; войскамъ французскимъ достались одни развалины. Трескъ огня, колокольный набатъ, рѣзкій барабанный бой и грохотъ падающихъ зданій -- все это безпрерывно продолжалось не только днемъ, но и ночью.
Пребываніе Наполеона въ Кремлѣ, гдѣ онъ расположился въ первый же день своего вступленія, становилось опаснымъ, такъ какъ въ самомъ дворцѣ, отъ времени до времени, лопались стекла, и по близости летали головни. Онъ перебрался въ Петровскій дворецъ, который со всѣхъ сторонъ окружилъ пушками. Старую гвардію водворилъ онъ на Ходынскомъ полѣ, а у каждой заставы приказалъ разставить сторожевые отряды часовыхъ.
Къ одной изъ такихъ заставъ, около полуночи, пробирался нашъ маленькій герой Степа. Онъ разузналъ, что русскіе плѣнные, послѣ Бородинской битвы, тоже переведены французами въ Москву, и, несмотря ни на какіе доводы со стороны Шаховского, доказывавшаго ему опасность задуманнаго предпріятія, все таки отправился туда.
Очень трудно ему было чего-нибудь добиться, но онъ не падалъ духомъ и шелъ впередъ съ твердой увѣренностію достигнуть цѣли. Ловко прошмыгнувъ въ городъ вдали отъ французскихъ часовыхъ, стоявшихъ у заставы, онъ торопливо шагалъ по направленію къ Кремлю, откуда, какъ ему сказали, ночью должны были погнать всѣхъ плѣнныхъ въ село Всесвятское.
Около Никольскихъ воротъ, которыя оказались открытыми, на стражѣ стояли французскіе уланы. Степа хотѣлъ войти въ ворота, но одинъ изъ улановъ остановилъ его, сказавъ, что входъ туда запрещается. Степа его не понялъ, хотя, догадавшись, въ чемъ дѣло, не сталъ настаивать. Прижавшись къ стѣнѣ, терпѣливо выжидалъ онъ, что будетъ дальше. На него никто не обращалъ вниманія, французы полагали вполнѣ основательно, что присутствіе безоружного подростка не можетъ внушать опасенія, и совершенно забыли о немъ.
Нѣсколько времени спустя, за воротами раздался барабанный бой, и потомъ, почти сейчасъ же, въ воротахъ арсенала показалась толпа русскихъ плѣнныхъ, окруженныхъ французской стражей.
Выдвинувшись впередъ, Степа пристально вглядывался въ каждаго плѣннаго, среди которыхъ скоро узналъ князя. Князь казался страшно похудѣвшимъ, какъ бы совсѣмъ больнымъ; несмотря на осенній холодъ, на немъ былъ надѣтъ только одинъ изорванный мундиръ, да старые, отоптанные сапоги.
-- Батюшка -- князь, милый, дорогой! вскричалъ Степа и бросился навстрѣчу плѣннымъ, чтобы подбѣжать къ князю, но стража его не допустила.
-- Степа! радостно отозвался князь, неужели это ты?
-- Я... я! Давно васъ отыскиваю,-- я... Но ему не удалось договорить: конвойные солдаты, замахнувшись прикладами, грубо оттолкнули его.
-- Господинъ офицеръ, разрѣшите мнѣ сказать хоть нѣсколько словъ съ этимъ мальчикомъ! обратился тогда князь по-французски къ сопровождавшему конвой офицеру; это мой бывшій маленькій слуга... онъ безгранично мнѣ преданъ... Онъ давно меня разыскиваетъ... Разрѣшите! Умоляю васъ!
Офицеръ хотѣлъ отказать, но, увидавъ устремленный на него умоляющій взглядъ князя, согласился.-- По его приказанію, два солдата, отдѣлившись отъ остальныхъ, подвели къ нему Степу.
Князь обнялъ его, крѣпко прижалъ къ груди и долго цѣловалъ въ голову.
-- Просите, чтобы мнѣ позволили остаться при васъ, пока вы будете въ плѣну, шепталъ Степа.
-- Не позволятъ, отвѣчалъ князь, да ты и самъ не вынесешь.
-- Я не боюсь никакихъ лишеній, лишь бы только съ вами... И, какъ бы въ доказательство истины своихъ словъ, Степа разсказалъ ему все то, что онъ пережилъ съ минуты ихъ разлуки въ Смоленскѣ.
Разсуждая подобнымъ образомъ, они довольно скорымъ шагомъ подвигались впередъ.
Разсказъ Степы до слезъ тронулъ князя.
-- Мальчикъ дальше не можетъ слѣдовать, прервалъ ихъ разговоръ французскій офицеръ.
-- Что онъ говоритъ? спросилъ Степа.
Князь перевелъ ему приказаніе офицера. Степа заплакалъ, опустился на землю, схватилъ руками колѣни французскаго офицера и принялся умолять о разрѣшеніи остаться.
-- Ваше сіятельство, скажите вы ему, какъ вы меня облагодѣтельствовали, какъ подняли на снѣгу полузамершаго, какъ пріютили... Пойметъ онъ тогда, что я не могу васъ оставить.
-- Что онъ говоритъ? Въ свою очередь, спросилъ французскій офицеръ, тоже, видимо, тронутый отчаяніемъ мальчика.
Князь вынужденъ былъ передать ему все то, что сказалъ Степа.
-- Какой чудный мальчикъ! съ чувствомъ отозвался офицеръ -- Я не въ силахъ отказать ему,-- пусть остается.
Съ этими словами офицеръ отошелъ въ сторону, чтобы не мѣшать ихъ разговору, который они вели между собою неумолкаемо до тѣхъ поръ, пока пришли въ село Всесвятское.
Оставшіеся въ селѣ крестьяне встрѣтили плѣнныхъ съ большимъ соболѣзнованіемъ, въ особенности женщины; онѣ притащили все, что было у нихъ изъ съѣстного, чтобы передать плѣннымъ. Голодные французы съ завистью смотрѣли на кушанье. Они старались перехватывать у нихъ всякіе припасы, и не рѣдко, изъ-за какой-нибудь ржаной лепешки или кринки молока, между французскими солдатами и русскими бабами завязывалась цѣлая потасовка.
Плѣнныхъ размѣстили въ пустыхъ сараяхъ и, вмѣсто постелей, бросили имъ на сырую землю нѣсколько сноповъ соломы. Степѣ было обѣщано, что съ завтрашнего дня онъ можетъ оставаться при князѣ, сегодняшнюю же ночь онъ долженъ былъ проводить гдѣ знаетъ.
На дворѣ, между тѣмъ, совершенно стемнѣло, наступила ненастная, осенняя ночь съ дождемъ и прерывистымъ вѣтромъ; такъ какъ всѣ избы были заняты французами, то оставшимся въ селѣ крестьянамъ и ихъ семьямъ пришлось ютиться въ хлѣвушкахъ. Одинъ изъ крестьянъ, которому Степа объяснилъ причину своего пребыванія въ Всесвятскомъ, пригласилъ его въ свою хлѣвушку, добавивъ, что у него тамъ сидитъ еще одинъ гость, пріѣзжій изъ Смоленска. Въ темнотѣ Степа не могъ разглядѣть лицъ, сидѣвшихъ въ хлѣвушкѣ, но, по голосу одного изъ нихъ, сразу узналъ лѣсничаго Никанора Савельевича и назвалъ его по имени.
-- Я самый и есть отозвался лѣсничій, а ты пастушенокъ Степа?
Степа бросился ему на шею. Они разговорились; оказалось, что Никаноръ Савельевичъ пробирался по дѣлу въ Москву, но, застигнутый на пути непріятелями, застрялъ у знакомаго мужичка. Выслушавъ подробности похожденія Степы, онъ разсказалъ ему о томъ, какъ старый мельникъ Ефимъ долго упрекалъ себя за то, что погорячился и выгналъ его; что Ефимъ, послѣ его ухода, сталъ тосковать, да кромѣ того, и дѣла на мельницѣ пошли хуже... Мельникъ увидѣлъ въ этомъ наказаніе Божіе за то, что безъ вины обидѣлъ сироту. Затѣмъ, когда французы послѣ разгрома Смоленска, направились въ Москву, разоряя по дорогѣ всѣ деревни и села, Ефимъ уже окончательно лишился заработка, заколотилъ мельницу и переселился къ дальнему родственнику въ Ивановское, гдѣ теперь ему живется очень плохо.
-- Бѣдный дѣдушка! воскликнулъ Степа и заплакалъ.
-- Вотъ ты какой добрый! сердце-то у тебя золотое, не помнишь зла! замѣтилъ лѣсничій.
Разговоръ между ними продолжался довольно долго; Степа не могъ заснуть до утра, а утромъ рано его разбудили шумѣвшіе на улицѣ французы.-- Онъ поспѣшилъ выйти изъ хлѣвушки, чтобы отыскать офицера, который наканунѣ обѣщалъ разрѣшить ему остаться при князѣ, и, по счастью, почти сейчасъ же на него наткнулся. Офицеръ сказалъ ему что-то ласковымъ тономъ. Что именно было сказано французомъ, Степа, конечно, не понялъ, но потомъ офицеръ взялъ его за руку и отвелъ въ сарай, гдѣ находились русскіе плѣнные.

VIII.

Въ концѣ сентября холодъ всѣ сильнѣе донималъ французовъ, терпѣвшихъ, кромѣ того, и большой недостатокъ въ пищѣ; въ арміи Наполеона поднялся ропотъ, и непобѣдимый дотоль полководецъ сталъ задумываться,-- будущее страшило его.-- До сихъ поръ во всѣхъ войнахъ онъ имѣлъ постоянный успѣхъ, а воевалъ онъ на своемъ небольшомъ вѣку непрерывно. Когда же почти вся Европа принадлежала ему и двинулъ онъ свои войска на Русь Святую, счастье, видимо, измѣнило ему. Благополучно внесъ онъ въ ея предѣлы свой побѣдоносный мечъ,-- завладѣлъ Москвою, но все таки побѣды надъ русскими не одержалъ. Отуманенный блескомъ словъ и постоянными, быстрослѣдовавшими побѣдами Западной Европы, онъ съ ужасомъ увидѣлъ въ Россіи страшнаго по силѣ и непобѣдимаго врага,-- цѣлый народъ русскій. Тогда, не видя впереди другого исхода, кромѣ пораженія и позора, онъ рѣшился просить мира, но Россія и въ этомъ ему отказала... Пришлось думать объ обратномъ походѣ во Францію...
Выступивъ изъ Москвы, онъ расчитывалъ идти назадъ черезъ наши южныя, хлѣбородныя губерніи, но, послѣ сраженія при Малоярославцѣ, Кутузовъ заставилъ его возвращаться Смоленской дорогой, т. е. той самой, которою онъ пришелъ, и которую самъ же опустошилъ; положеніе было ужасное! Вслѣдствіе голода, холода преслѣдованіе русскими войсками и партизанскими отрядами, французы падали, какъ мухи; при переходѣ черезъ Березину, 15-го ноября, ихъ погибло несчетное количество убитыми, ранеными, потонувшими и взятыми въ плѣнъ. Русская земля вскорѣ и вовсе очистилась отъ непріятельскихъ войскъ.
Александръ I вполнѣ сдержалъ свое слово,-- что не положитъ оружія до тѣхъ поръ, пока въ Россіи не останется ни одного врага. 25-го декабря, 1812 года въ день Рождества Христова, наша Церковь уже праздновала освобожденіе отечества, отъ нашествія Галловъ и съ ними двадесяти языковъ {Благодарственный молебенъ, утвержденный по этому случаю, ежегодно совершается въ день Рождества Христова, и вмѣстѣ съ тѣмъ провозглашаютъ вѣчную память Императору Александру I.}, (народовъ).
Старая княгиня, между тѣмъ, спокойно проживала въ своей Саратовской вотчинѣ; въ бесѣдахъ съ Мироновной она часто вспоминала геройскій поступокъ Степы, жаждала скорѣе увидѣть его и еще разъ поблагодарить искренно, отъ всего сердца, за то, что онъ спасъ ихъ всѣхъ отъ нападенія французовъ, и за то самоотверженіе и преданность, которыя онъ высказалъ по отношенію къ князю, про послѣднее она узнала недавно изъ письма вернувшагося съ войны въ свои края Шаховского, сообщившаго ей также, что князь и Степа освобождены изъ плѣна и, вѣроятно, скоро пріѣдутъ къ княгинѣ.
Это извѣстіе очень обрадовало княгиню, она даже, какъ будто, помолодѣла и каждый день съ нетерпѣніемъ ожидала сына...
-- Хотя бы къ празднику-то пріѣхалъ! не переставала она мысленно повторять себѣ и усердно объ этомъ молилась. Молитва ея была услышана: князь Иванъ Иларіоновичъ къ ней пріѣхалъ въ Рождественскій сочельникъ.
Княгиня встрѣтила его съ распростертыми объятіями, равно какъ и Степу, который, такимъ образомъ, снова водворился въ княжеской семьѣ, но уже не на прежнихъ правахъ прислуги, а на правахъ самаго близкаго человѣка. Князь и княгиня въ немъ, какъ говорится, души не чаяли. Жилось ему вполнѣ хорошо,-- такъ хорошо, что лучшаго нельзя было и требовать, а между тѣмъ онъ все ходилъ какой-то задумчивый; князя и княгиню это тревожило.
-- Послушай, Степа, сказалъ ему однажды князь, когда они остались вдвоемъ въ столовой послѣ обѣда,-- ты видишь, что послѣ того, какъ ты спасъ мою матушку и. сына, раздѣлялъ со мною тяжелые дни, проведенные въ плѣну у французовъ,-- мы считаемъ тебя самымъ близкимъ для насъ, дорогимъ человѣкомъ.
-- Вижу и глубоко цѣню это.
-- А не хочешь быть съ нами откровененъ; мы давно замѣчаемъ, что у тебя есть что-то на душѣ, и ты отъ насъ это скрываешь!
Степа попробовалъ отклонить разговоръ, но князь, на этотъ разъ, очевидно, рѣшилъ дознаться истины и настоятельно требовалъ отвѣта.
-- Ты о чемъ нибудь скучаешь? сказалъ онъ ласково.
На глазахъ мальчика навернулись слезы.
-- Скучаешь?-- повторилъ князь.
-- Не я -- дѣдушка скучаетъ, а мнѣ его жалко!-- тихо, сквозь слезы прошепталъ Степа.
Князь вспомнилъ, какъ Степа, въ бытность ихъ въ плѣну, разсказывалъ ему про мельника Ефима, припомнилъ и то, что недавно услыхалъ самъ отъ лѣсничаго. Послѣдній, между прочимъ, говорилъ, что Степа безъ сожалѣнія не можетъ вспомнить старика.
-- Я съ радостію готовъ помочь мельнику, снова привести въ порядокъ его разоренную мельницу, продолжалъ князь, прежнимъ ласковымъ голосомъ.
-- Я зналъ, что вы скажете именно то, что сейчасъ сказали... перебилъ Степа.
-- Тѣмъ болѣе не слѣдовало скрывать.
-- Мнѣ было совѣстно...
Князь укоризненно погрозилъ пальцемъ, и крѣпко поцѣловавъ мальчика, добавивъ что, кромѣ тѣхъ денегъ, которыя будутъ выданы Ефиму на поправку мельницы, у него отложенъ для самого Степы небольшой капиталъ, про что онъ давно собирался сказать ему.
Степа поцѣловалъ его руку и убѣдительно просилъ отдать всѣ деньги цѣликомъ дѣдушкѣ, сказавъ, что ему лично, ничего не надобно.
По его же настоянію, князь, не теряя времени, вмѣстѣ съ нимъ на слѣдующей недѣлѣ отправился въ дальнюю дорогу изъ Саратова въ Смоленскъ, въ окрестностяхъ котораго жилъ мельникъ. Князь нашелъ бѣднаго Ефима, дѣйствительно, въ очень удрученномъ состояніи; но когда стартъ увидѣлъ Степу живымъ и здоровымъ и узналъ о цѣли посѣщенія князя, то сразу ободрился, не находя словъ, чтобы достаточно выразить свою благодарность.-- Получивъ пособіе отъ князя, онъ немедленно отправился на то мѣсто, гдѣ стояла его разоренная, любимая мельница, нанялъ рабочихъ, отстроилъ ее заново, привелъ въ порядокъ все, что было испорчено и пополнилъ разграбленное имущество. Къ веснѣ работа у него тамъ закипѣла ключемъ. И раньше-то другой мельницы поблизости не было, а теперь, послѣ нашествія французовъ, даже во всемъ околодкѣ никто не успѣлъ еще привести своихъ разрушенныхъ мельницъ въ надлежащій порядокъ.
Степа зиму обыкновенно проводилъ въ семьѣ князя, а лѣто жилъ у мельника. Они вмѣстѣ работали цѣлыми днями, а съ наступленіемъ вечера, прежде чѣмъ ложиться спать, всегда присаживались на завалинку и часто бесѣдовали, о прошломъ. Они вспоминали иногда мельчайшія подробности всего прошедшаго съ той минуты, какъ лѣсничій Никаноръ привезъ Степу на мельницу. Бесѣды ихъ обыкновенно затягивались, когда Степа, побывавшій на войнѣ и въ плѣну у французовъ, начиналъ разсказывать о Москвѣ, о французахъ, о военныхъ дѣйствіяхъ. Ефимъ всегда слушалъ съ удовольствіемъ, эти разсказы. Во время ихъ вечернихъ бесѣдъ, присутствовалъ и бывшій маленькій щенокъ, теперь уже превратившійся въ большого косматаго пса. При переѣздѣ старой княгини изъ разореннаго села подъ Смоленскомъ въ Саратовскую усадьбу, прислуга увезла его съ собою, а когда Степа вернулся съ войны,-- то Полкашка (такъ звали бывшаго щенка) узналъ его, и всюду за нимъ слѣдовалъ.
Какъ только Степа и Ефимъ садились на завалинку вести свои обычные разговоры, такъ Подкашка ложился у ихъ ногъ. Навостривъ уши, онъ тоже, словно, прислушивался къ голосу хозяина, словно понималъ его,-- а когда Ефимъ и Степа ласкали его, то въ отвѣтъ привѣтливо вилялъ хвостикомъ и весело прыгалъ.
-- И, подумаешь, такого добраго пса я не хотѣлъ пріютить, да изъ-за него еще тебя выгналъ, часто повторялъ старикъ, обращаясь къ Степѣ;-- зло я поступилъ тогда, ахъ какъ зло!.. А ты, вотъ, видишь, за зло-то мнѣ отплатилъ добромъ... При этихъ словахъ, въ голосѣ старика всегда слышались слезы раскаянія.
-- Полно, дѣдушка, зачѣмъ вспоминать старое? Что было, то прошло! Благодаря милости князя, мы съ тобою живемъ и будемъ жить въ довольствѣ... Чего же намъ больше! Степа былъ правъ, жизнь ихъ обоихъ сложилась такъ хорошо и спокойно, что имъ, дѣйствительно, лучшаго нечего было желать.
Степа не измѣнилъ своего намѣренія отказаться въ пользу мельника отъ подаренныхъ княземъ денегъ, и передалъ ему ихъ, всѣ цѣликомъ,
Мельникъ сдѣлалъ новую пристройку къ своей любимой мельницѣ, и она считалась у всѣхъ образцовой по величинѣ и устройству: вскорѣ она стала славиться во цѣломъ околодкѣ, и каждому извѣстна была подъ названіемъ "Ефимовой мельницы". Старика это радовало, и трудовою своею жизнію онъ былъ вполнѣ доволенъ, да и на всѣхъ постороннихъ производилъ онъ впечатлѣніе совершенно счастливаго человѣка. Глядя на него, радовался и Степа, но эта радость въ душѣ его увеличивалась отъ сознанія, что нѣтъ въ мірѣ лучшаго счастья, кромѣ того, которое испытываетъ человѣкъ, сдѣлавъ другого счастливымъ, даже тогда, когда этотъ "другой" раньше -- въ чемъ-либо былъ предъ нимъ виноватъ.