Сиротка Дуня — Рассказ Андреевской Варвары

Дуня была простая, крестьянская дѣвочка. При, жизни родителей она жила безбѣдно, и, какъ говорится, не знала ни нужды, ни горя; отецъ ея имѣлъ мѣсто надсмотрщика на сосѣдней фабрикѣ, мать ходила на поденную работу, а Дуню оставляли дома, возлагая на нее обязанность хозяйки, что дѣвочка всегда выполняла хорошо и добросовѣстно, тщательно заботясь о томъ, чтобы родители по возвращеніи домой получили сытный ужинъ.
Въ праздники мать избавляла ее отъ стряпни, и Дуня обыкновенно послѣ обѣда на цѣлый день отправлялась въ расположенную по близости усадьбу помѣщиковъ Зиновьевыхъ, дочь которыхъ, по имени Зиночка, ее очень любила, учила русской грамотѣ, счету, различнымъ женскимъ рукодѣльямъ, а затѣмъ, какъ бы въ награду за трудъ и прилежаніе, вечеромъ, передъ уходомъ домой, дарила что-нибудь изъ своего туалета.
Такимъ образомъ продолжалось изъ года въ годъ, продолжалось до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, въ одинъ прекрасный день, нашу бѣдную дѣвочку постигло большое несчастіе: отецъ ея, во время наблюденія за рабочими, по неосторожности, упалъ съ подмостковъ, съ трехсаженной высоты, и расшибся до смерти; что же касается матери, то она, отъ природы женщина впечатлительная, нервная и никогда не отличавшаяся крѣпкимъ здоровьемъ, похоронивъ мужа, сама начала чахнуть съ такой быстротою, что, по прошествіи шести мѣсяцевъ, слегла въ постель, съ которой больше уже и не вставала... Дуня очутилась круглой сиротой... Кромѣ двухъ свѣжихъ могилокъ отца и матери, неуспѣвшихъ еще зарости травою, у нея на бѣломъ свѣтѣ не осталось ничего дорогого, ничего близкаго... Бѣдняжка чувствовала себя совершенно одинокой и положительно не знала куда преклонить голову, тѣмъ болѣе, что семья Зиновьевыхъ, какъ разъ за недѣлю передъ всѣмъ случившемся, уѣхала въ Москву на цѣлые два мѣсяца.
-- Дѣвочку надо пристроить... не умирать же ей съ голоду въ пустой избѣ, или не выходить на дорогу просить милостыню!-- сказалъ одинъ изъ сосѣдей и предложилъ собрать сходку.
Сходкою въ деревнѣ называется общее собраніе крестьянъ-собственниковъ, которые рѣшаютъ каждый серьезный вопросъ большинствомъ голосовъ, и затѣмъ дѣлаютъ надлежащія распоряженія.
-- Нельзя такъ оставить, надо что-нибудь придумать!-- слышались голоса добрыхъ мужичковъ, немедленно явившихся на сходку.
-- По моему мнѣнію, самое лучшее отдать ее на воспитаніе кому-нибудь и общими силами платить за это,-- предложилъ старый кузнецъ Иванъ, пользовавшійся среди всѣхъ жителей деревни большимъ почетомъ и уваженіемъ.
-- Конечно, это будетъ самое лучшее?-- согласились остальные, и, послѣ довольно продолжительныхъ преній на общемъ совѣтѣ, порѣшили:-- предложить одной бѣдной вдовѣ, жившей съ двумя своими маленькими дочерьми на краю деревни, взять къ себѣ Дуню за извѣстную плату.
Марья, такъ звали вдову, охотно согласилась на сдѣланное предложеніе, и Дуня въ тотъ же вечеръ переселилась къ ней.
Со слезами на глазахъ покинула дѣвочка свою бѣдную хижинку, гдѣ каждый уголокъ, каждая мелкая вещица напоминали доброе, хорошее время, когда она жила съ отцомъ и матерью.
Марья, или тетушка Марья, какъ обыкновенно ее называли въ деревнѣ, была женщина не злая, но въ высшей степени сварливая: сосѣди не любили ее, потому что она почти со всѣми ссорилась, ко всѣмъ придиралась и каждому находила сказать что-нибудь непріятное.
Принявъ сиротку Дуню къ себѣ на воспитаніе, она руководствовалась исключительно однимъ разсчетомъ и съ перваго же дня, начала обращаться съ бѣдной дѣвочкой въ высшей степени грубо.
-- Чего хныкаешь?-- гаркнула она, когда Дуня, передъ тѣмъ, чтобы лечь спать, по обыкновенію встала на молитву, и вспомнивъ о своей: милой, дорогой мамѣ, которая теперь лежала въ сырой землѣ, горько заплакала.
-- Чего хнычешь, говорятъ тебѣ,-- повторила Марья, когда дѣвочка, пораженная грубыми словами и грубымъ тономъ, которымъ они были сказаны, взглянула на нее съ удивленіемъ:-- раздѣвайся да ложись скорѣе, сама не спишь и другимъ мѣшаешь... Ты вѣдь сегодня, небось, цѣлый день ничего не дѣлала... баклуши била... а я съ утра Спину гну, работаю; да и дѣтки мои тоже не сидятъ сложа руки, имъ покой нуженъ; ты, слава Богу, не маленькая, должна, кажется, все это понять и стараться угодить своимъ благодѣтелямъ, а не раздражать ихъ!
Дуня молча встала съ колѣнъ, обтерла слезы, и, обратившись къ благодѣтельницѣ, спросила дрожащимъ голосомъ, гдѣ ей можно лечь.
-- Подстели на полъ мое старое одѣяло и ложись, отозвалась Марья:-- у насъ нѣтъ для тебя пружинныхъ матрасовъ.
-- А подушка?-- нерѣшительно спросила Дуня.
-- Скажите, пожалуйста, какія нѣжности! Еще подушку ей дайте; можешь и безъ подушки.
-- Мама, позволь мнѣ уступить мою,-- перебила рѣчь матери старшая дѣвочка Анюта.
-- Пустяки! Спать безъ подушки, чтобы къ утру разболѣлась голова, не надо! Одну ночь обойдется, а завтра всѣ ея вещи принесутъ сюда, такъ своя вѣрно найдется...
Дуня взглянула съ благодарностью на Анюту; она была глубоко тронута ея сочувствіемъ, тѣмъ болѣе, что сразу поняла и догадалась, что дѣвочка не могла не бояться такой недоброй женщины, какою была Марья, и рѣшившись на противорѣчіе, рисковала сама получить непріятность, что и случилось въ дѣйствительности.
Марья взглянула на нее злыми глазами, сдвинула свои густыя брови и погрозила кулакомъ.
-- А у меня вотъ двѣ подушки, да я не дамъ!-- раздался голосъ маленькой Тани, которая все время молча прислушивалась къ вышеописанному разговору и насмѣшливо смотрѣла на окружающихъ.
Таня была любимица Марьи -- ей позволялось все; она никогда не видѣла отъ матери косого взгляда, а постоянно слышала однѣ только похвалы, вслѣдствіе чего давно привыкла считать себя красавицей, передъ которой всѣ обязаны были преклоняться.
-- Недоставало только того, чтобы ты осталась спать съ одной подушкой,-- обратилась къ ней Марья, сразу измѣнивъ интонацію голоса и выраженіе лица.
-- Ну, довольно спорить! Я спать хочу, замолчите!-- оборвала дѣвочка и, повернувшись къ стѣнѣ, закрыла глазки.
Марья на цыпочкахъ пробралась къ собственной кровати. Въ избушкѣ воцарилась тишина, затѣмъ, но прошествіи самаго непродолжительнаго времени, раздался храпъ Марьи и мѣрное дыханіе обѣихъ дѣвочекъ, свидѣтельствовавшее о томъ, что всѣ онѣ заснули
Дуня, между тѣмъ, присѣвъ на полу около печки, куда Марья бросила обѣщанное одѣяло, продолжала плакать; закрывъ лицо и уткнувшись въ желѣзную заслонку печки, она дѣлала, всевозможное усиліе, чтобы не разрыдаться громко и не навлечь на себя новаго гнѣва злой женщины, совмѣстная жизнь съ которою сулила ей въ будущемъ мало отраднаго.
Такимъ образомъ прошло около часа.
-- Ты, кажется, не спишь?-- раздался вдругъ надъ самымъ ухомъ нашей маленькой сиротки едва слышный голосъ Анюты, которая, тихонько вставъ съ кровати, подкралась къ ней и ласково взяла за руку.
Дуня вздрогнула отъ неожиданности.
-- Не бойся, это я, Нюта,-- шепотомъ продолжала дѣвочка:-- мнѣ жаль тебя. Очень жаль. Я принесла подушку, возьми, лягъ и постарайся заснуть. Ты должна укрѣпить силы.
Дуня попробовала возразить, доказывая совершенно логично, что Марья можетъ увидѣть утромъ подушку и разсердиться, но Нюта, вмѣсто отвѣта, зажала рукою ротъ своей собесѣдницы, сунула ей на колѣни подушку и снова скрылась въ темнотѣ съ такой быстротою, что Дуня не успѣла даже опомниться.
Придя къ убѣжденію, что, въ данный моментъ, ей ничего не остается дѣлать, какъ молчать и повиноваться, она осторожно подложила подушку подъ голову, и, невольно поддавшись физическому утомленію, взявшему верхъ надъ нравственнымъ состояніемъ, почти сейчасъ же крѣпко заснула. Во снѣ ей грезилась мама, добрая, ласковая, хорошая... Точно такая, какою она была при жизни. Дуня нѣжно припала головкою къ ея исхудалой за послѣднее время груди, со слезами принялась разсказывать о томъ, какъ грубо была встрѣчена тетушкой Марьей, и убѣдительно просила взять ее обратно домой. Но тутъ мама вдругъ сдѣлалась какая-то странная: она взглянула на Дуню долгими, пристальными, выразительными глазами, въ которыхъ свѣтилось что-то особенное, что-то неземное. Дуня крѣпче, прижалась къ ея стану.
Чѣмъ сильнѣе сжимала она его въ своихъ объятіяхъ, тѣмъ онъ съ каждой минутой становился все эластичнѣе, эластичнѣе, и, въ концѣ-концовъ, превратившись просто въ паръ, совершенно незамѣтно выскользнулъ изъ рукъ.
-- Мама, мама, милая, дорогая, не уходи, или возьми меня съ собою. Я не хочу, я не могу дольше оставаться жить съ тетушкой Марьей!-- взмолилась Дуня -- но. мама не слышала ее, она уже высоко поднялась наверхъ, почти подъ самыя облака, откуда, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ, Дуня услыхала чей-то незнакомый голосъ: "не плачь, не отчаявайся, Господь Богъ тебя не оставитъ!" -- говорилъ этотъ невидимый и въ то же время чрезвычайно мелодичный голосъ: "терпи, надѣйся и молчи!.."
Затѣмъ все стихло.
Когда она открыла глаза и взглянула въ одно изъ маленькихъ, покосившихся оконъ избушки, то увидѣла, что на дворѣ начинаетъ свѣтать, несмотря на это, тетушка Марья, однако, точно такъ какъ и остальныя присутствующія, продолжала еще спать крѣпко.
Осторожно поднявшись съ пола, Дуня тихою, неслышною стопою подошла къ тому мѣсту, гдѣ лежала Анюта, и слегка подсунула подъ ея голову подушку; дѣвочка сквозь сонъ что-то пробормотала, но Дуня, боясь вступать въ разговоръ и этимъ разбудить Марью, поспѣшно вернулась въ свой уголъ. Спать она больше не могла. Только-что видѣнный сонъ произвелъ на нее слишкомъ сильное впечатлѣніе, ей все еще слышался этотъ дивный голосъ: "терпи, надѣйся и молчи!" повторяла сама себѣ дѣвочка. Да, да, съ: сегодняшняго дня я такъ и буду дѣлать,-- приговаривала она шепотомъ,-- и, желая воспользоваться тѣмъ, что кругомъ всѣ спали и никто не могъ ее видѣть, поспѣшно опустилась на колѣни передъ висѣвшимъ въ углу образомъ, чтобы на свободѣ помолиться и излить передъ Святымъ ликомъ Спасителя всю ту горечь и боль, которыя накопились въ ея бѣдномъ маленькомъ сердечкѣ.
Въ деревнѣ, между тѣмъ, началось обычное движеніе: крестьяне мало-по-малу вставали и собирались на свои ежедневныя работы. Пастухъ выгонялъ въ поле коровъ, вслѣдъ за нимъ плелся пастушокъ Андрюшка сзади: большого стада овецъ. Около избушекъ кудахтали куры (неизбѣжная принадлежность деревенскаго хозяйства). Мѣстами, близь дворовъ людей болѣе зажиточныхъ, бродили утки, гуси, индѣйки. Словомъ, на каждомъ почти шагу все больше и больше становилось замѣтнымъ всеобщее оживленіе, только около избушки тетушки Марьи все еще господствовала прежняя тишина и спокойствіе.
Марья, какъ уже сказано выше, не принадлежала къ разряду богатыхъ; у нея не было никакого хозяйства, кромѣ небольшого огорода, а потому вставать рано она считала лишнимъ; но вотъ, наконецъ, видно наступила и ее пора, открывъ глаза, она лѣниво вытянулась на кровати и начала одѣваться, вслѣдъ за нею закопошилась Анюта, а за Анютой нерѣшительно выступила впередъ Дуня.
-- Тише ходите, Таня спитъ,-- сказала Марья обѣимъ дѣвочкамъ:-- надо принести молока, вотъ тебѣ Анюта гривенникъ, ступай купи, да заодно и хлѣбца раздобудь, у насъ отъ вчерашняго дня осталось, кажется, немного,-- добавила она, обратившись къ старшей дочери и подавая два мѣдныхъ пятака.
Анюта вышла изъ избушки, чтобы исполнить возложенное. на нее порученіе, а Дуня въ это время, по приказанію тетушки Марьи, начала мести полъ и снимать. съ полки посуду, состоящую изъ нѣсколькихъ разнокалиберныхъ чашекъ съ отбитыми ручками.
Бережно поставивъ ихъ на столъ, дѣвочка вторично протянула руку за тарелкою для хлѣба и ножомъ, но тутъ вдругъ случилось несчастіе: тарелка, проскользнувъ между пальцами, упала на полъ и, конечно, сейчасъ же разбилась въ дребезги.
-- Противная дѣвчонка разбудила меня!-- съ досадой крикнула Таня: -- я еще подремала бы съ полчасика, пока Анюта вернется съ молокомъ, а теперь больше не заснешь, гадкая, противная дѣвчонка!
-- Косолапая!-- добавила Марья грознымъ голосомъ и, накинувшись на Дуню, сначала оттаскала за волосы и затѣмъ принялась безъ церемоніи колотить куда попало.
Дуня стояла точно громомъ пораженная; она не пробовала даже обороняться; ей все это казалось до того страннымъ, до того дикимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ до того обиднымъ, что она даже въ лицѣ измѣнилась, причемъ продолжала попрежнему стоять неподвижно и скорѣе походила на автомата, чѣмъ на живое существо.
-- Вотъ тебѣ! Вотъ тебѣ!-- повторяла Марья, сопровождая каждое слово новымъ ударомъ:-на будущее время будешь осторожнѣе!
Дуня въ концѣ-концовъ разразилась рыданіемъ, но это нисколько не тронуло злую тетку Марью, такъ какъ вмѣсто того, чтобы успокоиться, она, напротивъ, расходилась еще больше, и неизвѣстно чѣмъ бы дѣло кончилось, еслибы на порогѣ, наконецъ, не появилась Анюта, держа въ рукахъ крынку молока и горбушку хлѣба.
-- Мама, что ты дѣлаешь, за что ты бьешь ее!-- почти съ отчаяніемъ вскричала маленькая дѣвочка, на глазахъ которой выступили слезы.
-- Это тебя не касается!-- злобно отозвалась Марья:-- коли бью, такъ значитъ за дѣло; а будешь много говорить, самой не поздоровится!
Анюта опустила глаза, и, увидавъ разбитую тарелку, безъ поясненія догадалась въ чемъ заключается суть дѣла; ей стало непроходимо жаль бѣдную сиротку и въ то же время стыдно за мать, о необузданномъ характерѣ которой слава давно неслась не только по всей деревнѣ, но даже по всему околотку.
-- Сейчасъ я встрѣтила Ивана, сына старосты, онъ сказалъ, что черезъ нѣсколько минутъ сюда принесутъ вещи Дуни,-- замѣтила дѣвочка, желая чѣмъ-нибудь разсѣять злобное настроеніе матери.
-- Воображаю какія тамъ чудныя вещи! Дрянь всякая навѣрное; только лишнее мѣсто въ избѣ будетъ занимать; я вотъ разсмотрю, да потомъ и вонъ выкину,-- отозвалась Марья.
Вспомнивъ, что въ числѣ вещей, которыя будутъ принесены, находится нѣсколько платьевъ покойной матери, дорогихъ для нея по воспоминаніямъ, Дуня въ первую минуту хотѣла было возразить, но затѣмъ ей вдругъ такъ живо, послышались слова: "терпи, надѣйся и молчи",-- что она сдѣлала надъ собою усиліе, и вмѣсто того, чтобы отвѣтить, молча отошла въ сторону.
Марья принялась дѣлить молоко; для Тани и для себя она налила по полной чашкѣ наравнѣ съ краями, для Анюты нѣсколько меньше, а для Дуни около половины; то же самое повторилось и при дѣлежѣ хлѣба, послѣ чего всѣ сѣли завтракать. Дунѣ было не до ѣды; она даже не прикоснулась ни къ молоку, ни къ хлѣбу, на что, впрочемъ, тетушка Марья не обратила никакого вниманія; что же касается Анюты, то она въ продолженіе всего времени, пока онѣ сидѣли за столомъ, не спускала глазъ съ бѣдной сиротки, надѣясь воспользоваться первою возможностью и какъ-нибудь, знакомъ руки или головы ободрить ее; но Дуня, какъ сѣла на скамейку, какъ уставилась взоромъ въ одну опредѣленную точку, такъ ни разу даже не обернулась до тѣхъ поръ, пока наружная дверь избушки вдругъ съ шумомъ распахнулась и на порогѣ показался тотъ самый Иванъ, о которомъ только-что говорила Нюта,-- онъ держалъ въ рукахъ небольшой сундучекъ и подушку.
-- Вотъ вамъ, тетушка Марья, приданое для вашей новой дочери,-- пошутилъ парень, разсмѣявшись во весь свой широкій ротъ.
Марья отвѣтила ему также какою-то шуткою, а когда онъ удалился, принялась разбирать сундукъ, причемъ безцеремонно распредѣляла находившіяся тамъ вещи между собою и собственными дочерьми, сказавъ въ заключеніе, что Дунѣ ничего не надобно, а когда понадобится, такъ она или отдастъ ей часть того, что теперь назначила дочерямъ, или сошьетъ новое.
-- Терпи, надѣйся и молчи,-- снова прошепталъ надъ ухомъ дѣвочки невидимый голосъ, благодаря чему она, по примѣру предыдущаго раза, рѣшилась не открывать рта для отвѣта, и, закусивъ нижнюю губу чуть не до крови, молча отошла въ сторону.
Послѣдующіе затѣмъ дни потянулись обычнымъ порядкомъ; тетушка Марья обратила сиротку Дуню въ настоящую работницу; все, что только надо было дѣлать для дома тяжелаго, грязнаго, непріятнаго -- поручалось ей, причемъ, въ случаѣ малѣйшаго отступленія или самой ничтожной неаккуратности, на бѣдную дѣвочку сыпались сначала брань, а затѣмъ побои.
Съ Анютой тетушка Марья видимо старалась не допускать ея сближенія, и зная, что Анюта дѣвочка добрая, очевидно боялась, чтобы она не вздумала баловать сиротку, вслѣдствіе чего послѣдняя, пожалуй, перестанетъ слушаться; Таня сама какъ-то сторонилась Дуни, при каждомъ удобномъ случаѣ давала ей чувствовать, что она всѣмъ обязана ея матери и вообще относилась къ ней почти съ презрѣніемъ.
Тетушка Марья словоохотливостью не отличалась, а если когда и говорила, то большею частью однѣ только колкости; слѣдовательно, Дуня въ общемъ оставалась совершенно одинокою. Что же приходилось дѣлать, какъ не терпѣть, молчать и надѣяться?.. Съ первому и ко второму она уже успѣла привыкнуть настолько, что это ей не казалось труднымъ, но относительно третьяго бѣдняжка часто задумывалась, и сколько ни ломала свою хорошенькую головку надъ тѣмъ, чтобы разъяснить, на что именно должна была надѣяться, все-таки не приходила ни къ какому результату.
Однажды, когда на душѣ у нея было какъ-то особенно тяжело и тоскливо, и когда она, покончивъ всѣ домашнія работы, присѣла отдохнуть на заваленку, къ ней вдругъ неожиданно подошла какая-то незнакомая женщина и, вѣжливо поклонившись, спросила здѣсь ли живетъ одна бѣдная вдова, извѣстная подъ именемъ "тетушки Марьи".
-- Здѣсь,-- отозвалась Дуня, вставъ съ мѣста и въ свою очередь отвѣчая поклономъ.
-- Окажите пожалуйста, она, кажется, нѣсколько времени тому назадъ взяла на воспитаніе дѣвочку, сиротку Дуню.
-- Взяла.
-- Я имѣю до нея дѣло; она дома?
-- Тетушка Марья?
-- Нѣтъ, Дуня.
-- Она передъ вами,-- улыбнулась дѣвочка.
-- Въ самомъ дѣлѣ!-- обрадовалась женщина, ласково взглянувъ на свою собесѣдницу:-- васъ-то какъ разъ намъ и надобно.
-- Что прикажете!
-- Я пришла отъ барышни Зиновьевой.
-- Отъ Зиночки?-- перебила Дуня:-- развѣ она вернулась?
-- Вчера вечеромъ.
-- Какое счастіе!-- Я такъ много думала о ней, такъ хотѣла ее видѣть.
-- Она то же самое; она даже заплакала, когда узнала о постигшемъ васъ горѣ и, въ особенности, когда до нея дошли слухи о томъ, что вамъ здѣсь живется невесело, вслѣдствіе дурного обращенія тетушки Марьи.
-- Тише... ради Бога, насъ могутъ услышать,-- замѣтила Дуня, тревожно оглядываясь по сторонамъ.
-- Но вы сказали, что ее нѣтъ дома.
-- Все равно; кто-нибудь изъ сосѣдей можетъ услышать, передать... Войдите лучше въ избушку, тамъ мы поговоримъ свободнѣе.
Женщина повиновалась, послѣ чего Дуня тщательно затворила двери.
-- Теперь объясните, кто вы такая и какимъ образомъ Зиночка могла узнать о томъ, что мнѣ здѣсь живется плохо?
-- Я недавно поступила къ Зиновьевымъ и служу у нихъ въ качествѣ портнихи, что же касается того, откуда она могла слышать относительно васъ, навѣрное не знаю; а только мнѣ кажется, что барышня сегодня утромъ покупала ягоды у какой-то крестьянской дѣвочки и долго Съ нею разговаривала. Можетъ быть та что и сообщила.
Дуня задумалась; она знала, что Нюта сегодня рано утромъ ходила; въ лѣсъ за земляникой и невольно подумала, не она ли это была?
-- И такъ, вы говорите, что пришли ко мнѣ отъ Зиновьевыхъ, -- продолжала Дуня послѣ небольшой паузы.;
-- Да; Зиночка проситъ убѣдительно, чтобы вы сейчасъ же, вмѣстѣ со мною, отправились къ ней; пойдемте.
-- Сейчасъ не могу, къ великому моему сожалѣнію.
-- Почему?
-- Никого нѣтъ дома; мнѣ приказано караулить избушку и, кромѣ того, еще надо наносить дровъ, приготовить воду, выстирать нѣсколько полотенецъ и кое-что починить для Тани, младшей дочери тетушки Марьи.
-- Все это вы должны сдѣлать однѣ, безъ посторонней помощи?
-- Должна...
Женщина покачала головой и хотѣла предложить Дунѣ отпроситься по крайней мѣрѣ на слѣдующій день, но въ эту минуту кто-то постучалъ въ двери; Дуня поспѣшила отодвинуть задвижку, дверь отворилась и на порогѣ показалась Таня.
-- Скорѣе топи печку,-- обратилась она къ сироткѣ повелительнымъ тономъ: -- мамѣ дали въ деревнѣ корзиночку молодого картофеля, надо сварить, она обѣщала угостить меня и Анюту, а если что отъ насъ останется, то и ты получишь; ну, ну, живѣе поворачивайся,-- добавила дѣвочка, возвысивъ голосъ; затѣмъ случайно обернула голову въ противоположную сторону и, увидавъ незнакомую женщину, сконфузилась.
-- Кто вы?-- спросила она послѣ минутнаго молчанія.
Женщина отвѣтила на вопросъ и пояснила цѣль своего посѣщенія.
-- Отъ Зиновьевыхъ, вы говорите; это, кажется, очень богатые помѣщики, ихъ мыза на горѣ, за рѣкою?
-- Да.
-- Развѣ они знаютъ Дуню?
-- Очень хорошо; при жизни матери Дуня каждое воскресенье ходила туда играть съ маленькой барышней, которая теперь желаетъ видѣть ее какъ можно скорѣе.
-- Передайте барышнѣ, что Дуня придетъ завтра; сегодня я не могу отпустить ее. такъ какъ мама вернется только къ вечеру и Дуня должна немного помочь мнѣ и сестрѣ по хозяйству.
При словѣ немного Таня опустила глаза и покраснѣла; ей стало совѣстно своей лжи. Она знала отлично, что Дуня, по обыкновенію, будетъ дѣлать все одна, а вовсе не помогать кому бы то ни было, да еще немного.
Молодая женщина на это ничего не возразила и, повторивъ еще разъ просьбу свою непремѣнно отпустить завтра сиротку на цѣлый день, удалилась.
-- Такъ вотъ какъ, ты знакома съ этой богатой барышней?-- обратилась къ ней Таня, когда неожиданная посѣтительница, выйдя изъ избушки, повернула за уголъ.
-- Знакома,-- отвѣчала Таня.
-- Разскажи, пожалуйста, подробно,, какъ она живетъ, какія у нея комнаты, какъ она одѣта.
И Таня первый разъ за все время пребыванія сиротки въ домѣ матери заговорила съ ней, какъ съ себѣ равной.
Дуня очень охотно отвѣчала на всѣ вопросы; она рада была возможности поболтать и до того увлеклась этой болтовней, что совершенно позабыла про печку, про дрова, про воду и даже ахнула отъ ужаса, когда услыхала за дверью знакомый голосъ тетушки Марьи.
-- Чего ты испугалась?-- съ удивленіемъ спросила Таня.
-- Да какъ же не пугаться, когда у меня не сдѣлано ничего, что надо,-- отозвалась сиротка, задрожавъ всѣмъ тѣломъ.
Таня взглянула на нее съ усмѣшкой, а затѣмъ, обратившись къ вошедшимъ въ -эту минуту Марьѣ и Анютѣ, объявила, что Дуня не виновата въ томъ, что печка еще не затоплена и прочая работа не кончена.
-- Я отвлекла ее отъ дѣла, заставивъ разсказывать себѣ о богатой Зиновьевской барышнѣ, которую она давно знаетъ, которая дѣлаетъ ей хорошіе подарки и зоветъ къ себѣ въ гости завтра.
Слушая дочь, Марья смотрѣла- удивленными глазами, а затѣмъ, когда въ концѣ-концовъ узнала все, что было надобно, то, противъ обыкновенія, не только не побила Дуню за неисправность, а даже и не побранила; слова: "она дѣлаетъ хорошіе подарки" совершенно подкупили Марью, которая сразу сообразила, что всѣ эти подарки теперь никогда не останутся у Дуни, а такъ или иначе перейдутъ къ ней, вслѣдствіе чего чувствовала себя въ прекрасномъ настроеніи, собственноручно развела огонь, поставила на него чугунокъ, наполненный картофелемъ, и когда послѣдній оказался сварившимся, то немедленно раздѣлила его на четыре равныя части.
Дуня приходила въ полнѣйшее недоумѣніе; ея чистое, неиспорченное сердечко, далекое отъ всякихъ матеріальныхъ разсчетовъ, никакъ не могло уяснить себѣ настоящую причину подобной перемѣны; бѣдная дѣвочка только удивлялась, благодарила Бога и съ нетерпѣніемъ ожидала завтрашняго дня, чтобы отправиться къ Зиновьевымъ.
Анюта, между тѣмъ, узнавъ объ отношеніяхъ Дуни къ богатой барышнѣ, съ своей стороны поспѣшила добавить, что Зиновьевы, должно быть, въ самомъ дѣлѣ очень добрые люди, потому что сегодня, когда она зашла къ нимъ продать собранныя въ лѣсу, ягоды, то маленькая барышня очень долго съ нею разговаривала, дала за ягоды гораздо больше, чѣмъ онѣ стоятъ и, въ заключеніе, приказала завтра принести еще.
-- Ты видѣла эту барышню? Продавала ей ягоды и говорила съ нею!- воскликнула Дуня дрожащимъ голосомъ.
-- Почему это удивляетъ тебя?-- спросила Анюта.
-- Нѣтъ... такъ, ничего...-- отозвалась сиротка и устремила пристальный взглядъ на свою собесѣдницу, съ которою ей очень хотѣлось сказать нѣсколько словъ съ глазу на глазъ, но, къ сожалѣнію, этому желанію не: суждено было исполниться, такъ какъ тетушка Марья и Таня находились при нихъ неотлучно.
-- Если я завтра принесу туда ягоды, сдѣлай видъ, что ты меня не знаешь,-- шепнула Анюта, когда онѣ ложились спать.
Дуня ничего не отвѣтила; теперь ей стало ясно, отъ кого могла узнать Зиночка про ея печальную долю.
Съ наступленіемъ слѣдующаго дня она встала очень рано; постаралась заблаговременно наносить дровъ, воды и вообще приготовить все, что было можно; затѣмъ, получивъ разрѣшеніе идти на мызу, послѣ того, какъ Анюта отправилась въ лѣсъ за ягодами, рискнула попросить Марью позволить ей надѣть одно изъ тѣхъ платьевъ, которыя сварливая тетушка вынула изъ сундука и спрятала для Тани.
Марья, вмѣсто отвѣта, взглянула сердитыми глазами, въ которыхъ мгновенно загорѣлся хорошо знакомый Дунѣ огонекъ, не предвѣщавшій ничего добраго.
-- Иди такъ, какъ есть,-- сказала она строго:-- чѣмъ хуже, будешь одѣта, тѣмъ больше получишь подарковъ.
Дуня широко раскрыла глаза; при всемъ своемъ стараніи понять значеніе только-что сказанныхъ Марьей словъ, она никакъ не могла этого сдѣлать, тѣмъ болѣе, что прежде, въ болѣе счастливое для нея время, всегда, отправляясь въ гости къ богатой барышнѣ, надѣвала все чистое...
-- Чего стоишь, ступай!-- продолжала Марья.
-- Такъ, какъ есть?
-- Конечно.
-- Мнѣ стыдно показаться Зинѣ въ грязномъ платьѣ.
Марья съ досадой схватила ее за руку, потащила по направленію къ двери и грубо вытолкнула изъ избы.
Очутившись на дворѣ, Дуня нѣсколько минутъ стояла въ нерѣшимости; ей очень хотѣлось идти какъ можно скорѣе на мызу, чтобы увидать Зину, и въ то же время было совѣстно.
-- Ты еще здѣсь? Хочешь поставить на своемъ,-- раздался вдругъ надъ самымъ ея ухомъ грозный голосъ Марьи, высунувшейся въ форточку; если не уйдешь сію минуту, то я больше никогда не пущу тебя на мызу.
Эти слова произвели магическое дѣйствіе; Дуня встрепенулась, вздрогнула своимъ тщедушнымъ тѣльцемъ и поспѣшно бросилась бѣжать впередъ по дорогѣ, обсаженной высокими деревьями и ведущей прямо на мызу Зиновьевыхъ.
Когда она достигла цѣли путешествія, то была до того утомлена и взволнована, что положительно не могла произнести ни слова.
-- Что съ тобою, моя дорогая?-- спросила ее Зиночка, выйдя на встрѣчу.
Дуня не въ силахъ была отвѣчать; припавъ головою къ плечу доброй барышни, она разразилась рыданіемъ; Зиночкѣ и появившейся изъ сосѣдней комнаты самой г-жи Зиновьевой стоило большихъ усилій успокоить бѣдняжку, но тѣмъ не менѣе трудъ ихъ все-таки въ концѣ-концовъ увѣнчался успѣхомъ; Дуня перестала плакать и, сообщивъ въ короткихъ словахъ все то, что намъ уже извѣстно касательно своего грязнаго платья, изъ чувства деликатности, однако, умолчала о томъ, что Марья заставила ее придти въ такомъ видѣ, чтобы больше получить подарковъ.
-- Не сердись на нее, она женщина простая, необразованная,-- говорила Зиночка:-- ей не хочется лишній разъ заняться стиркою, вотъ она и послала тебя въ грязномъ платьѣ; мы это дѣло поправимъ.
И, не долго думая, повела Дуню въ комнату, гдѣ сейчасъ же приказала горничной достать изъ шкафа одно изъ своихъ ситцевыхъ платьевъ, чтобы надѣть его на бѣдную дѣвочку.
-- Вотъ такъ будетъ лучше,-- сказала она:-- платье приходится тебѣ точно по мѣркѣ; ты можешь взять его совсѣмъ, а старое мама прикажетъ прачкѣ выстирать и отнести въ избушку этой глупой, смѣшной женщины.
Дуня съ благодарностью поцѣловала руку доброй барышни; затѣмъ обѣ онѣ дошли на балконъ, гдѣ ихъ давно уже ждала г-жа Зиновьева и гдѣ немедленно начались разспросы.
Разсказывая подробности смерти матери, бѣдная сиротка вторично заплакала; заплакала также и Зина, которая, одаренная отъ природы добрымъ, отзывчивымъ сердцемъ, не могла видѣть чужого горя.
-- Я знала все: знала, что ты несчастна, что тетушка Марья обращается съ тобою грубо, даже бьетъ и заставляетъ работать не-по силамъ; мы обо всемъ уже переговорили съ мамой, которая обѣщала взять тебя отъ этой противной женщины и устроить въ пріютъ; если хочешь, можешь даже теперь остаться у насъ. Можешь совсѣмъ не ходить къ ней.
-- Нѣтъ, мой другъ, этого нельзя, -- вмѣшалась г-жа Зиновьева:-- если мы сейчасъ оставимъ Дуню у себя, то Марья догадается, что она намъ на нее пожаловалась, и главное, еще, пожалуй, заподозритъ ту дѣвочку, которая вчера разсказала все; а ты помнишь, какъ она упрашивала не придавать дѣло гласности и постараться помочь сироткѣ исподволь.
-- О, да... да... ради Бога!-- сорвалось съ губъ Дуни, которая, при одной мысли о томъ, что станется съ Анютой, если мать-узнаетъ о ея геройскомъ подвигѣ, готова была разрыдаться.
-- Ты развѣ знаешь эту дѣвочку?-- спросила Зина.
-- Не спрашивайте, я не могу сказать правду,-- отозвалась Дуня, не привыкшая никогда лгать и обманывать.
Мать и дочь взглянули на нее съ удивленіемъ, но, тѣмъ не менѣе, не стали разспрашивать далѣе, и сейчасъ же перевели разговоръ на другой предметъ, послѣ чего еще больше заинтересовались всѣмъ вышеописаннымъ, когда замѣтили, что Дуня, издали увидѣвъ приближавшуюся къ мызѣ Анюту съ корзинкой, наполненной ягодами, моментально скрылась во внутреннія комнаты и ни за что не хотѣла выходить оттуда до тѣхъ поръ, пока Анюта стояла около балкона.
Цѣлый день, проведенный среди доброй; семьи Зиновьевыхъ, подѣйствовалъ на бѣдную сиротку благотворно; она уже не казалась больше такою запуганною и взволнованною, какою пришла утромъ, и, весело болтая съ Зиной о разныхъ разностяхъ, словно забыла о своемъ. настоящемъ, забыла, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока надо было возвращаться домой, куда придя противъ ожиданія, была встрѣчена Марьей безъ брани.
-- Что у тебя за узелъ?-- спросила Марья, замѣтивъ, что дѣвочка держитъ въ рукахъ какія-то вещи, обернутыя въ бѣлую простыню.
-- Барышня подарила мнѣ кое-что изъ своего туалета,-- отозвалась Дуня.
Марья стала поспѣшно развязывать узелъ, въ которомъ оказалось довольно еще. хорошенькое бѣлое платье, клѣтчатый кушакъ изъ широкой шелковой ленты, черные чулки и очень изящныя лакированныя туфельки.
-- Куда тебѣ все это?-- продолжала Марья.
-- Какъ куда, носить буду.
-- Не будешь.
Дѣвочка взглянула на нее съ удивленіемъ.
-- Не будешь, потому что я сейчасъ же возьму и передамъ Танѣ.
-- О, да, да, конечно!-- подхватила Таня, съ радостію захлопавъ въ ладоши;-- тебѣ не нужно, можешь обойтись, тѣмъ болѣе, что вмѣсто того стараго платья, въ которомъ ты утромъ вышла изъ дому, теперь у тебя есть новое.
-- Да, но это бѣлое платье такое хорошенькое, мнѣ оно такъ нравится...-- заикнулась Дуня.
-- Мало ли чего!-- грубо перебила Марья, и, не желая вступать въ дальнѣйшіе переговоры, сейчасъ же объявила Танѣ, что оно принадлежитъ ей.
На глазахъ Дуни выступили слезы: "терпи, надѣйся и молчи" вспомнила она завѣтныя слова невидимаго голоса, невольно повинуясь которому, тихо побрела въ свой уголъ и легла спать.
Въ продолженіе двухъ послѣдующихъ дней ей ни разу не удалось побывать у Зиночки, такъ какъ дома подкопилась работа, и Марья наотрѣзъ отказалась отпустить ее; на третій же день, который приходился въ субботу, она навѣрное разсчитывала отправиться на мызу, но Марья для этого поставила непремѣннымъ условіемъ, чтобы она вмѣстѣ съ Анютой предварительно сходила въ лѣсъ за ягодами и затѣмъ продала ихъ или Зиночкѣ, или самой г-жѣ Зиновьевой за извѣстную сумму.
Дунѣ подобная выходка казалась крайне неумѣстною; она готова была съ большимъ удовольствіемъ набрать ягодъ для своихъ добрыхъ господъ и отнести имъ, но только отнюдь не за деньги, просить которыя послѣ недавно полученныхъ подарковъ считала въ высшей степени неделикатнымъ.
Но такъ какъ разсуждать о чемъ бы то ни было и вообще высказывать свое мнѣніе для нея было немыслимо, то ей въ концѣ-концовъ все-таки пришлось повиноваться.
-- По крайней мѣрѣ прогулка въ лѣсъ дастъ мнѣ возможность поговорить наединѣ съ Анютой, я такъ давно этого желала,-- думала сиротка сама себѣ въ утѣшеніе; но тутъ вдругъ, словно въ отвѣтъ на ея мысль, Таня заявила, что она тоже хочетъ прогуляться вмѣстѣ съ ними.
-- Устанешь нагибаться за каждой ягодкой, вѣдь очень трудно, -- замѣтила тетушка Марья.
-- Я искать ягодъ не стану,-- отозвалась Таня: мнѣ просто хочется: пройтись и при этомъ непремѣнно надѣть то платье, чулки и туфельки, которые Дуня принесла съ мызы.
Послѣднія слова маленькой капризной дѣвочки какъ-то болѣзненно отозвались въ сердцѣ Дуни, на глазахъ ея выступили слезы; но она постаралась скрыть ихъ, чтобы не вызвать гнѣва Марьи, которая въ отместку, еще пожалуй, не пустила бы ее.
-- Надѣну, надѣну,-- твердила, между тѣмъ, Таня, видимо желая поддразнить сиротку.
Дуня, однако, по наружному виду оставалась совершенно покойна; она молча отошла въ сторону и, снявъ съ полки одну изъ глиняныхъ чашекъ, въ которую Анюта обыкновенно набирала ягоды, вышла съ нею на улицу, гдѣ, присѣвъ на завалинку, стала терпѣливо ожидать прихода своей спутницы.
Прошло около часу, наконецъ, дверь избушки отворилась и первою вышла Таня.
Изящное бѣлое платье съ плеча барышни сидѣло на ней превосходно, и такъ хорошо пришлось по фигурѣ и по росту, что казалось какъ бы сшитымъ собственно для нея; красивый, шелковый кушакъ граціозно охватывалъ талію и заканчивался сзади большимъ бантомъ; въ волосахъ, причесанныхъ такъ, какъ обыкновенно чешутся маленькія барышни, а не крестьянскія дѣвочки, виднѣлась темно-малиновая лента. Все это вмѣстѣ дѣлало Таню такою хорошенькою, что Дуня, взглянувъ на нее, невольно залюбовалась.
-- Хорошо?-- спросила она съ самодовольной улыбкой, сразу догадавшись о произведенномъ впечатлѣніи.
-- Хорошо...-- тихо отозвалась Дуня.
-- Вотъ то-то и есть, на мнѣ все хорошо, потому что я красива, а на тебѣ навѣрное это же самое платье, выглядѣло бы какъ сѣдло на коровѣ.
-- Ты говоришь обидныя вещи,-- вступилась Анюта.
Таня улыбнулась.
Анюта уже раскрыла ротъ, чтобы сказать еще что-то въ защиту бѣдной сиротки, но послѣдняя незамѣтнымъ образомъ крѣпко пожала ей руку и, взглянувъ умоляющими глазами, просила замолчать, что она и сдѣлала.
Въ продолженіе всего перехода изъ деревни ли расположеннаго по близости лѣса, гдѣ полевая земляника росла въ изобиліи, дѣвочки не обмѣнялись ни единымъ словомъ.
Таня сначала гордо шла впередъ, любуясь отъ времени до времени широкимъ воланомъ, который окаймлялъ ея платье, но затѣмъ, стала по немногу отставать, прихрамывать, и, наконецъ, кое-какъ добравшись до лѣсу, объявила, что туфли до того жмутъ ноги, что она намѣрена сейчасъ же снять ихъ вмѣстѣ съ чулками, бросить на дорогу и продолжать дальнѣйшій путь просто босикомъ, по примѣру остальныхъ спутницъ.
-- Эти противныя туфли мнѣ положительно не годятся; можешь взять ихъ себѣ,-- съ досадою обратилась она къ Дунѣ:-- и въ ту же минуту разулась.
-- Вотъ теперь я чувствую себя превосходно,-- продолжала дѣвочка, снова оживившись; но затѣмъ, едва успѣла сдѣлать нѣсколько шаговъ по травѣ, какъ вдругъ, на хорошенькомъ личикѣ ея изобразился ужасъ.
-- Ай, ай, ай!-- закричала она громкимъ голосомъ:-- Анюта, Дуня, помогите! меня ужалила змѣя!

Обѣ дѣвочки моментально прекратили сборъ ягодъ и поспѣшно бросились къ ней. Увидавъ змѣю, Анюта до того перепугалась, что со всѣхъ ногъ побѣжала, обратно въ деревню сообщить матери. Что же касается Дуни, то она смѣло убила змѣю палкою, сейчасъ и.е посадила Таню на траву, принесла какихъ-то листьевъ, обложила ими больное мѣсто, перевязала рану платкомъ и, сѣвъ рядомъ, принялась успокоивать испуганную дѣвочку съ такою кротостію и терпѣніемъ, что послѣдняя, по прошествіи самаго непродолжительнаго времени, перестала дрожать и плакать.
Когда явилась Марья, то она казалась уже совершенно покойною. Развязавъ ногу дочери, чтобы посмотрѣть, въ какомъ состояніи находится рана, Марья, какъ большинство крестьянскихъ женщинъ, умѣвшихъ распознавать различныя цѣлебныя травы, вполнѣ одобрила способъ леченія Дуни, вслѣдствіе чего, волей-неволей, принуждена была согласиться, что еслибы не Дуня, то результатъ могъ выйти весьма печальный.
Съ помощью той же -самой сиротки и Анюты, которыя все еще не могли окончательно придти въ себя отъ испуга, Таню повели домой, гдѣ, конечно, сейчасъ же уложили въ постель.
Пролежать ей пришлось около недѣли; затѣмъ она вскорѣ совершенно поправилась, но при этомъ, неизвѣстно почему, оставалась не то скучною, не то задумчивою.
Марья, постоянно занятая работою, да и отъ природы не отличавшаяся наблюдательностью, не обратила на это никакого вниманія. Что же касается Анюты, то она, напротивъ, часто задавала себѣ вопросы, что та. кое сталось съ сестрою, и, однажды, улучивъ удобную минутку, когда онѣ находились вдвоемъ, даже прямо _се спросила. Таня, вмѣсто отвѣта плакала.
-- Что случилось?-- испуганно спросила Анюта.
Таня взяла ее за руку, близко притянула къ себѣ и прошептала едва слышнымъ голосомъ:
-- Богъ наказалъ меня за Дуню... мы передъ нею во многомъ виноваты... мама... и я... съ тѣхъ поръ какъ случилось приключеніе со змѣею, я ни минуты не имѣю покоя... Совѣсть мучаетъ... плакать хочется... На душѣ какъ-то тоскливо!...
-- Я знаю средство, которое навѣрное избавитъ тебя отъ этого тяжелаго состоянія,-- такъ же тихо отвѣчала Анюта:-- ты должна повторить ей самой то, что сейчасъ мнѣ сказала, должна просить у нея прощенія... Должна убѣдить маму обращаться съ нею-лучше,-- изъ любви къ тебѣ, мама это сдѣлаетъ.
-- Какъ! Сознаться ей самой?
-- Ну, да, да, конечно...
-- Нѣтъ, Анюта, я не могу этого сдѣлать, мнѣ стыдно.
-- Стыдно сознаться въ своемъ проступкѣ, а не стыдно обижать бѣдную, одинокую сиротку; такой стыдъ называется ложнымъ, Таня, ему не надо поддаваться. Послушай моего совѣта, сдѣлай такъ, какъ я говорила, тебѣ сейчасъ же станетъ легче.
Въ эту минуту наружная дверь избушки скрипнула, и на порогѣ показалась Дуня. Анюта сейчасъ же встала съ мѣста и вышла на улицу. Ей хотѣлось непремѣнно оставить Таню наединѣ съ Дуней; она надѣялась, что Таня, находясь подъ впечатлѣніемъ только что сказаннаго ею, послѣдуетъ благому совѣту. Таня дѣйствительно не преминула это исполнить, послѣ чего сейчасъ же согласилась въ. душѣ, что Анюта была права.
Едва успѣла она окончить свою исповѣдь, едва успѣла дружески обнять сиротку въ знакъ примиренія, какъ сразу почувствовала, что у нея словно гора съ плечъ свалилась, и что она избавилась отъ своей угнетающей тоски.
Съ этого достопамятнаго дня въ жизни Дуни произошла громадная перемѣна: ее уже больше не обижали ни словомъ, ни дѣломъ, какъ бывало прежде. Маленькая, нѣкогда капризная Таня, не только сама относилась къ ней дружески, но, кромѣ того, съумѣла повліять и на Марью, которая, мало-по-малу, такъ привязалась къ Дунѣ, что уже почти ни въ чемъ не отличала отъ родныхъ дочекъ, и горько расплакалась, когда мать Зиночки объявила, что Дуня принята въ пріютъ.
Дуня тоже немного опечалилась этому извѣстію, благодаря своему доброму сердцу, она давно забыла всѣ обиды, которыя наносились ей въ домѣ тетушки Марьи въ первое время ея пребыванія тамъ, и прощаясь со всѣми окружающими, даже всплакнула; въ особенности жаль ей было Анюту, такъ какъ она сознавала въ душѣ, что, безъ вмѣшательства этой послѣдней, ея печальная доля никогда, бы не могла измѣниться къ лучшему.
Каждое лѣто, на время каникулъ, Дуня пріѣзжала гостить къ Зиночкѣ Зиновьевой и къ тетушкѣ Марьѣ; въ разговорахъ съ Анютой она часто вспоминала прошлое, но при этомъ все-таки старалась воскресить въ воспоминаніи только однѣ хорошія стороны, о дурныхъ же умалчивала, точно такъ же какъ изъ чувства деликатности умалчивала о томъ, что Анюта ради любви и состраданія къ ней рѣшилась разсказать въ домѣ Зиновьевыхъ о жестокосердіи собственной матери.