Ермак — Андреевская Варвара

"Проявился въ Сибири славный-крѣпкій казакъ,
"Славный-крѣпкій казакъ, по прозванію Ермакъ.
"Ужъ какъ этотъ-то Ермакъ, онъ сражался, не робѣлъ,
"Онъ сражался -- не робѣлъ, всей Сибирью завладѣлъ.
"Завладѣвши всей Сибирью, онъ царю послалъ поклонъ:
"Ой, ты, гой еси, надежда -- Православный Царь!
"Не вели меня казнить, да вели рѣчи говорить,
"Какъ и я-то, Ермакъ сынъ Тимофѣевичъ,
"Какъ и я-то, воровской, донской атаманушка,
"Какъ, и я-то гулялъ по синю-морю,
"Что по синю-морю, по Хвалынскому,
"Какъ и я-то разбивалъ вѣдь бусы-корабли,
"Какъ и тѣ-то корабли все не орленые;
"А теперича, надёжда -- Православный Царь,
"Приношу тебѣ буйную головушку,
"И съ буйной головой царство Сибирское!"

I.
Шайка атамана Ермака.

Въ одну изъ ненастныхъ ночей, когда погода выдалась такая, что, какъ говорится, "добрый хозяинъ собаки не выгонитъ", на обширной полянѣ, раскинутой вдоль побережья Волги, въ глубинѣ густого лѣса ярко пылало нѣсколько костровъ, вокругъ которыхъ, расположившись кучками, сидѣли удалые казаки-разбойники, изъ шайки знаменитаго атамана Ермака.
Шайка эта давно и хорошо была извѣстна всѣмъ окружнымъ жителямъ; она на всѣхъ наводила ужасъ и неоднократно проявляла свои разбойничьи подвиги по матушкѣ-Волгѣ, гдѣ тогда находился большой торговый путь.
Царствовалъ на Руси о ту пору царь Иванъ Васильевичъ, по прозванію "Грозный". Царствовалъ онъ, начиная отъ 1547 года до 1584; событія же, о которыхъ идетъ рѣчь въ моемъ разсказѣ, происходили подъ конецъ его царствованія.
Онъ тоже зналъ объ Ермаковой Шайкѣ и не разъ посылалъ своихъ воеводъ схватить ее, но воеводы не могли ничего подѣлать -- казаки-разбойники ловко отъ нихъ увертывались, продолжая грабить по прежнему и не останавливаясь ни передъ какими преградами. Слово "страхъ" для нихъ не существовало. Вотъ хотя бы и теперь: другіе люди, на ихъ мѣстѣ, закинутые въ дремучій лѣсъ среди ненастной ночи, навѣрное бы чувствовали себя не совсѣмъ ловко, а имъ хоть бы что!.. Расположились на ночлегъ подъ открытымъ небомъ, и не жалуются; только хворосту въ костры подкладываютъ, чтобы огонь не погибъ, да пѣсни поютъ, смѣются, болтаютъ!..
Костровъ разведено было штукъ восемь; самый крайній назывался "атаманскимъ", должно быть потому, что атаманъ постоянно около него грѣлся, но теперь атамана тамъ не было, а вмѣсто него сидѣлъ его другъ и помощникъ, Иванъ Ивановичъ Кольцо и, ухарски закинувъ шапку на бекрень, велъ рѣчь о давно прошедшихъ удалыхъ подвигахъ казачьей вольницы.
-- Да, говорилъ онъ,-- прошло то золотое время, когда наша Волга-матушка была рѣкой вольной - гуляй себѣ хоть отъ Нижняго вплоть до Персіи, и нѣтъ никакого запрета... Стрѣльцовъ царскихъ не знаешь, ничего не боишься, ни о чемъ не думаешь... Захочется пошалить, руки поразмять -- шали на здоровье, безо всякой оглядки... Да и добывали же мы добра разнаго въ волюшку; особливо отъ персіянъ много пользовались. Заберемъ стругъ (судно такое, на которомъ плаваютъ), и чего-чего только въ этомъ стругѣ не окажется... И парчи-то, и камни самоцвѣтные... Объ казнѣ ужъ и не говорю...
-- А слушай, дядинька, не знаешь ли ты, часомъ, откуда мы сами-то, казаки, проявились и какъ было положено начало нашему удалому дѣлу?-- прервалъ рѣчь Ивана Ивановича рослый, молодой парень, недавно еще поступившій въ шайку Ермака, и слушавшій разсказъ о "казачьей вольности" съ величайшимъ любопытствомъ.
-- Какъ не знать? знаю!-- отвѣчалъ Иванъ Ивановичъ.-- Казаки, видишь-ли ты, впервые показались на Руси еще во время появленія татаръ. Слыхалъ, небось, объ этихъ проклятыхъ басурманахъ, которые столько вреда причинили нашему отечеству?
Парень утвердительно кивнулъ головою.
-- Ну, такъ вотъ, въ это самое, значитъ, время они, т. е. казаки, появились въ степяхъ южной Руси, выбѣгли туда изъ Руси Московской и изъ Руси Литовской,-- продолжалъ Иванъ Ивановичъ {Со временъ татаръ Русь раздѣлилась на двѣ отдѣльныя части -- восточную и юго-западную. Въ первой стало возвышаться Московское княжество, во второй -- Литовское.}.
Одни изъ такихъ людей жили осѣдлою жизнью, другіе шли дальше въ привольныя степи. Покоя имъ отъ татаръ, правда, тутъ тоже не было, но за то жилось все-таки вольнѣе, такъ какъ нечего было бояться ни воеводъ княжескихъ, ни тяжкихъ податей.
Всѣ эти выходцы состояли большею частью изъ людей бездомныхъ, безсемейныхъ и отважныхъ; назывались они "казаками" Тѣ изъ нихъ, которые населяли города и села, назывались казаками городовыми, а тѣ, которые ушли въ степи -- степными или вольными. Сначала вольныхъ казаковъ было мало, но съ той поры, какъ татарскія орды стали слабѣть, степное казачество росло больше и больше и уходило въ степи все дальше и дальше. За прибывавшимъ народомъ дѣло не останавливалось -- всѣ, кому плохо жилось на родинѣ, какъ напримѣръ бѣглымъ холопямъ или смертоубійцамъ,-- уходили въ казаки.
Селились также вольные казаки по берегамъ рыбныхъ рѣкъ, мало по малу сходились въ большія общества и сами выбирали себѣ атамановъ, т. е. начальниковъ. Такія казачьи общества то воевали съ сосѣдними татарами, то входили съ ними въ дружбу и сообща набѣгали На русскія и литовскія деревни, или грабили въ степи проѣзжихъ купцовъ да всякаго, кто подъ руку попадался. Теперь, въ наше время, при царѣ Иванѣ Грозномъ, казаки занимаютъ уже всѣ южныя степи и населяютъ берега многихъ большихъ рѣкъ. По рѣкѣ Дону живутъ казаки, бѣжавшіе изъ Московской Руси, а по Днѣпру тѣ, которые ушли изъ южной части Литовской Руси. Донскіе казаки больше всего пошаливаютъ по Волгѣ, къ нимъ принадлежимъ и мы... Понялъ?
-- Понялъ!-- воскликнулъ рослый парень, улыбнувшись во всю ширину рта.
-- А кто нашъ атаманъ, какъ онъ прозывается?-- спросилъ Кольцо своего собесѣдника.
-- Ермакъ Тимофѣевичъ.
-- Вѣрно; молодчина ты у меня будешь; вижу по всему. Однако, что это Тимофѣевичъ нашъ такъ долго не возвращается, мнѣ надо поговорить съ нимъ о дѣлѣ.
-- Ужъ не приключилось-ли съ нимъ лихо какое? Ишь вѣдь, вѣтеръ-то какъ реветъ по лѣсу, словно голодная волчица завываетъ -- раздался въ отвѣтъ чей-то голосъ изъ толпы.
-- Нашъ атаманъ не изъ таковскихъ, чтобы какому бы то ни , было лиху поддаться; коли ушелъ, значитъ -- по дѣлу; въ свое время воротится,-- возразилъ Кольцо, и снова продолжалъ длинное повѣствованіе о казакахъ-разбойникахъ.

II.
Ворожея.

А Ермакъ Тимофѣевичъ тѣмъ временемъ съ трудомъ пробирался по узкой извилистой тропинкѣ, версты за двѣ отъ того мѣста, гдѣ пылали костры и гдѣ находилась его разбойничья шайка.
Онъ былъ высокъ ростомъ, лицомъ пригожъ, осанкой сановитъ; изъ роду происходилъ простаго, но разумъ имѣлъ замѣчательный; сначала находился въ бурлацкой артели кашеваромъ,-- тамъ его и прозвали Ермакомъ, потому что артельный таганъ назывался "ермакъ", а настоящее, крещеное имя его было Василій.
Работа бурлацкая Ермаку, однако, скоро надоѣла, прискучила... Затосковалъ онъ по вольной жизни, и пошелъ къ донскимъ казакамъ, которые вскорѣ за смѣлый нравъ, за удаль, да за великую силу, выбрали его старшиной надъ одною изъ станицъ, но Ермаку и тутъ раздолья показалось мало... Его все тянуло дальше... дальше... Тянуло туда, гдѣ гуляютъ забубенныя головы на полной свободѣ... Онъ набралъ себѣ шайку молодцовъ и ушелъ съ ними на Волгу разбойничать... Но -- вернемся къ разсказу.
И такъ, съ трудомъ пробираясь по узкой извилистой тропинкѣ, Ермакъ направлялся къ оврагу, въ самой глубинѣ котораго находилась маленькая, покривившаяся отъ времени, лачужка старой ворожеи Власьевны.
Около Сорока лѣтъ почти жила тутъ эта загадочная женщина; знали ее всѣ окружные жители, но въ точности никто не помнилъ, когда именно она туда поселилась; только старики помнили Власьевну еще молодой, красивой, съ черными огневыми глазами, ласковымъ взглядомъ, доброю, привѣтливою рѣчью.
Почему она перебралась въ такую трущобу -- имъ было не извѣстно, но они утверждали, будто въ старину въ этой самой лачугѣ жила какая-то злая колдунья, которая никому не давала спуску и которой всѣ очень боялись; затѣмъ колдунья вдругъ куда-то пропала, а на ея мѣстѣ появилась Власьевна.
Съ той поры, въ проклятой людьми лачужкѣ, на мѣсто прежнихъ недобрыхъ рѣчей, каждый встрѣчалъ теплое слово: порубятъ-ли кого, лихоманка-ли приключится, или порча какая; -- сейчасъ бѣгутъ къ Власьевнѣ: она приметъ, обласкаетъ, разспроситъ, и непремѣнно дастъ такого снадобья, что всякій недугъ словно рукой сниметъ.
Услыхавъ случайно про все это, Ермакъ задумалъ тоже пойти съ нею покалякать, о чемъ однако не предупредилъ не только никого изъ своихъ удалыхъ молодцовъ, а даже друга-пріятеля Ивана Ивановича Кольцо.
Спустившись съ большимъ трудомъ по крутому обрыву, онъ наконецъ остановился около избушки и уже хотѣлъ взяться за скобку двери, какъ вдругъ, можетъ быть въ первый разъ въ жизни, почувствовалъ такой страхъ, что хотѣлъ даже воротиться.
-- Войди, войди, Тимофѣевичъ, не бойся!-- послышался за дверью женскій голосъ, точно угадавшій его мысли, и съ этими Словами на порогѣ показалась сгорбленная фигура старухи, еще до сихъ поръ очень красивой.-- Зачѣмъ изволилъ пожаловать?
-- Да такъ, Власьевна, покалякать съ тобою охота,-- отвѣчалъ Ермакъ нерѣшительно.
-- Поворожить, видно, задумалъ,-- продолжала Власьевна, и, впустивъ нежданнаго гостя въ избушку, плотно закрыла за нимъ дверь и сейчасъ же начала дѣлать разныя приготовленія для гаданья.
Ермакъ не спускалъ съ нея глазъ; нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе; затѣмъ ворожея заговорила первая:
-- Готово,-- сказала она, подойдя съ небольшимъ ковшемъ, наполненнымъ холодною водою, къ горѣвшей лучинѣ, которая, отбрасывая густую тѣнь на закоптѣлый потолокъ и стѣны, слабо освѣщала мрачное жилище.
-- Ну, и что же?
-- Погоди, родимый, сразу-то- не разберешь,-- отозвалась Власьевна, долго и пристально вглядываясь въ воду.-- Все что-то путается... Словно Волга рѣка показалась... Да, такъ и есть, она... она... Вотъ ея берега крутые... Вотъ лѣсъ дремучій, а вотъ и струги плывутъ... Золота-то, золота сколько! Хоть лопатой загребай... А парчи-то, видимо-невидимо... Но за то и мертвыхъ тѣлъ не оберешься, такъ въ крови и плаваютъ...
Ермакъ насупился; нижняя губа его подернулась.
-- Что же дальше?-- обратился онъ къ старухѣ слегка дрожащимъ голосомъ.
-- А вотъ, родимый, сейчасъ увидимъ.-- И опять наступило молчаніе. Власьевна нагнулась еще ниже къ ковшу.
-- Чудно!-- воскликнула она, махнувъ головою,-- мерещится мнѣ какое-то мѣсто, совсѣмъ незнакомое и на наши мѣста ничуть не похожее. Вездѣ все снѣгъ, снѣгъ и снѣгъ... глушь непроглядная, и народъ-то одѣтъ словно не по людски, такого народа я отродясь не видывала, сколько ни живу на бѣломъ свѣтѣ... А вотъ и ты среди него показался, только онъ бѣжитъ отъ тебя, хоронится... а кровь-то такъ и льется рѣкою! Теперь больше ничего не вижу, все словно заволоклось дымомъ какимъ, либо глаза мои устали... Нѣтъ, постой, постой, родимый, опять что-то показалось, опять что-то мерещится... Да ты же опять появляешься... Стоишь, и о чемъ-то рѣчь ведешь; лицо у тебя такое довольное, и тѣ же самые люди, что давеча прочь бѣжали, стоятъ передъ тобою да низко, низко кланяются, и кидаютъ тебѣ къ ногамъ разныя шкуры звѣриныя...
При послѣднихъ словахъ Власьевны Ермакъ улыбнулся. Власьевна это замѣтила и, какъ бы не желая продолжать гаданье, сейчасъ же сболтала воду.
-- Погоди, добрый молодецъ, настанетъ время, когда ты узнаешь по опыту, что Власьевна говоритъ правду,-- сказала старуха своимъ обычнымъ кроткимъ голосомъ и сѣла на лавку.

III.
Схватка лихихъ молодцовъ.

-- Эй, вы, молодцы! Живо собирайтесь на рѣку!-- раздался однажды въ казацкомъ разбойничьемъ лагерѣ голосъ атамана Ермака.
Молодцы не заставили долго ожидать себя: похватавъ свои пожитки, они въ одинъ мигъ чуть не кубаремъ скатились внизъ по крутому берегу, чтобы скорѣе сѣсть въ челны, и едва только успѣли отчалить, какъ на встрѣчу ихъ показалось тихо плывущее противъ теченія громадное судно.
Быстро окружили его наши удалые молодцы со всѣхъ четырехъ сторонъ; атаманъ же на своемъ челнѣ приблизился почти къ самому борту и смѣлымъ окликомъ спросилъ стоявшихъ на палубѣ вооруженныхъ людей: кто они такіе и откуда ѣдутъ?
Ѣдемъ изъ Астрахани въ Пермскую область и веземъ Казну золотую Дементія Григорьевича Строганова,-- отвѣтили ему вооруженные люди.
-- Ребятушки! Не зѣвайте! Впередъ, за мною!-- крикнулъ атаманъ, обратившись къ своимъ спутникамъ, которые всегда были готовы пошалить да поразмять руки.
Началась свалка; безчисленное множество челновъ вплотную стало около струга (т. е. судна); лихіе казаки, словно кошки, карабкались на палубу, гдѣ подъ ихъ мѣткими ударами защитники Строгановскаго богатства падали какъ мухи. Кровь лилась ручьемъ, болѣзненные стоны раненыхъ смѣшивались съ яростными криками побѣдителей, и сливаясь въ одинъ общій гулъ, далеко проносились по широкой Волгѣ... Мертвыя тѣла валялись грудами... Ермаку тутъ вдругъ почему-то вспомнилась Власьевна... вспомнились ея загадочныя слова, и такъ жутко... такъ жутко стало на сердцѣ при мысли о томъ, сколько на своемъ вѣку онъ пролилъ крови христіанской. Но вотъ свалка наконецъ прекратилась, стругъ былъ завоеванъ атаманомъ; вѣрные слуги Дементія Григорьевича ничего не могли подѣлать... Казаки-разбойники приступили къ дѣлежкѣ, и разобравъ по ровну захваченное богатство, сначала поспѣшили побросать въ воду окровавленные трупы, а затѣмъ спокойно, какъ ни въ чемъ не бывало, вернулись на берегъ, гдѣ опять по вчерашнему запылали костры и пошли обычныя, шумныя бесѣды.
Жалѣли казаки крѣпко о погибшихъ товарищахъ (такъ какъ въ этой схваткѣ и казаковъ пало порядочно), но за то душевно радовались успѣшному окончанію дѣла и съ большимъ вниманіемъ слушали разсказы захваченныхъ плѣнниковъ о несмѣтномъ богатствѣ купца Строганова, о томъ, какъ сосѣдніе полудикіе народны безпрестанно пытаются отнять эти богатства у него, и о томъ, какъ купецъ Строгановъ не разъ уже предлагалъ многимъ кочующимъ вольнымъ людямъ удѣлить часть подаренной ему Царемъ земли и кромѣ того еще щедро наградить золотомъ -- только за то, чтобы они. согласились оберегать его сокровища.
Ермакъ не проронилъ ни одного слова изъ этого интереснаго разсказа, и на слѣдующее же утро, переговоривъ съ Иваномъ Ивановичемъ, собралъ свою храбрую дружину, чтобы предложить ей бросить разбойничій промыселъ на Волгѣ и идти вмѣстѣ съ нимъ въ страну, гдѣ находятся владѣнія Строганова.
Удивленные такимъ неожиданнымъ предложеніемъ, разбойники нѣсколько минутъ стояли молча, но затѣмъ сразу, всѣ поголовно изъявили полную готовность вездѣ и всегда слѣдовать за своимъ любимымъ атаманомъ, который немедленно же приложилъ стараніе къ тому, чтобы увеличить составъ и безъ того уже многочисленной дружины. Сдѣлать это ему было не трудно: бродившія по окрестностямъ ватаги праздношатающихся давно уже наслышались о его молодецкихъ подвигахъ, и потому по первому слову примкнули къ нему очень охотно.
Обративъ такимъ образомъ свою разбойничью шайку на подобіе дружины и навербовавъ отовсюду лихихъ молодцовъ, числомъ около 800 человѣкъ, Ермакъ въ одинъ прекрасный день привелъ ихъ на службу Строганову.

IV.
Сибирь.

Недалеко отъ Строгановской земли тянулись Уральскія горы, а за горами лежала страна, которая зовется теперь Сибирью. Эту страну русскіе промышленники знали давно; еще лѣтъ за 400 до Ермака хаживали они туда за дорогими мѣхами. Тамъ на рѣкѣ Иртышѣ находилось особое татарское царство, и главный его городъ назывался "Искеръ" или "Сибирь". Отъ этого города русскіе и называли всю землю за Ураломъ Сибирью, и сибирскій царь послѣ того, какъ Иванъ Грозный взялъ Казань, самъ напросился платить ему дань собольими шкурами, съ тѣмъ, чтобы онъ (т. е. русскій государь) не отказалъ оборонять его отъ сосѣдей-недруговъ, но по прошествіи самаго непродолжительнаго времени этого сибирскаго царя изъ его владѣній выгналъ другой басурманскій царь, по имени Кучумъ. Завладѣвъ всей землею, онъ прежде всего отказался платить дань Грозному и даже, убилъ посла, который пріѣхалъ за данью, и затѣмъ, провѣдавъ про несмѣтное богатство купцовъ Строгановыхъ, сталъ творить имъ всякія непріятности.
Ермакъ со своею шайкою явился какъ разъ во-время; Строгановы приняли его съ честью, съ привѣтомъ и осыпали подарками.
Цѣлыхъ два года прожилъ Ермакъ Тимофѣевичъ у Строгановыхъ, обороняя ихъ землю отъ сосѣднихъ народовъ, и когда вокругъ стало тихо, мирно и покойно, то они сообща порѣшили прибрать къ рукамъ Сибирскую землю. Ермакъ въ сопровожденіи своего друга Кольцо и многочисленной дружины пустился въ путь.
Чѣмъ дальше вдавался атаманъ въ глубь Сибирскаго царства, съ его обширными, вѣчно зеленѣющими* среди снѣжныхъ сугробовъ, хвойными лѣсами, тѣмъ чаще приходили ему на умъ рѣчи старой Власьевны, и тѣмъ мрачнѣе, непригляднѣе казалась эта суровая страна, гдѣ большую половину года воютъ страшные снѣжные ураганы, называемые сибиряками пургою, гдѣ тянутся ледяныя пустыни, лишенныя всякой растительности, всякаго человѣческаго жилья, кромѣ развѣ изрѣдка промелькнувшей какой нибудь жалкой юрты остяка, черемиса или тому подобнаго дикаго народца.
Много труда и лишеній пришлось испытать бѣдному Ермаку, но тѣмъ не менѣе въ концѣ концовъ онъ все-таки достигъ желанной цѣли и добрался до Сибирскаго царства, не доходя до котораго версты за полторы, казаки его услыхали сперва какой-то отдаленный гулъ, происходившій какъ бы отъ огромнаго числа голосовъ, потомъ ржаніе лошадей, и затѣмъ уже, подойдя ближе, ясно разглядѣли многолюдный татарскій станъ, гдѣ цѣлыя толпы торопливо сновали изъ стороны въ сторону, а посреди стана возвышался шатеръ самого Кучума. Радостно заблестѣли глаза атамана.
-- Ну, братцы,-- обратился онъ къ дружинѣ,-- наводите-ка ружья на шатеръ Кучумовскій!
Приказаніе было сейчасъ же исполнено; грянули сотни выстрѣловъ, и черезъ нѣсколько минутъ отъ шатра не осталось и слѣдовъ. Пораженные татары переполошились; нѣкоторые изъ нихъ бросились бѣжать назадъ, нѣкоторые поскакали по направленію къ лѣсу, а нѣкоторые съ какою-то отчаянною рѣшимостью двинулись впередъ, стараясь оборониться.
-- 22 --
-- Пали!-- крикнулъ Ермакъ громкимъ голосомъ, и снова раздалось нѣсколько залповъ... Непріятельскаго войска пало громадное число, русскіе тоже пострадали порядочно; свалка продолжалась довольно долго и окончилась полнымъ пораженіемъ Кучума.

V.
Невѣста.

Вѣсть о томъ, что Кучумъ разбитъ на голову, быстро разнеслась по всему околодку и очень обрадовала подвластныя ему племена, которыя онъ во время своего владычества постоянно притѣснялъ, грабилъ, заставлялъ переходить въ магометанскую вѣру и обижалъ непосильными податями -- "ясакъ" по ихнему.
Съ водвореніемъ же Ермака все это разомъ прекратилось; дикари вздохнули свободнѣе, но за то не прошло и мѣсяца, какъ цѣлыя толпы-различныхъ сѣверныхъ инородцевъ гуськомъ потащились со всѣхъ сторонъ къ тому мѣсту, гдѣ жилъ Ермакъ, чтобы выразить ему свою покорность добровольною данью и дарами, состоящими большею частью изъ звѣриныхъ шкуръ, которыя, опять-таки, невольно заставили его вспомнить о Власьевнѣ.
Повеселѣлъ нашъ Ермакъ Тимофѣевичъ -- всѣ прежнія невзгоды позабылъ; повеселѣла и дружина его, въ свою очередь забывшая родныя станицы и покинутыя семьи...
Наступившая сибирская зима была въ полномъ разгарѣ; морозъ доходилъ чуть не до сорока градусовъ, и густой рыхлый снѣгъ совсѣмъ занесъ юрты, въ которыхъ расположились храбрые казаки.
-- Глянь-ка, Михѣй,-- сказалъ однажды стоявшій на сторожевомъ посту часовой своему товарищу,-- что это вонъ тамъ вдали по дорогѣ словно черное пятно движется, или мнѣ такъ только кажется?
-- Нѣтъ, братъ, въ самомъ дѣлѣ что-то копошится,-- отвѣчалъ Михѣй,-- пожалуй ужъ не татары-ли опять подбираются; хитры вѣдь они, окаянные; не доложить-ли атаману?
-- Ну, вотъ еще выдумалъ! За всякими пустяками атамана тревожить,-- вмѣшался Третій казакъ.
-- Подождемъ, къ чему торопиться?
-- Ладно, подождемъ, пожалуй.
Черное пятно между тѣмъ все приближалось, и черезъ нѣсколько времени по дорогѣ, ведущей къ казацкому лагерю, уже совершенно ясно показалось штукъ восемь нагруженныхъ кибитокъ.
-- Это не татары,-- рѣшили тогда между собою часовые,-- а видно опять какой-нибудь дикій народецъ къ намъ на поклонъ идетъ.
Поѣздъ наконецъ подошелъ совсѣмъ близко, и изъ первой кибитки вылѣзъ какой-то человѣкъ, весь закутанный въ звѣриныя шкуры. Обратившись къ часовымъ, онъ что-то забормоталъ по своему.
-- Чего ему надо, грѣхъ его вѣдаетъ,-- говорили часовые, и чтобы разрѣшить вопросъ, позвали одного изъ строгановскихъ слугъ, находившихся постоянно при атаманѣ, прося его перевести непонятныя рѣчи.
Слуга кое-какъ вступилъ въ объясненіе съ пріѣзжимъ и послѣ первыхъ же.словъ послѣдняго громко расхохотался.
-- Чего ты, чего?-- допытывались часовые.
-- Да какъ, братцы, не смѣяться: это пугало говоритъ, что князь его привезъ свою дочку нашему атаману сватать.
-- Вотъ-те и разъ, атаманшу Богъ послалъ!-- и казаки разразились громкимъ смѣхомъ.
Пріѣзжій однако такъ настойчиво требовалъ, чтобы атаманъ его принялъ, что доложить Ермаку пришлось.
Ермакъ, конечно, очень удивился такому предложенію, и хотя жениться совсѣмъ не собирался, но князя все-таки принялъ.
-- Я явился къ тебѣ, чтобы доставить нѣкоторые дары и предложить въ жены мою дочь!-- торжественно заговорилъ князь, войдя въ шатеръ Ермака вмѣстѣ съ княжною, лицо которой было закрыто.
Съ этими словами онъ сдернулъ покрывало, и Ермакъ увидѣлъ передъ собой косую, сплющенную рожицу молодой дѣвушки.
-- Скажи ему,-- обратился онъ къ переводчику, едва удерживаясь отъ смѣха,-- что невѣста мнѣ очень нравится, и я непремѣнно бы на ней женился, еслибъ только нашъ законъ не запрещалъ вѣнчаться съ иновѣркой; но когда будешь говорить, пожалуйста не смѣйся.
Услыхавъ отвѣтъ атамана, ни невѣста, ни князь даже не подумали обидѣться; они спокойно сняли съ возовъ привезенные подарки, положили ихъ къ ногамъ атамана, а сами повернули оглобли и отправились домой.
Случай этотъ долго забавлялъ удалыхъ казаковъ, а Иванъ Ивановичъ Кольцо такъ просто не давалъ проходу атаману, напоминая, ему безпрестанно, что напрасно выпустилъ изъ рукъ такую красавицу-невѣсту.
Время между тѣмъ тянулось обычнымъ порядкомъ; жизнь атамана и его дружины текла По старому; всѣ дни походили одинъ на другой, такъ что многіе лихіе молодцы даже начали скучать отъ однообразія, да и самъ Ермакъ съ нетерпѣніемъ ждалъ весны, разсчитывая съ болѣе теплыми днями двинуться дальше, а друга своего, Ивана Ивановича Кольцо, въ сопровожденіи нѣсколькихъ человѣкъ казаковъ, отправить въ Москву къ царю Іоанну Грозному бить челомъ новымъ царствомъ.

VI.
Посольство Ермака.

Когда послы Ермаковы прибыли въ Москву, то вѣсть о присоединеніи Сибири живо разнеслась по городу; имена Ермака Тимофѣевича и Ивана Ивановича Кольцо -- бывшихъ разбойниковъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, не разъ уже приговоренныхъ къ казни за свои воровскія дѣла,-- теперь повторялись каждымъ съ восторгомъ.
Царь Іоаннъ Грозный простилъ имъ всѣ ихъ провинности, о ихъ здравіи въ церквахъ служились молебны, народъ ликовалъ, колокола звонили какъ въ Свѣтлое Христово Воскресенье... Кольцо ожидалъ съ нетерпѣніемъ минуты, когда ему будетъ разрѣшено явиться въ царскія палаты.
Но вотъ наконецъ наступилъ день пріема: въ большой Кремлевской палатѣ было собрано большое количество приближенныхъ къ царю сановниковъ; всѣ они были одѣты въ бѣлые атласные кафтаны, шитые серебромъ и золотомъ; самъ царь, окруженный блескомъ царскаго величія, сидѣлъ на золотомъ тронѣ въ Мономаховой шапкѣ и роскошномъ одѣяніи, украшенномъ образками и различными драгоцѣнными каменьями. По правую руку трона стоялъ царевичъ Ѳеодоръ, по лѣвую -- бояринъ Борисъ Годуновъ. Минутъ пять въ палатѣ продолжалась мертвая тишина; затѣмъ вдали раздались трубные звуки, звонъ колоколовъ усилился, дверь торжественно распахнулась, и на порогѣ показались сначала шесть стольниковъ, затѣмъ послы Ермаковы подъ предводительствомъ Ивана Ивановича Кольцо, и наконецъ позади прислуга, которая несла цѣлую гору дорогихъ мѣховъ, старинную утварь и множество необыкновеннаго, еще никогда не виданнаго москвичами оружія.
-- Батюшка Царь-государь!-- заговорилъ Кольцо, приблизившись къ ступенькамъ трона и почтительно вставъ на колѣни,-- твой казацкій атаманъ Ермакъ Тимофѣевичъ вмѣстѣ съ опальными волжскими казаками, стараясь заслужить прощеніе старыхъ винъ, бьетъ тебѣ челомъ новымъ царствомъ!
Затѣмъ началось чтеніе грамоты Ермака.
-- Съ сегодняшняго дня о старомъ поминать не станемъ; гнѣвъ мой перешелъ на милость!-- воскликнулъ царь, когда чтеніе окончилось, и милостиво протянулъ Кольцу руку, которую тотъ почтительно поцѣловалъ.
Данное слово Грозный царь сдержалъ въ точности: Кольцо и его товарищей онъ пожаловалъ деньгами, сукнами; казакамъ, которые находились въ Сибири, приказалъ послать большое жалованье, а, Ермаку -- шубу со своего царскаго плеча, серебряный ковшъ и два дорогіе доспѣха; кромѣ того онъ еще велѣлъ написать къ Ермаку милостивую грамоту, величая его въ этой грамотѣ "Княземъ Сибирскимъ", а въ помощь къ казакамъ снарядилъ двухъ воеводъ съ пятью сотнями стрѣльцовъ.
Когда Иванъ Ивановичъ Кольцо съ воеводами, да ратными людьми снова вернулся въ Сибирь и объявилъ государеву милость, то радость Ермака и остальныхъ казаковъ была безгранична; началось у нихъ веселье -- такое, какого давно, давно никто не запомнилъ, а бѣда между тѣмъ ужъ къ нимъ въ двери стучалась...
Зима стояла суровая, сибирская -- носа нельзя было высунуть изъ избы, такъ что казаки не могли ни охотиться, ни рыбу ловить, и терпѣли большое, лишеніе. Отъ недостатка свѣжей пищи среди нихъ скоро начались разныя болѣзни, потомъ голодъ... Людей перемерло порядочно... А тутъ и другое лихо нежданно-негаданно приключилось. Одинъ сибирскій князекъ, по имени "Карача", обманомъ заманилъ къ себѣ Кольцо съ 40 товарищами и перерѣзалъ всѣхъ до единаго. Узнавъ про это, окрестные народы тоже поднялись на казаковъ и окружили городъ Сибирь, гдѣ находился Ермакъ. Казаки и стрѣльцы его долго отстаивали городъ, но такъ какъ количествомъ ихъ было не много, то бороться приходилось трудно; съѣстные припасы у Ермака стали кончаться, и онъ рѣшился на отчаянное дѣло: ночью, когда татары спали, казаки по его приказанію вышли изъ города и, тихо подкравшись къ становищу Карачи, въ свою очередь принялись рѣзать тамъ всѣхъ поголовно.
Всполошились татары; крикъ, стонъ стоялъ неумолкаемый, но въ потемкахъ они никакъ не могли разобраться; когда же наконецъ занялась заря, то прибодрились, а казаки, не будь дураками, живо забрались въ обозъ Карачи и давай оттуда отстрѣливаться.
Не выстояли татары и въ концѣ концовъ пустились въ бѣгство вмѣстѣ съ Карачею. Тогда Ермакъ вышелъ изъ засады, чтобы догнать ихъ; такимъ образомъ бѣда Ермака миновала, но миновала уже въ послѣдній разъ.

VII.
Смерть Ермака.

Стояла лѣтняя пора; въ городѣ Сибири только что началась ярмарка, на которую ожидали богатыхъ купцовъ изъ одной далекой басурманской страны. Купцы эти всегда приходили къ урочному времени, а тутъ вдругъ почему-то замѣшкались. Ермакъ сталъ развѣдывать, какая тому причина, и вскорѣ узналъ, будто царь Кучумъ купцовъ не пропускаетъ.
-- А, коли такъ, то я имъ покажу себя! вскричалъ онъ сердито, и немедленно отобравъ 50 человѣкъ самыхъ отважныхъ казаковъ, пустился съ ними на выручку купцамъ вверхъ по Иртышу. Цѣлый день плыли они впередъ, и все противъ теченія, не разъ на берегъ выходили, но ни купцовъ, ни кучумовыхъ людей нигдѣ не встрѣтили; притомились казаки, надо было имъ дать отдыхъ. Ермакъ повернулъ назадъ, причалилъ къ острову, велѣлъ привязать лодки и выходить на ночлегъ. Казаки поспѣшили раскинуть шатры и сейчасъ же завалились спать, причемъ были - настолько неосторожны, что даже сторожей не выставили. Ночь выдалась темная, ненастная, точь въ точь такая, какъ тогда, когда Ермакъ задумалъ идти покалякать со старухой Власьевной... Утомленные трудовымъ днемъ, казаки заснули какъ убитые и про татаръ совершенно забыли, а татары между тѣмъ не только не спали, но даже не дремали... Кучумъ цѣлый день не терялъ изъ виду Ермакова слѣда. Дождавшись ночи, онъ послалъ одного татарина отыскать ведущій къ острову бродъ, такъ какъ лодокъ у татаръ не было, и иначе попасть на островъ они не могли. Тутъ слѣдуетъ замѣтить, между прочимъ, что посланный на развѣдку татаринъ былъ раньше за что-то приговоренъ къ смерти, и что Кучумъ теперь обѣщалъ его помиловать, если онъ только доберется до казаковъ незамѣтнымъ образомъ.
Татаринъ отправился, нащупалъ бродъ, высмотрѣлъ казаковъ и скоро вернулся къ Кучуму. Кучумъ не хотѣлъ вѣрить, что казаки улеглись всѣ спать и сторожей не выставили.
-- Проберись вторично къ казакамъ и стащи у нихъ первое, что попадетъ подъ руку, тогда повѣрю,-- сказалъ онъ татарину.
Татаринъ послушался, перешелъ рѣку, какъ кошка, подползъ къ одному изъ шатровъ, просунулъ подъ него руку и, вытащивъ оттуда три ружья, ползкомъ добрался до берега, чтобы доставить все это Кучуму.
Запрыгало отъ радости сердце Кучумово, который въ сопровожденіи громадной толпы татаръ немедленно сталъ переправляться черезъ рѣку, но такъ тихо и съ такой опаской, что казаки за воемъ вѣтра рѣшительно ничего не слыхали, и очнулись только тогда, когда большая половина ихъ оказалась перерѣзанною; остальные тоже всѣ погибли... Только два-человѣка уцѣлѣло: одинъ добрался до города Сибири и принесъ грустную вѣсть про гибель товарищей, другой былъ самъ Ермакъ, который, услыхавъ суматоху и рѣзню, вскочилъ наконецъ на ноги и сталъ сзывать своихъ удалыхъ молодцовъ, но молодцы на этотъ разъ не могли откликнуться на зовъ атамана: одни лежали уже мертвыми, другіе еле копошились... Увидѣлъ Ермакъ, что дѣло плохо, порубилъ съ досады нѣсколько человѣкъ татаръ и бросился скорѣе къ лодкамъ, но лодки, на его несчастье, отнесло вѣтромъ на середину рѣки... Тогда онъ кинулся въ воду, надѣясь добраться до нихъ вплавь, а тутъ, глядь, новая бѣда приключилась: бѣдняга, отъ тяжести надѣтыхъ на немъ желѣзныхъ доспѣховъ, опустился ко дну и умеръ, не докончивъ начатаго дѣла.
Горько плакали казаки по любимомъ атаманѣ, послѣ смерти котораго имъ въ Сибири уже дѣлать было нечего; они собрались, и вмѣстѣ съ царскими воеводами вернулись въ Русь.

Кучумъ же вошелъ опять въ городъ Сибирь, надѣясь зажить тамъ по старому, но надежды его не сбылись; убѣжавшіе изъ Сибири казаки, нѣсколько времени спустя, пришли съ новою ратью и живо забрали въ свои руки сначала все то, что раньше завоевалъ Ермакъ, а потомъ и дальше пошли, благодаря чему въ концѣ концовъ случилось такъ, что вся огромная страна, которая нынѣ зовется Сибирью, сдѣлалась русскою землею.
Память о Ермакѣ Тимофѣевичѣ сохранилась въ народѣ и до нашихъ дней. Въ городѣ Тобольскѣ (неподалеку отъ мѣста, гдѣ находилась древняя столица хана), ему воздвигнутъ въ 1882 году великолѣпный памятникъ, а объ удалыхъ казакахъ (не только потомкахъ его бывшей разбойничьей шайки), но обо всѣхъ, которые жили на Руси и въ то время, и позднѣе -- въ русской исторіи говорится много интереснаго.
Казацкія общества вообще образовались въ половинѣ XV вѣка.
Сначала казаки были народъ вольный, такъ называли они себя, такъ звали ихъ и государи; долгое время они сами собой выбирали себѣ гетмановъ или атамановъ (начальниковъ), воевали съ кѣмъ хотѣли, мирились когда хотѣли, но потомъ, мало-по-малу, пошло иначе.
Основаніе казацкимъ обществамъ, по всему вѣроятію, положили русскіе, потому что хотя общества и состояли изъ удальцовъ различныхъ народовъ, какъ-то: изъ половцевъ, черкесовъ, бѣглыхъ поляковъ, литовцевъ, но главныя правила казаковъ заключались въ томъ, чтобы исповѣдывать православную вѣру и постоянно воевать съ басурманами. Басурманами они называли всѣхъ неправославныхъ.
Селились казаки первоначально по Дону и по Днѣпру; первые назывались малороссійскими или уральскими, а вторые, жившіе за Днѣпровскими порогами -- запорожцами. Съ теченіемъ времени они явились на Кубани и Уралѣ.
Главное пребываніе днѣпровскихъ казаковъ было мѣстечко, называемое "Запорожская сѣчь" а донскихъ -- мѣстечко "Раздоры", Всѣ они, какъ уже сказано выше, были люди бездомные, безсемейные, жили въ шалашахъ, сплетенныхъ изъ хвороста, и ѣли самую грубую, простую пищу. Женщинъ въ Сѣчи совсѣмъ не было; если кто бывало, приведетъ туда какую красотку, то того сейчасъ же казнятъ смертью. Всѣ большія дѣла рѣшались радой или міромъ; рада же выбирала и атамана.
Въ казаки принимался всякій, кто приходилъ; его не спрашивали, кто онъ, откуда, какъ и чѣмъ прежде жилъ... Лишь бы не былъ евреемъ или католикомъ.
Подъ предводительствомъ своихъ, начальниковъ, казаки часто отправлялись на войну, и кромѣ того, частенько спускались по Днѣпру въ Черное море, съ цѣлью грабить и опустошать берега Крыма, Турціи и даже Малой Азіи. Эти морскіе набѣги они совершали въ лодкахъ, которыя называли "чайками". Чайки были сверху открытыя, безъ палубы, и едва виднѣлись надъ поверхностью воды, а чтобы морская волна ихъ не заливала и не опрокидывала, то къ бокамъ привязывались большіе пуки хвороста. На этихъ чайкахъ казаки плавали по морю, брали съ бою встрѣчные корабли, затѣмъ, причаливъ къ берегу и высадившись, выжигали и грабили цѣлые города и села, послѣ чего, вернувшись съ добычею къ себѣ, начинали пировать во всю. Слава о ихъ удалыхъ подвигахъ разносилась всюду... разнеслась она по Руси, разнеслась по Польшѣ; какъ русскіе государи, такъ и польскіе короли скоро поняли, насколько важно каждому государству имѣть въ подданствѣ такихъ молодчиковъ; что касается самихъ казаковъ, то они не разъ изъявляли желаніе вступить въ подданство православнаго, русскаго царя Московскаго, но наше правительство, по обстоятельствамъ того времени, не могло принять ихъ; короли же польскіе всѣми силами старались перетянуть казаковъ къ себѣ, но къ великому своему неудовольствію, послѣ каждой попытки встрѣчали сильное сопротивленіе. Одному изъ нихъ, впрочемъ (королю Стефану Баторію) въ концѣ концовъ удалось поставить на своемъ; казаки склонились...
Король вникъ въ ихъ положеніе и бытъ; онъ далъ имъ правильное устройство, сообразное съ ихъ нравами и обычаями: раздѣлилъ ихъ на полки, освободилъ отъ всякаго рода податей, и не отнялъ права по прежнему самимъ выбирать себѣ начальниковъ.
Въ благодарность за все это, казаки дали обязательство охранять Польшу отъ ея враговъ, преимущественно татаръ.
Такимъ образомъ дѣла продолжались до тѣхъ поръ, пока польскимъ королемъ сталъ преемникъ Стефана Баторія, Сигизмундъ III, который задумалъ лишить казаковъ того, чѣмъ они больше всего дорожили, т. е. свободы и вѣры, хотѣлъ подчинить ихъ такъ называемому коронному гетману (т."е. начальнику, поставленному Королемъ, а не самими ими), и затѣмъ сталъ притѣснять въ вѣрѣ, заставляя, такъ сказать, соединить греческую церковь съ латинскою. Казаки противъ такого требованія возстали, не покорились, а когда король Сигизмундъ началъ дѣйствовать на нихъ силою, то вооружились противъ него, подъ предводительствомъ собственнаго гетмана "Наливайки".
Близь города Чигирина произошло сраженіе. Поляки были разбиты, но война тѣмъ не менѣе продолжалась во все время царствованія Сигизмунда, и даже еще при его преемникахъ,-- продолжалась съ перемѣннымъ счастіемъ до тѣхъ поръ, пока русскій царь Алексѣй Михайловичъ, вступившій На россійскій престолъ въ 1645 году, внялъ просьбѣ гетмана Хмѣльницкаго принять казаковъ и Малороссію въ свое подданство; въ началѣ 1654 года, по царскому указу, изъ Москвы былъ отправленъ въ Малороссію бояринъ Бутурлинъ, чтобы взять съ Хмѣльницкаго, со всего казачьяго войска и со всей Малороссіи присягу въ вѣрности. Когда Бутурлинъ прибылъ въ Переяславль (нынѣ уѣздный городъ Полтавской губерніи), то гетманъ Хмѣльницкій собралъ раду (народное собраніе), и войдя въ кругъ, въ сопровожденіи всей старшины украинской, повелъ такую рѣчь:
-- Вотъ уже 6 лѣтъ, какъ мы живемъ въ тревогѣ и утѣсненіи; видно, безъ царя намъ: обойтись трудно. Выбирайте кого хотите: турецкаго султана, крымскаго хана, короля польскаго, либо православнаго царя Великой Руси. Турецкій султанъ -- басурманъ; отъ него православные греки терпятъ большую бѣду. Крымскій ханъ тоже басурманъ; по нуждѣ мы свели съ нимъ дружбу, и за то сколько горя вынесли... Объ утѣсненіи отъ поляковъ и говорить нечего; сами знаете, что нашъ братъ былъ для польскихъ пановъ хуже жида и собаки. А православный царь восточный одного съ нами благочестія, одного закона греческаго!.. Онъ сжалился надъ нами и прислалъ своихъ ближнихъ людей съ царскою милостью. Если мы его усердіе оцѣнимъ, то лучшаго пристанища не найдемъ... А кто насъ не послушаетъ, то пусть идетъ куда хочетъ: вольная дорога!
Въ отвѣтъ на эту рѣчь гетмана, народъ -завопилъ громкимъ голосомъ:
-- Хотимъ подъ царя восточнаго, православнаго!
-- Всѣ-ли хотите такъ?-- сталъ опрашивать казаковъ одинъ полковникъ, обходя кругъ.
-- Всѣ, всѣ! снова раздались крики!
-- Да укрѣпитъ насъ Господь Богъ подъ его царской рукой!-- отозвался Хмѣльницкій.
-- Боже, утверди! Боже, укрѣпи, чтобы мы навѣки были едино!-- повторялъ народъ съ умиленіемъ.
Затѣмъ былъ прочитанъ договоръ, по которому Украйна отходила отъ Польши къ Московскому государству, и удалые казаки дружно присягнули русскому царю.