Шипы и розы ― Рассказ для девочек — Андреевская Варвара

Маленькій деревянный домикъ, въ которомъ жила Анна Романовна Глинская со своею двѣнадцатилѣтнею внучкою Таней, стоялъ на самой окраинѣ губернскаго города N.
Глядя на это скромное жилище, не трудно было догадаться, что обитатели его принадлежатъ къ разряду людей съ болѣе чѣмъ ограниченными средствами. Такъ оно и было: лишившись мужа въ очень молодыхъ годахъ, Анна Романовна всю свою жизнь посвятила дѣтямъ, съумѣла на самыя ограниченныя средства дать имъ очень приличное образованіе, одѣвала всегда не хуже другихъ, старалась окружить возможнымъ комфортомъ, и часто, порою въ ущербъ себѣ, только и думала о томъ, чтобы доставить имъ какое нибудь удовольствіе. Но вотъ, наконецъ, дѣтки выросли: -старшая дочь, Аня, кончила курсъ гимназіи съ золотою медалью, вышла замужъ за какого-то инженера и уѣхала съ нимъ заграницу. Младшій сынъ, Викторъ, поступивъ на государственную службу, женился на очень богатой дѣвушкѣ, отецъ которой имѣлъ въ Сибири золотые пріиски.
Сначала онъ служилъ въ N., но затѣмъ тесть перетащилъ его тоже въ Сибирь, куда ему пришлось отправиться зимою и гдѣ, какъ извѣстно, свирѣпствуютъ мятели, стужи, и морозъ иногда доходитъ до сорока градусовъ. Танѣ въ то время было всего два года; везти съ собою такого крошечнаго ребенка и подвергать различнымъ случайностямъ, могущимъ встрѣтиться въ дорогѣ, конечно, было немыслимо. Викторъ, съ согласія жены, рѣшился оставить малютку у бабушки до тѣхъ поръ, пока ему самому по какимъ-нибудь дѣламъ снова придется пріѣхать въ N, но, не даромъ говоритъ пословица «человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ», такъ оно и вышло: жена Виктора, т.-е. мать маленькой Тани, родившаяся и выросшая на югѣ, не могла перенести суроваго климата Сибири, гдѣ въ дѣтствѣ приходилось ей бывать очень рѣдко, и заболѣла серьезно. Викторъ былъ въ отчаяніи; онъ пригласилъ всѣхъ докторовъ, которыхъ только было можно; не жалѣлъ ни денегъ, ни трудовъ, ни хлопотъ; но все оказалось безполезно — бѣдная женщина умерла послѣ тяжкихъ, продолжительныхъ страданій.
Викторъ грустилъ непроходимо; потерявъ жену, онъ хотѣлъ немедленно вернуться въ N, чтобы взять съ собою Таню, какъ вдругъ навернулась новая бѣда: старикъ тесть скончался скоропостижно, а затѣмъ, вслѣдствіе неопытности самого Виктора и безпечности управляющаго, финансовыя дѣла пошли такъ дурно, что онъ совершенно обанкротился, и изъ бывшаго богатаго человѣка сдѣлался почти бѣднякомъ. Перенести три удара, одинъ за другимъ, оказалось свыше силъ Виктора — несчастный сошелъ съ ума; его помѣстили въ домъ умалишенныхъ, откуда доктора отъ времени до времени сообщали Аннѣ Романовнѣ о ходѣ его болѣзни, но, къ сожалѣнію, свѣдѣнія приходили самыя печальныя — всѣ считали Виктора почти неизлѣчимымъ; послѣдніе годы письма приходили все рѣже, а наконецъ и совсѣмъ прекратились. Анна Романовна полагала сына умершимъ, Таню всѣ считали сиротою. Бабушка полюбила ее еще сильнѣе и, вспомнивъ давно прошедшую пору, когда она, будучи совсѣмъ молодою женщиной, отказывала себѣ въ необходимомъ для того, чтобы больше осталось собственнымъ дѣтямъ, сосредоточила на внучкѣ всѣ заботы, любовь, попеченія… Зато же и Таня, съ своей стороны, словно чуя инстинктивно, что у нея кромѣ дорогой бабули — какъ она называла Анну Романовну — нѣтъ никого на бѣломъ свѣтѣ, привязалась къ старушкѣ всѣмъ своимъ дѣтскимъ сердечкомъ.
— Бабуленька, милая, дорогая,— часто говаривала она,— я никогда не разстанусь съ тобою, ты для меня дороже всѣхъ и всего въ мірѣ…
Старушка нѣжно обнимала дѣвочку, сажала къ себѣ на колѣни и покрывала безчисленными поцѣлуями.
Дни проходили за днями, время подвигалось впередъ обычнымъ порядкомъ; Таня замѣтно подростала; въ двѣнадцать лѣтъ она уже казалась совершенно взрослою, и не только по наружности, но и по внутреннимъ качествамъ не походила на ребенка- воспитывалась она дома. Бабушка, отъ природы очень неглупая и, кромѣ того, чрезвычайно начитанная женщина, сама занималась съ нею.
Таня очень любила всѣ науки вообще, и большую половину дня просиживала за книгами, а остальное время употребляла на то, чтобы помогать въ хозяйствѣ, которое хотя было не велико, но тѣмъ не менѣе все-таки требовало нѣкотораго досмотра. Таня всегда старалась встать раньше бабушки, чтобы приготовить для ней чай, иногда сама вмѣстѣ съ кухаркой Матреной отправлялась на рынокъ за провизіей, и затѣмъ, подъ собственнымъ руководствомъ, при помощи поварской книги, заставляла кухарку печь пироги, варить соусы и дѣлать различныя пирожныя.
— Бабушка, я сегодня придумала для тебя очень вкусный обѣдъ,— сказала однажды Таня, сидя со старушкой за утреннимъ чаемъ.
— Но, дружокъ мой,— отозвалась послѣдняя,— не забудь, что мѣсяцъ подходитъ къ концу; пенсію я могу получить не раньше 10-го числа, а между тѣмъ казна наша замѣтно истощается раньше обыкновеннаго, потому что ты непремѣнно заставила меня купить себѣ новые сапожки, безъ которыхъ я отлично могла бы обойтись еще, по крайней мѣрѣ, полгода.
— Ну, ужъ итого не смѣй думать, бабуля; развѣ возможно одѣвать дырявые сапоги, когда на дворѣ начинаетъ дѣлаться сыро и холодно.
— Зачѣмъ дырявые, дружокъ, я могла отдать починить ахъ, стоило бы гораздо дешевле.
— Полно, полно, не бунтуй, бабушка!
— Да, что, не бунтуй; вотъ послушалась тебя, а теперь и приходится волей-неволей экономничать.
— Что же за бѣда; сдѣлаемъ обѣдъ попроще.
— Для меня-то все равно, но я желала бы, чтобы тебѣ было по вкусу.
— Мнѣ все по вкусу, бабуля, ты знаешь, я неприхотлива,— и Таня начала придумывать, какія бы состряпать кушанья, чтобы стоило недорого и въ то же самое время вышло вкусно. Вопросъ оказался довольно сложный, такъ что она болѣе получаса просидѣла на одномъ и томъ же мѣстѣ, устремивъ свои хорошенькіе, черные глазки въ окно, мимо котораго въ эту минуту проѣхалъ щегольской экипажъ запряженный четверкою вороныхъ лошадей. Въ экипажѣ, граціозно откинувшись на мягкомъ сидѣньѣ, полулежала разодѣтая по послѣдней парижской картинкѣ еще не старая женщина; рядомъ съ нею въ точно такой же позѣ помѣщалась маленькая дѣвочка, вся, какъ говорится, съ ногъ до головы обшитая кружевами.
«Счастливицы, имъ, вѣроятно, никогда не приходится ломать головы, какъ бы устроить подешевле обѣдъ», невольно подумала Таня и взглянула на бабушку
Бабушка, должно быть, угадала ея мысль, потому что вслухъ выразила почти то же самое.
— Только, Богъ знаетъ, вполнѣ ли онѣ счастливы!— добавила старушка.
— Неужели можно еще чего-нибудь желать при подобной обстановкѣ? Я была бы совершенно довольна, еслибъ могла пожить такъ не только на самомъ дѣлѣ, но хотя во снѣ.— И Таня, одаренная отъ природы чрезвычайно пылкимъ воображеніемъ, долго рисовала себѣ мысленно различныя картины недосягаемаго блаженства.
— Что же прикажете приготовить къ обѣду?— раздался вдругъ надъ самымъ ухомъ дѣвочки давно знакомый голосъ кухарки Матрены, которая подошла такъ тихо и неожиданно, что Таня, увлеченная пріятными думами, въ первую минуту даже испугалась и вздрогнула.
— Къ обѣду?— повторила она разсѣянно: — надо будетъ сварить супъ съ какими нибудь крупами… у насъ кажется есть вѣдь на полкѣ въ бумажномъ тюрючкѣ. Потомъ… потомъ… ну да пойдемъ на кухню, тамъ скорѣе придумаемъ, и она послѣдовала за кухаркой въ сосѣднюю комнату.
Оставшись одна, Анна Романовна снова опустила на столъ взятое было въ руки вязанье, и глубоко задумалась; ее очень тревожила будущность Тани; старушка знала, что пока она сама жива, Таня не умретъ съ голоду, но ей вѣдь пошелъ уже восьмой десятокъ — не сегодня-завтра можетъ умереть; что тогда ожидаетъ Танюшу? Кто будетъ заботиться о ней? Кто приласкаетъ, приголубитъ?..— и по морщинистымъ щекамъ старушки тихо покатились слезы; болѣе часа провела бабушка въ подобныхъ размышленіяхъ. У Тани между тѣмъ работа кипѣла ключемъ; Матрена, по ея приказанію, давно уже развела плиту, сходила въ лавочку за мясомъ и прочими необходимыми припасами. На полкѣ, по счастію, дѣйствительно оказалось нѣсколько забытыхъ тюрючковъ съ крупами, макаронами и тому подобнымъ; все это пошло въ дѣло, и обѣдъ обѣщалъ быть, если не особенно изысканнымъ, то по крайней мѣрѣ сытнымъ, и по возможности вкуснымъ.
Засучивъ рукава, Таня усердно что-то мѣшала въ глиняномъ горшкѣ, и только что собиралась вставить его въ духовую печь, какъ вдругъ въ передней раздался звонокъ.
— Матрена, поди отопри,— сказала она;— кто бы это могъ быть такой?
Матрена поспѣшно сбросила съ себя полосатый тиковый передникъ, покрытый безчисленнымъ множествомъ жирныхъ пятенъ, замѣнила его другимъ, болѣе чистымъ, пригладила рукою волосы, обдернула платье и направилась къ двери.
— Здѣсь живетъ госпожа Глинская?— раздался черезъ минуту незнакомый, женскій голосъ.
— Здѣсь,— отвѣчала Матрена.
— А внучка ея дома?
— Дома.
— Можно видѣть?
— Можно, пожалуйте; да вамъ кого угодно — саму барыню или барышню?
— Мнѣ нужно ту и другую; но прежде я бы желала переговорить съ барышней.
— Пожалуйте,— вторично предложила Матрена и ввела неожиданную гостью въ гостиную, обстановка которой, какъ и наружный видъ всего домика, явно доказывала о недостаточныхъ средствахъ хозяевъ.— Я сейчасъ позову барышню,— добавила она, направившись обратно въ кухню.
— Это эта дама?— шопотомъ спросила Таня.
— Не знаю; совсѣмъ незнакомая, первый разъ вижу.
— Что же ей надобно?
— Спрашиваетъ бабушку и васъ.
— Скажи бабушкѣ; я выйду послѣ.
— Она говоритъ, что васъ ей надо раньше видѣть.
— Меня?
— Да, васъ.
— Не думаю, Матрена; ты вѣрно ошиблась.
— Нѣтъ, барышня, не ошиблась; а коли хотите, можно сходить переспросить…
— Не надо,— сказала Таня улыбнувшись, и пошла въ гостиную, гдѣ въ лицѣ неожиданной гостьи сейчасъ же узнала классную даму гимназіи, съ которою встрѣчалась у родителей одной изъ своихъ подругъ, Нади Леоновой, воспитывавшейся въ этой самой гимназіи.
— Вы, если не ошибаюсь, внучка Анны Романовны Глинской?— спросила классная дама.
— Совершенно вѣрно.
— Я пріѣхала къ вамъ по дѣлу.
— Что прикажете?
— Да вотъ, видите ли… Прежде всего, скажите мнѣ откровенно, желали ли бы вы жить въ очень богатомъ домѣ и пользоваться всевозможными удобствами?
— Конечно,— отвѣчала дѣвочка смотря съ недоумѣніемъ на свою собесѣдницу,— но развѣ это возможно?
— Возможно, если только ваша бабушка не будетъ имѣть ничего противъ.
— То-есть какъ? Если бабушка не будетъ имѣть ничего противъ?— Вѣдь она тоже можетъ вмѣстѣ со мною пользоваться всѣмъ этимъ.
— Нѣтъ, предложеніе мое относится исключительно къ вамъ.
— Значитъ мнѣ пришлось бы разстаться съ бабушкой?
— Обязательно.
— Нѣтъ, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ…
— Но не совсѣмъ вѣдь разстаться: вы можете хоть каждый день приходить навѣщать ее,— только жить придется врознь.
Таня грустно склонила головку.
— Зато, дитя мое,— продолжала классная дама:— вамъ пойдетъ хорошее жалованье, вы улучшите положеніе вашей старушки, которая, какъ я слышала, не особенно богата, а въ ея годы терпѣть недостатки и лишенія, увѣряю васъ, порою очень трудно.
Эти послѣднія слова, какъ и надо было ожидать, произвели на дѣвочку сильное впечатлѣніе.
— Хорошо,— сказала она, я согласна, только во всякомъ случаѣ безъ разрѣшенія бабушки не могу дать положительнаго отвѣта.
— Само собой разумѣется; мнѣ только хотѣлось знать, желаете ли вы.
— Желаю; хотя, собственно говоря, не знаю еще въ чемъ дѣло. Да вотъ и бабушка,— добавила Таня, замѣтивъ, что дверь, ведущая въ сосѣднюю комнату, пріотворилась, и на порогѣ показалась Анна Романовна.
— Бабушка, эта дама служитъ въ гимназіи, гдѣ воспитывается Надя Леонова,— пояснила она.
Анна Романовна любезно протянула руку и знакомъ пригласила гостью сѣсть на клеенчатый диванъ.
— Я явилась съ маленькимъ предложеніемъ,— заговорила классная дама.
— Что прикажете?
— Это цѣлая исторія. Угодно будетъ вамъ выслушать?
— Съ удовольствіемъ; Таня не помѣшаетъ своимъ присутствіемъ?
— Нисколько, потому что предметъ касается исключительно ея.
Старушка вся обратилась въ слухъ.
— Дѣло состоитъ въ слѣдующемъ,— начала классная дама;— въ нѣсколькихъ верстахъ отъ нашего города живетъ одинъ богатый помѣщикъ, князь Курбатовъ; можетъ быть вы даже знаете его?
— Нѣтъ я его лично не знаю, но слышала очень много.
— Княгиня, жена его, пожелала помѣстить одну изъ дочерей своихъ, Мери, въ нашу гимназію, и такъ какъ оставить ее постоянно жить въ гимназіи нашла неудобнымъ, то устроила на квартирѣ самой начальницы. Княжнѣ, понятно, скучно покажется быть въ свободное отъ уроковъ время въ обществѣ большихъ, а потому княгиня просила начальницу пріискать какую нибудь дѣвочку ея лѣтъ, которая могла бы быть компаньонкой Мери, вмѣстѣ ходить гулять, ѣздить кататься… Начальница обратилась ко мнѣ за совѣтомъ, а я вспомнила про вашу внучку, съ которою мы встрѣчались у Леоновыхъ, и хотя очень мало имѣю удовольствія знать ее, но какъ кажется не ошибаюсь въ томъ, что она хорошая, милая барышня и держитъ себя не по лѣтамъ серьезно,— что именно въ данную минуту и нужно, такъ какъ маленькая княжна чрезвычайно бойка и любитъ порѣзвиться. Княгиня предлагаетъ двадцать рублей жалованья въ мѣсяцъ, конечно, на всемъ готовомъ. Согласны вы будете отпустить Таню?
Лицо Анны Романовны приняло какое-то странное выраженіе, на глазахъ ея даже блестѣли слезы… Таня прижалась къ ней близко, близко, и взоромъ умоляла согласиться., Обѣщанные двадцать рублей казались дѣвочкѣ крайне привлекательными и, кромѣ того, жизнь въ богатомъ домѣ обѣщала очень много пріятнаго.
— Бабуленька, я вѣдь каждый день буду приходить къ тебѣ на часокъ,— это позволятъ мнѣ.
— А по праздникамъ даже съ утра и до поздняго вечера,— добавила классная дама.
— Все это прекрасно,— замѣтила Анна Романовна,— но…
— Но что?
— Я боюсь, что маленькая княжна, какъ всѣ почти люди богатые и знатные, будетъ считать Таню ниже себя, пожалуй станетъ обращаться какъ съ какою нибудь наемщицею и сдѣлаетъ жертвою своихъ капризовъ.
— Полноте, зачѣмъ такія мрачныя мысли!
— Согласитесь, что подобныя вещи случаются очень часто.
— Тутъ ничего подобнаго случиться не можетъ.
— Почему?
— Во-первыхъ, потому, что княгиня женщина очень умная, слѣдовательно, вѣроятно она съумѣла внушить дѣтямъ своимъ только одно хорошее; во-вторыхъ, я сама буду слѣдить за всѣмъ, и вѣрьте — если что замѣчу, во-время приму мѣры.
Бабушка ничего не отвѣчала. Классная дама нѣсколько минутъ сидѣла молча какъ бы выжидая, но затѣмъ, видя, что Анна Романовна не намѣрена больше возражать, первая нарушила молчаніе.
— Что же?— сказала она:— какой отвѣтъ? Княгиня привезетъ Мери послѣзавтра.
— Бабушка, какъ ты думаешь?— нерѣшительно спросила Таня.
— Этотъ вопросъ надо обсудить и взвѣсить хорошенько,— отозвалась Анна Романовна; — завтра Таня придетъ въ гимназію и скажетъ вамъ положительно да или нѣтъ, а теперь такъ скоро я ничего не могу отвѣтить.
— Хорошо, подождемъ до завтра; но совѣтую вамъ, Анна Романовна, согласиться. Танечкѣ счастіе посылается съ неба, и если вы не захотите имъ воспользоваться, то впослѣдствіи можете жестоко пожалѣть. До свиданія же,— добавила она, вставъ съ мѣста: — завтра къ двѣнадцати часамъ жду отвѣта.
— Непремѣнно.
— Ты только подумай, Таня, сколько будешь имѣть удовольствія, живя вмѣстѣ съ княжною,— снова заговорила классная дама, подойдя къ двери,— гулять и кататься вмѣстѣ; а ужъ какой экипажъ, какія лошади,— просто заглядѣнье! Рослыя, вороныя…
— Такъ не княгиня ли это проѣхала мимо насъ, незадолго до вашего прихода?— съ любопытствомъ спросила Таня.
— Въ коляскѣ, четверкою?
— Да.
— Она; значитъ, ты ее видѣла.
— Какой чудный экипажъ!— невольно воскликнула Таня.
— Не правда ли? А лошади-то каковы?
— Роскошь!
— Вотъ то-то и есть, Таня; всею этою роскошью ты можешь пользоваться.
И дружески кивнувъ головой, классная дама поспѣшно вышла изъ комнаты.
— Ну, бабуля, какъ ты думаешь, на что намъ рѣшиться?— снова спросила Таня, когда кухарка захлопнула дверь за удалившейся гостьей.
— Ахъ, дружокъ, ума не приложу.
— Но чего именно, бабушка, ты такъ боишься?
— За тебя боюсь, мое сокровище; знаешь, вѣдь чужой хлѣбъ-то, говорятъ, порою бываетъ очень горекъ; положимъ, мы съ тобою живемъ не богато, даже больше чѣмъ не богато… нуждаемся подъ-часъ… вотъ хотя бы сегодня, отказываемъ себѣ въ необходимомъ…
— Ну этого, положимъ, нѣтъ, бабуля, къ чему говорить лишнее!
— Какъ нѣтъ? Развѣ ты не старалась смастерить обѣдъ только изъ того, что нашлось дома, чтобы не дѣлать лишнихъ расходовъ? А все же, никому не обязаны, никто не смѣетъ упрекнуть… но тогда — Богъ знаетъ!… Опять, взять съ другой стороны — двадцать рублей для насъ большія деньги; кромѣ того, ты будешь пользоваться отличнымъ столомъ, хорошимъ помѣщеніемъ… и различными удовольствіями, о которыхъ теперь нечего и думать…
— Правда, бабуля, все правда, что ты говоришь. Не скрою, очень хочется попробовать счастія пожить иначе, чѣмъ жила до сихъ поръ. Я увѣрена, что новая обстановка очень хороша, и я не буду раскаиваться… только вотъ, какъ ты тутъ одна останешься? Кто по утрамъ будетъ приготовлять чай, кто озаботится обѣдомъ?…
— Обо мнѣ не думай, крошка,— ласково отвѣчала бабушка,— я что? Моя пѣснь спѣта! А ты еще начинаешь жить, слѣдовательно надо стараться, чтобы тебѣ было хорошо… это гораздо важнѣе.
Разговоръ на эту тему между бабушкой и внучкой продолжался довольно долго; много чего было переговорено, взвѣшено, перевѣшено; не обошлось даже безъ маленькаго спора, когда та и другая сторона стали высказывать свои взгляды по поводу сдѣланнаго классною дамою предложенія; но въ концѣ-концовъ все-таки на общемъ совѣтѣ порѣшили — согласиться. И вотъ Таня, проснувшись на слѣдующій день раньше обыкновеннаго, тихонько встала съ постели, чтобы не разбудить бабушку, на-скоро умылась, причесалась и встала на колѣни передъ большимъ образомъ Спасителя, висѣвшимъ тутъ же въ спальнѣ, принялась молиться о томъ, чтобы Господь благословилъ ее на новую жизнь,— помогъ выполнить взятую на себя обязанность какъ можно лучше, для того, чтобы, во-первыхъ, оказать хотя какую нибудь помощь дорогой бабулѣ, а во-вторыхъ, и себѣ дать возможность попользоваться нѣкоторымъ комфортомъ и удовольствіемъ.
— Ты уже встала, Таня,— сказала Анна Романовна, услыхавъ шорохъ.
— Да, бабушка, встала, одѣлась, Богу помолилась, иду заваривать чай и распорядиться обѣдомъ, чтобы спокойно отправиться въ гимназію.
— Съ Богомъ, съ Богомъ, дружокъ, я сейчасъ тоже встану.
И добрая старушка не замедлила выйти изъ своей комнаты въ гостиную, гдѣ на раскрытомъ ломберномъ столѣ, придвинутомъ къ окну, давно уже красовался чисто вычищенный самоваръ и чайная посуда.
Бабушка и внучка сѣли за чай; разговоръ между ними, конечно, вертѣлся на одномъ и томъ же предметѣ; обѣ онѣ были видимо взволнованы, но какъ та, такъ и другая, разъ обдумавъ и рѣшившись, не отступали больше отъ своего намѣренія. Таня съ безпокойствомъ посматривала на часы; въ половинѣ двѣнадцатаго она встала съ мѣста, надѣла шляпку, пальто и подошла къ бабушкѣ.
— Бабуля, благослови!— проговорила дѣвочка, едва сдерживая рыданіе, и привстала на колѣни.
— Господь да благословитъ тебя, дитя мое,— отвѣчала бабушка, тоже съ трудомъ сохраняя наружное спокойствіе. Затѣмъ, перекрестивъ Таню, положила ей обѣ руки на голову.— Ступай, ступай,— сказала она дрожащимъ голосомъ,— ровно въ двѣнадцать ты должна быть въ гимназіи, гдѣ тебя можетъ быть сегодня же пожелаютъ и совсѣмъ оставить,
Таня выбѣжала на улицу и, чтобы сократить путь, пошла ближней дорогой. Послѣ получасовой, довольно ускоренной ходьбы, она достигла наконецъ цѣли своего путешествія, и остановилась около довольно высокаго каменнаго дома, на которомъ красовалась черная вывѣска: «Женская гимназія». Швейцаръ отворилъ ей стеклянную дверь; она поднялась на лѣстницу и очутилась въ длинномъ корридорѣ. По обѣимъ сторонамъ корридора были такія же стеклянныя двери — онѣ вели въ классныя комнаты. Но, Боже мой, что за угрюмый видъ имѣли эти комнаты со своими необыкновенно длинными школьными деревянными столами и такими же скамейками! По стѣнамъ висѣли географическія карты и стояли шкафы, а на нихъ большіе и маленькіе глобусы. Дальше виднѣлись портреты нѣкоторыхъ знаменитыхъ русскихъ писателей, и опять шкафы, черезъ стеклянныя дверцы которыхъ Таня могла совершенно свободно разглядѣть массу набитыхъ чучелъ, птицъ и разныхъ звѣрьковъ. Подойдя ближе, дѣвочка остановилась и начала съ большимъ вниманіемъ разсматривать то и другое.
— Нравится тебѣ это?— вдругъ раздался позади ея чейто голосъ.
Таня обернулась. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея стояла высокая женская фигура, одѣтая въ темно-синее кашемировое платье.
— Очень,— отвѣчала дѣвочка поклонившись
— Но кто ты такая, дитя мое, откуда пришла, какъ зовутъ тебя.
— Меня зовутъ Таней, по фамиліи Глинская. Пришла я отъ бабушки съ отвѣтомъ на счетъ…
— А, понимаю, г-жа Дубовская, одна изъ моихъ классныхъ дамъ, мнѣ о тебѣ много говорила хорошаго.
Таня вторично поклонилась. Дама въ синемъ платьѣ обняла ее за талію, притянула къ себѣ и поцѣловала.
— Скажи же мнѣ, милая дѣвочка, ты не прочь поступить компаньонкой къ княжнѣ Курбатовой?
— Да,— отвѣчала Таня,— я пришла къ вамъ нарочно, чтобы сообщить результатъ рѣшенія бабушки.
— Отлично; пойдемъ въ мой кабинетъ, тамъ мы поговоримъ свободнѣе.
И дама, которая оказалась начальницею гимназіи, направилась къ двери. Таня послѣдовала за нею.
Выйдя опять въ длинный корридоръ, онѣ прошли его почти насквозь и, очутившись на самомъ концѣ, завернули на-право въ роскошно убранную комнату; окна выходили на дворъ, гдѣ, но случаю часа рекреаціи, гуляли и играли гимназистки; ихъ было такое множество, и всѣ онѣ до того походили одна на другую въ своихъ коричневыхъ платьицахъ съ черными передниками, что Танѣ въ первую минуту всѣ онѣ показались на одно лицо, и она съ большимъ трудомъ могла найти между ними свою подругу, Надю Леонову. Начальница взяла со стола колокольчикъ и позвонила.
— На дворѣ моментально наступила тишина и спокойствіе.
— Кто сегодня дежурная?— спросила она черезъ форточку.
— Я,— отвѣтила одна изъ воспитанницъ старшаго класса.
— Потрудитесь попросить ко мнѣ г-жу Дубовскую.
— Сію минуту.
Г-жа Дубовская явилась немедленно; начальница любезно протянула ей руку.
— Благодарю васъ за то, что нашли такую славную дѣвочку,— мнѣ она очень нравится.
— Душевно рада,— отозвалась классная дама,— значитъ она остается у насъ?
— Да, бабушка ея согласна.
— Будьте же любезны показать ей комнату княжны и познакомить ихъ, когда послѣдняя пріѣдетъ.
— Но княгиня вѣдь хотѣла привезти ее только завтра.
— Нѣтъ, я сію минуту получила письмо: княгиня передумала, будетъ сегодня, и даже, какъ кажется, очень скоро.
Г-жа Дубовская взяла Таню за руку и, выйдя въ рекреаціонную залу, начала говорить слѣдующее:
— Съ сегодняшняго дня, моя милая, вы вступаете въ новую для васъ роль — компаньонки; старайтесь съумѣть заслужить расположеніе княжны, никогда ни въ чемъ не спорьте съ нею; помните, что вы находитесь въ полнѣйшей зависимости; ея капризъ подъ-часъ долженъ быть для васъ закономъ, иначе вы не понравитесь княгинѣ, она не захочетъ имѣть васъ при дочери, придется возвратиться домой,— это и бабушкѣ не понравится, и передъ всѣми знакомыми будетъ совѣстно…
Таня слушала рѣчь классной дамы съ большимъ вниманіемъ; ее поражало то, что вчера она говорила и разсуждала совершенно иначе.
«Такъ вотъ какъ!— думала дѣвочка:— пожалуй, бабушка была права, говоря часто, что нѣтъ розы безъ шиповъ; при такой обстановкѣ, какъ сейчасъ описала классная дама, жизнь моя съ княжною сулитъ мало радостей…»
Г-жа Дубовская, между тѣмъ, проходя цѣлый рядъ классныхъ комнатъ, все шла впередъ и впередъ. Таня слѣдовала за нею.
— Здѣсь апартаменты княжны,— сказала она наконецъ, прервавъ мрачныя мысли будущей компаньонки, и вводя ее въ изящную комнатку, обитую розовыми обоями; — это ваше гнѣздышко, посмотрите, какъ все красиво, хорошо и изящно…
— Да,— отвѣчала Таня упавшимъ голосомъ и принялась машинально разглядывать каждую вещицу.
— Княжна должна пріѣхать съ часу на часъ,— продолжала словоохотливая дама,— приготовьтесь встрѣтить ее, и не смотрите такой букой.
Таня постаралась улыбнуться, но вмѣсто улыбки у нея вышла какая-то гримаса; г-жа Дубовская, впрочемъ, должно быть не замѣтила этого, потому что, не сдѣлавъ больше никакого выговора, снова предложила слѣдовать за нею куда-то и дожидать тамъ пріѣзда Мери. Мери дѣйствительно не замедлила явиться. Какъ только вошла она въ комнату, Таня сейчасъ же узнала въ ней ту самую дѣвочку, которая вчера съ шикомъ пронеслась въ коляскѣ мимо оконъ бабушкиной квартиры. Та же шляпка съ превосходнымъ бѣлымъ перомъ сидѣла на головѣ дѣвочки по-прежнему красиво, то же кружевное платьице граціозно обхватывало ея гибкій станъ; она держала головку нѣсколько откинувши назадъ и смотрѣла на всѣхъ окружающихъ какъ бы съ презрительною улыбкою. За нею слѣдовала княгиня, одѣтая очень нарядно.— Начальница гимназіи и всѣ классныя дамы почтительно поклонились, княгиня подала руку только одной начальницѣ, а остальнымъ слегка кивнула головою.
— Я привезла вамъ мою Мери,— заговорила она медленно, какъ-то на-распѣвъ,— прошу любить да жаловать.
— Помилуйте, княгиня, развѣ можно не любить такую прелестную дѣвочку,— отозвалась начальница.
Мери самодовольно улыбнулась.
— А гдѣ же ея компаньонка?— снова начала княгиня.
Г-жа Дубовская, взявъ Таню обѣими руками за талію, осторожно подвинула впередъ. Таня покраснѣла до ушей.
— Очень рада познакомиться, душенька,— продолжала княгиня, оглядывая маленькую дѣвочку съ ногъ до головы.
Слово «душенька» какъ-то непріятно прозвучало въ ушахъ Тани, она опустила глаза и молча принялась крутить кончикъ своего чернаго передника.
— Ваше сіятельство, можно проводить княжну въ отведенную ей комнату, чтобы она перемѣнила изящное платье на коричневый костюмъ?— осмѣлилась спросить начальница, желая положить конецъ неловкому состоянію будущей компаньонки.
— Пожалуйста; мнѣ самой необходимо скорѣе вернуться домой, гдѣ меня ожидаютъ гости,— отвѣчала княгиня и, нагнувшись къ дочери, поцѣловала ее въ лобъ, и вторично кивнувъ головою всѣмъ присутствующимъ, направилась къ двери.
— Въ субботу, Мери, я сама или кто-нибудь изъ домашнихъ пріѣдетъ за тобою,— сказала она, снова обернувшись къ княжнѣ,— а сегодня вечеромъ папа пришлетъ экипажъ, чтобы вы могли покататься. Экипажъ останется здѣсь въ городѣ, ты можешь пользоваться имъ когда только захочешь.
Княжна подбѣжала къ матери и, въ знакъ благодарности за обѣщанное удовольствіе, обняла ее.
— Ну, теперь отправляйтесь въ вашу. комнату, чтобы переодѣться,— предложила г-жа Дубовская; — Таня, прошу и васъ слѣдовать за княжною.
Дѣвочка молча повиновалась. Первое время ей казалось очень неловко быть вмѣстѣ съ княжною, и княжнѣ тоже самое; онѣ рѣшительно не знали, что говорить, и только изрѣдка обмѣнивались какимъ-нибудь незначительнымъ замѣчаніемъ, но къ вечеру познакомились ближе, въ особенности, когда, усѣвшись вдвоемъ въ изящный маленькій фаэтонъ, отправились кататься. Покачиваясь на мягкой, эластичной подушкѣ, Таня чувствовала себя очень пріятно, и положительно не могла безъ нѣкотораго удовольствія смотрѣть на лица своихъ знакомыхъ, которые попадались на — встрѣчу: «счастливица!» выражали собою эти изумленныя лица, и Танѣ дѣйствительно начало казаться, что счастливѣе и довольнѣе ея трудно найти человѣка не только во всемъ N, но даже въ цѣломъ мірѣ. Фаэтонъ, между тѣмъ, быстро заворачивая изъ улицы въ улицу, незамѣтнымъ образомъ очутился около дома бабушки.
— Вотъ тутъ живетъ моя дорогая старушка,— сказала Таня, пристально взглянувъ на то окно, у котораго Анна Романовна обыкновенно сидѣла; но фаэтонъ, промчался такъ скоро, что онѣ почти не успѣли ничего разглядѣть.
— Какая старушка?— спросила Мери.
— Моя бабушка.
— А гдѣ же ваши родители?
— Мать умерла, а объ отцѣ давно ничего не знаю.
И Таня подробно разсказала всю свою біографію. Княжна слушала ее съ большимъ вниманіемъ, разговоръ съ каждою минутою становился все оживленнѣе и оживленнѣе, безпрестанно переходилъ съ одного предмета на другой, и прекратился только на то время, когда, по возвращеніи въ гимназію, г-жа Дубовская напомнила Мери, что надо заняться приготовленіемъ уроковъ къ завтрашнему дню.
— Что же вы будете дѣлать пока?— спросила Мери свою собесѣдницу.
— Если возможно, я очень была бы рада сбѣгать на минутку къ бабушкѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ, неудобно,— мнѣ скучно оставаться одной.
— Но вѣдь вы будете заняты уроками.
— Вамъ до этого нѣтъ дѣла,— грубо отозвалась Мери: — мама наняла компаньонку не для бабушки, а для меня.
У Тани навернулись слезы; она молча взглянула на стоявшую тутъ классную даму, какъ бы желая напомнить, что та обѣщала заступиться, если кто вздумаетъ обижать ее; но г. Дубовская не замѣтила умоляющаго взора дѣвочки и, не проронивъ ни одного слова, направилась на свою половину.
Таня открыла первую попавшуюся книгу — это оказалась англійская грамматика.
— Не про насъ писано!— насмѣшливо замѣтила Мери.
— Княжна, зачѣмъ вы говорите со мною такъ рѣзко?— спросила Таня, которая, при всемъ желаніи удержаться, не въ силахъ была дольше владѣть собою.
— Какъ! Что! Вы смѣете дѣлать мнѣ замѣчаніе; нѣтъ, это невозможно! Я не привыкла къ замѣчаніямъ, да еще отъ маленькой дѣвочки, которая получаетъ жалованье за то, что находится при мнѣ компаньонкою… Сейчасъ пойду къ начальницѣ, разскажу все…
— Я вовсе не дѣлаю замѣчаній, только…
Но Мери уже ничего не слыхала; она моментально побросала на полъ книги и стремглавъ выбѣжала изъ комнаты. Таня стояла какъ громомъ пораженная, она не двигалась съ мѣста; по щекамъ ея катились крупныя слезы: «нѣтъ розъ безъ шиповъ», мысленно проговорила дѣвочка, ожидая навѣрное, что сейчасъ надъ нею разразится буря. По корридору, между тѣмъ, слышались шаги… дверь отворилась, и на порогѣ показалась г-жа Дубовская въ сопровожденіи маленькой княжны, тоже обливавшейся слезами.
— Таня, это ни на что не похоже!— начала классная дама строгимъ голосомъ,— вы вовсе не оправдываете моихъ ожиданій! Развѣ можно говорить грубости такой милой дѣвочкѣ какъ княжна Мери, отъ которой вы въ настоящее время вполнѣ зависите; я накажу васъ и, кромѣ того, обо всемъ сообщу бабушкѣ,— ей будетъ очень непріятно…
— Я никакихъ грубостей не говорила,— оправдывалась Таня.
— Неправда, неправда, говорили,— утверждала Мери.
— Нѣтъ, не говорила.
— Нѣтъ, говорили,— спорили дѣвочки, стараясь изо всѣхъ силъ перекричать другъ друга.
— Довольно, перестаньте,— остановила ихъ, наконецъ, классная дама;— на первый разъ, Таня, я ограничиваюсь однимъ выговоромъ, но если вы еще когда нибудь вздумаете раздражать княжну, то и начальница, и бабушка непремѣнно узнаютъ обо всемъ; теперь же совѣтую попросить у княжны прощенія, она навѣрное будетъ такъ великодушна и добра, что не откажетъ въ этомъ.
Сердце Тани билось ускоренно; она считала себя правой, но, боясь новыхъ непріятностей и, главное не желая смутить бабушку, которой навѣрное всю исторію передали бы совершенно иначе, нехотя подошла къ Мери и молча протянула руку.
— Это вовсе не похоже на извиненіе,— замѣтила классная дама,— вы должны хорошенько, отъ всей души, просить княжну не сердиться на васъ.
— Княжна, простите меня!— скороговоркой сказала Таня.
— Хорошо, я васъ прощаю,— такъ же холодно отвѣтила Мери.
Госпожа Дубовская удалилась. Дѣвочки, оставшись однѣ, сидѣли молча. Мери уткнула носъ въ книгу и только искоса поглядывала на свою собесѣдницу, которая, пріютившись въ уголокъ дивана, по временамъ тихо всхлипывала.
Въ десять часовъ горничная пришла дѣлать постели.
— Все готово,— сказала она,— прикажете раздѣть васъ, ваше сіятельство?
— Да, потрудитесь.
Она принялась снимать съ Мери платье, юбки, сапожки. Таня, конечно, раздѣлась сама и, вставъ на колѣни передъ образомъ, начала молиться; слезы еще обильнѣе потекли изъ глазъ ея, въ особенности, когда на молитвѣ по обыкновенію вспомнила бабушку. Мери видимо было неловко, но она дѣлала надъ собою всевозможныя усилія, чтобы не выказать этого и, юркнувъ подъ бѣлое одѣяльце, отвернулась къ стѣнѣ, зажмурила глазки. Въ комнатѣ наступила полнѣйшая, ничѣмъ ненарушимая тишина; матовый блескъ серебристаго мѣсяца назойливо пробивался сквозь опущенныя сторы, и отбрасывалъ длинныя, косыя тѣни по стѣнамъ и мебели… гдѣ-то на улицѣ слышался шумъ проѣзжавшаго мимо экипажа… на дворѣ лаяла собака… Дѣвочкамъ не спалось; онѣ безпрестанно ворочались съ боку на бокъ. Таня не переставала плакать.
— Вы не спите?— окликнула ее княжна.
— Нѣтъ.
— Отчего?
— Не хочется.
Княжна присѣла на кровати, спустила свои маленькія ножки, всунула ихъ въ туфельки, и тихою, едва слышною стопою подошла къ кровати своей компаньонки.
— Что вы, Мери?— спросила ее та съ удивленіемъ. Мери, вмѣсто отвѣта, бросилась къ ней на шею, обняла и зарыдала истерически.
— Мери, Мери, успокойтесь!— говорила Таня, не зная чему приписать подобную выходку.
— Не сердитесь…— едва слышно отвѣчала Мери и, какъ бы испугавшись чего-то или не желая вступать въ дальнѣйшія объясненія, сію же минуту вернулась обратно къ своей постели. На слѣдующее утро день пошелъ обычнымъ порядкомъ; маленькая княжна, вѣроятно сознававшая въ душѣ, что неправа передъ Таней, старалась быть съ нею какъ можно любезнѣе, и даже сама попросила начальницу уволить ее къ бабушкѣ на тѣ часы, которые она будетъ проводить въ классѣ. Начальница, желая угодить своей высокопоставленной воспитанницѣ, конечно сейчасъ же согласилась.
— Прикажите заложить фаэтонъ,— обратилась къ ней Мери, я не хочу, чтобы Таня шла пѣшкомъ ни туда, ни обратно; кучеръ подождетъ ее у подъѣзда.
— Хорошо, будьте покойны, все будетъ сдѣлано согласно вашему желанію.
Княжна отправилась въ классы, а начальница, удалившись въ кабинетъ, немедленно потребовала въ себѣ Таню. «Что такое случилось? Зачѣмъ меня зовутъ?— подумала послѣдняя,— вѣрно опять противная княжна что нибудь насплетничала… давно ли кажется плакала, да раскаявалась… а теперь опять за старое…»
И нетвердыми шагами, дрожа словно въ лихорадкѣ направилась въ кабинетъ начальницы, которая сообщила ей, что по просьбѣ княжны увольняетъ ее къ бабушкѣ на два часа. Глаза дѣвочки радостно заблестѣли.
— Постойте, это еще не все,— продолжала начальница,— княжна желаетъ, чтобы вы ѣхали туда и обратно въ ея экипажѣ.
Таня пришла положительно въ восторгъ и душевно пожалѣла о томъ, что дурно подумала о Мери въ то время, когда она старалась доставить ей удовольствіе: доброе, любящее и неиспорченное сердце ея заныло тоскливо, болѣзненно; ей очень хотѣлось скорѣе увидѣть княжну, обнять, поблагодарить, и въ свою очередь сказать: «не сердитесь, я мысленно обвинила васъ въ томъ, въ чемъ вы не виноваты». Но Мери нельзя было видѣть; она сидѣла въ классѣ; фаэтонъ между тѣмъ уже подкатилъ къ подъѣзду; Таня сѣла въ него съ полнымъ удовольствіемъ и поѣхала къ бабушкѣ, которая, увидавъ изъ окна дорогую гостью, такъ обрадовалась, что выбѣжала встрѣтить на крыльцо. Старая Матрена и нѣкоторыя изъ сосѣдокъ также повысовывали свои головы, кто въ окно, кто въ открытыя форточки, кто сквозь полузатворенную калитку. Экипажи въ такомъ родѣ, какъ изящный фаэтонъ князя Курбатова, составляли рѣдкое явленіе среди той безлюдной улицы, гдѣ жила бабушка, и потому каждому хотѣлось полюбоваться имъ.
— Вѣдь этакое счастіе, подумаешь, выдалось человѣку,— говорили между собою сосѣдки-дѣвочки, знавшія Таню раньше,— точно царица какая подкатила! Счастливица, нечего сказать!
Таня, проходя дворомъ, не могла не слышать этихъ возгласовъ, которые чрезвычайно льстили ея самолюбію, и казались настолько пріятными, что совершенно заставили забыть вчерашнее горе.
— Бабуля, дорогая, здравствуй!— вскричала она радостно, бросившись въ объятія Анны Романовны.
— Здравствуй, милая крошка; ну, какъ тебѣ живется-можется на новосельѣ?
— Пока, отлично; не знаю что будетъ дальше.
— Полюбила ли тебя княжна?
— Кажется; сегодня сама вздумала отпустить… фаэтонъ велѣла заложить…
— Вижу, вижу какой ты барыней подкатила; да никакъ кучеръ-то дожидается?
— Дожидается, бабушка, вѣдь часа черезъ полтора я должна возвратиться.
— Постой же, я его угощу хотя пивцомъ или наливочкой, тамъ въ шкафѣ кажется есть.— Матрена!— крикнула она кухарку:— поди-ко снеси кучеру рюмочку вишневки, да закусить чего нибудь поищи, а мы съ тобою потолкуемъ, Таня,— добавила старушка, взявъ свою любимицу за руку и посадивъ рядомъ съ собою на диванъ.
Таня передавала всѣ подробности жизни въ гимназіи, но о томъ, что классная дама на дѣлѣ оказалась далеко не такой сильной защитницей, какъ обѣщала на словахъ, и о томъ, что княжна вчера обошлась съ нею грубо — умолчала. Бабушка, съ своей стороны, по счастію, слушала только то, что ей разсказывали, и не допытывалась остальныхъ подробностей, хотя, привыкши знать Таню чуть не со дня рожденія, отлично видѣла по ея глазамъ, что она отъ нея что-то утаиваетъ. Разговоръ продолжался неумолкаемо; время летѣло незамѣтно; часовая стрѣлка показывала половину второго.
— Мнѣ пора, не могу дольше оставаться, бабуля,— сказала она и подошла проститься съ бабушкой.
— Господь съ тобою, дитя мое, поѣзжай, иначе начальница можетъ быть недовольна; ты теперь человѣкъ служащій, для котораго аккуратность должна стоять на первомъ планѣ; затѣмъ, Танюша, будь всегда кротка, послушна, предупредительна, но въ то же самое время не скрывай отъ меня, если кто тебя чѣмъ либо огорчитъ или обидитъ, и… никогда не роняй собственнаго достоинства.
Таня, которую слова эти задѣли за живое, вдругъ вмѣсто отвѣта горько заплакала, почти силою вырвалась изъ объятій бабушки, сѣла въ фаэтонъ и отправилась въ обратный путь.
Прошло двѣ недѣли; жизнь дѣвочки текла мирно и однообразно; изрѣдка вырвавъ свободную минутку, она навѣщала бабушку, въ задушевныхъ бесѣдахъ съ которою, болѣе чѣмъ когда нибудь, видѣла для себя отраду; остальное время проводила она съ княжною. Приключались иногда маленькія вспышки, недоразумѣнія, но, благодаря кроткому, уступчивому характеру Тани, все обходилось благополучно до тѣхъ поръ, пока вдругъ однажды случилось слѣдующее, совершенно неожиданное обстоятельство.
Вернувшись въ воскресенье вечеромъ въ гимназію, Таня привезла съ собою деревцо китайской розы, которое ей подарилъ кто-то изъ сосѣдей, и которое она, въ свою очередь, намѣревалась подарить бабушкѣ въ день рожденья, зная, какъ старушка любитъ всѣ цвѣты вообще, а китайскую розу въ особенности. До дня рожденія бабули оставалось еще почти полтора мѣсяца. Таня хотѣла подержать цвѣтокъ у себя, чтобы онъ немного подросъ, и надѣялась, что къ тому времени на немъ распустятся бутоны.
— Вы позволите мнѣ поставить его на одно изъ оконъ нашей комнаты?— спросила она княжну.
Послѣдняя, конечно, согласилась, и небольшой цвѣточный горшечекъ былъ пристроенъ къ мѣсту согласно желанію компаньонки; та собственноручно поливала его, обрѣзывала сухіе листья и съ радостью слѣдила, какъ крошечные бутончики съ каждымъ днемъ дѣлались все больше и больше; наконецъ, до рожденія бабушки осталось меньше недѣли; одна изъ розъ почти совсѣмъ распустилась. Таня была совершенно счастлива, предвидя заранѣе, какую великую радость доставитъ своей старушкѣ, и присѣвъ къ рабочему столу Мери, торопилась докончить вышитое разноцвѣтными шелками по темно-малиновому сукну плато.
— Ну, ужъ замучилъ насъ сегодня учитель математики со своими безконечными задачами,— сказала вдругъ княжна, неожиданно вбѣжавъ въ комнату:— устала до безобразія!— и бросилась на одно изъ креселъ съ видомъ дѣйствительно очень усталаго человѣка.
— Что же это ему вздумалось такъ мучить васъ?
— Право не знаю; такая видно фантазія пришла.
— Чудакъ!
— Ужъ не говорите; а вы что тамъ вышиваете?
— Да все вожусь съ плато; кайма никакъ не выходитъ.
— Бросьте лучше; пойдемъ въ зало бѣгать.
— Нѣтъ, Мери, не могу; вы знаете я тороплюсь кончить это плато ко дню рожденія бабушки.
— Ну, что за пустяки, успѣете.
— Трудно успѣть, времени остается мало.
— Пойдемте,— настаивала княжна,— я хочу, и вы должны повиноваться.
Таня подняла голову, чтобы взглянуть на княжну: ей хотѣлось знать,— шутитъ она, или говоритъ серьезно.
— Что же?— повторила послѣдняя,— вамъ не угодно исполнить мое желаніе?
— Сію минуту,— нехотя отозвалась Таня,— только позвольте по крайней мѣрѣ докончить нитку.
— Ахъ, Какъ это скучно! Ваша бабушка вѣчно стоитъ мнѣ поперекъ дороги.
Замѣчаніе это очень не понравилось Танѣ, но желая скрыть внутреннее волненіе, она постаралась улыбнуться. Это еще болѣе взорвало Мери.
— Не надо, не ходите, кончайте ваше плато. Я вижу, что мама платитъ деньги для того, чтобы вы угождали не мнѣ, а бабушкѣ.
И сильно хлопнувъ дверью, вышла въ корридоръ.
Таня молча опустила на колѣни работу, глаза ея наполнились слезами, щеки поблѣднѣли.
«Не даромъ говорится: нѣтъ розы безъ шиповъ», подумала бѣдная дѣвочка, которой хорошее помѣщеніе, вкусный столъ, частые подарки и жалованье дѣйствительно подъчасъ обходились дорого.
Нѣсколько минутъ она сидѣла задумавшись, сама не зная на что рѣшиться — оставаться ли въ комнатѣ и продолжать работу, или идти къ Мери; послѣднее, однако, показалось болѣе основательнымъ; она поспѣшно убрала вышивку въ рабочую коробку и, стараясь казаться совершенно спокойною, направилась въ рекреаціонное зало, гдѣ Мери гуляла подъ руку съ Надей Леоновой, которая, пораженная неожиданнымъ къ себѣ вниманіемъ маленькой княжны, съ гордостью посматривала на остальныхъ подругъ.
— И къ вашимъ услугамъ,— почтительно сказала Таня, подойдя къ Мери,— вы хотѣли кажется бѣгать? Извольте.
— Да, хотѣла прежде, но теперь не желаю, а ежели и вздумаю, то навѣрное уже не съ вами.
Надя взглянула на покраснѣвшую до ушей Таню; по губамъ ея скользнула насмѣшливая улыбка. Таня замѣтила это; ей сдѣлалось ужасно неловко и въ особенности въ томъ отношеніи, что Надя могла передать обо всемъ дома, а Леоновы, какъ ближніе сосѣди бабушки, конечно сейчасъ же бы поспѣшили сообщить ей и, какъ водится обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, еще съ прибавленіемъ. Оставалось замолчать и отойти въ сторону, на что Таня и рѣшилась; но Мери, хотя отъ природы сама по себѣ не злая дѣвочка, всегда отличалась настойчивымъ характеромъ, не переносила противорѣчія и если что дѣлалось не но ней, то не могла успокоиться до тѣхъ поръ, пока не представлялся случай отомстить какимъ бы то ни было способомъ. Она прыгала, бѣгала, рѣзвилась, но Таня, умѣвшая, за все время своего пребыванія въ гимназіи, изучить до нѣкоторой степени ея характеръ, сейчасъ же поняла, что веселость эта далеко не натуральная, и что за нею непремѣнно кроется какой нибудь недобрый умыселъ; сердце ея билось тревожно, она съ нетерпѣніемъ выжидала удобной минутки, чтобы подойти какъ-нибудь къ Мери, заговорить безъ свидѣтелей и, по примѣру прошлаго раза, первой сдѣлать шагъ къ примиренію; но это, точно на бѣду, никакъ не удавалось: княжна была неразлучна съ Надей до тѣхъ поръ, пока раздался звонокъ, и вся толпа, выстроившись по-парно, поспѣшно направилась въ классы. Таня, какъ утопающій, который въ критическую минуту хватается за соломенку, прибѣгнула къ послѣднему средству;, вставъ около двери классной, она съ волненіемъ выжидала, пока Мери будетъ проходить мимо, чтобы взглядомъ попросить о помилованіи; но Мери не удостоила ее ни малѣйшимъ вниманіемъ и, даже поровнявшись съ дверью, нарочно заговорила съ кѣмъ-то для того, чтобы имѣть предлогъ отвернуться. Таня окончательно упала духомъ; едва сдерживая слезы, она печально склонила голову, молча направилась въ свою комнату и, снова доставъ изъ рабочей коробки недавно сложенную вышивку, принялась за рукодѣлье; но дѣло не спорилось — то шелкъ какъ-то скользилъ и выпадалъ изъ рукъ, то нитки не вдѣвались въ ушко иголки, то наконецъ узоръ становился до того сложнымъ и перепутаннымъ, что бѣдняжка при всемъ желаніи не могла добиться толку, а главное, цѣлая вереница самыхъ мрачныхъ мыслей осаждала ея хорошенькую, бѣлокурую головку… дѣвочка готова была разрыдаться… Часъ урока казался ей невыносимо длиннымъ… Но вотъ, наконецъ въ корридорѣ раздались мѣрные шаги старика Ивана. «Пробирается въ рекреаціонное зало, чтобы взять колокольчикъ и позвонить,— подумала Таня,— слава тебѣ Господи! Можетъ быть Мери придетъ сюда, а нѣтъ, такъ я сама пойду къ ней, и во что бы то ни стало постараюсь объясниться».
Сторожъ тѣмъ временемъ дѣйствительно направлялся въ рекреаціонное зало и, согласно предположенію Тани, позвонилъ въ висѣвшій на стѣнѣ колокольчикъ. Зало моментально наполнилось вбѣжавшими воспитанницами: однѣ, взявшись подъ руки, плавно разгуливали взадъ и впередъ, другія, усѣвшись группою гдѣ-нибудь въ уголку, тихо о чемъ-то перешептывались, третьи бѣгали и скользили по паркету, словно по льду. Съ разряду послѣднихъ принадлежала княжна Мери, которая, по обыкновенію, удаляясь отъ остальныхъ, держала себя совершенно отдѣльно, несмотря на то, что Надя Іеонова не спускала съ нея глазъ и надѣялась, вѣроятно, снова удостоиться счастія обратить на себя вниманіе,— но княжна на этотъ разъ очевидно забыла о ея существованіи, потому что, продѣлавъ нѣсколько глисадъ, прямо побѣжала въ свою комнату.
Заслышавъ издали знакомые шаги, Таня похолодѣла; она и рада была возможности переговорить съ Мери глазъ на глазъ, и въ то же самое время почему-то боялась этого разговора… Но вотъ дверь изящной, розовой комнаты съ шумомъ распахнулась, на порогѣ показалась княжна, какъ всегда веселая, румяная, съ огневыми черными глазами.
— Вы все сидите за работой для своей горячо-любимой бабушки?— проговорила она насмѣшливо.
Таня ничего не отвѣчала.
— Я то же хочу, съ своей стороны, сдѣлать ей маленькій сюрпризъ ко дню рожденія,— продолжала Мери въ томъ же тонѣ,— вамъ это будетъ пріятно, не правда ли?
— Прежде всего, княжна, успокойтесь,— кротко замѣтила Таня,— вы раздражены… выслушайте меня… я должна съ вами объясниться.
Но Мери, не желая слушать никакихъ объясненій, вдругъ поспѣшно подбѣжала къ окну, схватила стоявшій на немъ цвѣточный горшокъ съ китайскою розою, бросила на полъ и принялась безжалостно топтать ногами только что распустившіеся цвѣты, которые, конечно, сейчасъ осыпались… лепестки и листья разлетѣлись во всѣ стороны.
Мери, Мери, Бога ради! что вы дѣлаете!— съ отчаяніемъ вскричала Таня и бросилась спасать остатки почти совершенно изломаннаго цвѣтка.
Мери съ силою оттолкнула ее прочь. Таня расплакалась, между ними началось что-то похожее на драку; обѣ онѣ кричали въ одинъ голосъ, но что — понять было невозможно; по счастію, г. Дубовская, сидѣвшая въ сосѣдней комнатѣ, прибѣжала и своимъ присутствіемъ прекратила ссору. Не разузнавъ хорошенько сущность дѣла, она набросилась на Таню, осыпая ее безконечными упреками и снова грозя на этотъ разъ непремѣнно обо всемъ донести начальницѣ. Всѣ старанія дѣвочки доказать, что она не настолько виновата, какъ кажется съ перваго раза, остались безполезными,— классная дама не хотѣла даже ничего слушать.
— Но подумайте,— сквозь слезы говорила Таня,— не сама же я бросила свой цвѣтокъ на полъ; вѣдь каждый пойметъ, что это княжна сдѣлала.
— Княжна могла уронить нечаянно.
— Потрудитесь спросить, нечаянно ли она его уронила?
Г-жа Дубовская была поставлена въ очень затруднительное положеніе: не спросить она не могла; спросить не хотѣла, боясь подобнымъ вопросомъ скомпрометировать Мери, которая, словно угадавъ ея мысль, сама очень ловко вывернулась изъ бѣды.
— Положимъ, я уронила его не нечаянно,— проговорила она взволнованнымъ голосомъ,— но все-таки вы не имѣли права набрасываться на меня, какъ на дикаго звѣря.
— Конечно, конечно,— подхватила классная дама,— вы, Таня, кругомъ виноваты, будете наказаны, а вамъ, княжна, совѣтую отправиться въ зало, сейчасъ начинается урокъ музыки,— добавила она, желая поскорѣе разлучить дѣвочекъ изъ страха, чтобы онѣ опять не сцѣпились. Мери, очень довольная разбирательствомъ, послѣдовала за г-жей Дубовской въ зало, а Таня, обливаясь горючими слезами, осталась подбирать на полу разбитые осколки глиняного горшка и разломанный на маленькія частицы стволъ за минуту передъ тѣмъ красиваго розана, который она такъ давно и съ такою нѣжною заботою берегла и лелѣяла.
Подъ вліяніемъ тяжелыхъ думъ дѣвочка не замѣтила, какъ дверь, ведущая въ корридоръ, растворилась и въ комнату вошла горничная.
— Барышня, что вы дѣлаете?— спросила послѣдняя, увидавъ какъ Таня ползаетъ по паркету,— Господи! Вашъ цвѣтокъ разбитъ! Какая досада! Даже мнѣ его жалко, воображаю, каково должно быть вамъ; толкнули вѣрно какъ нибудь?
Таня отрицательно покачала головою.
— Тогда нечаянно уронили?— съ любопытствомъ допрашивала горничная.
— Нѣтъ, Дуняша, ни то, ни другое; княжна, разсердившись, нарочно сбросила…
— Нарочно! Неужели?
— Да.
— Какая же она недобрая; вы бы пожаловались классной дамѣ или начальницѣ.
Таня горько улыбнулась, и молча махнула рукою.
— Позвольте, я подберу землю, не пачкайте платья,— продолжала горничная и отправилась было за половою щеткою, но на половинѣ дороги вдругъ остановилась.
— Ахъ, да, совсѣмъ забыла, вѣдь я сюда шла, чтобы сказать, что къ вамъ отъ бабушки прислана какая-то старушка.
— Старушка? Гдѣ она, кто такая?
— Въ кухнѣ; а кто такая, не знаю, вижу въ первый разъ.
— Я сейчасъ пойду къ ней,— отвѣчала Таня,— вы же тѣмъ временемъ потрудитесь прибрать здѣсь.
И дѣвочка, забывъ на минуту о приключеніи съ китайской розой, пустилась бѣгомъ по длинному корридору; ее очень встревожила мысль, не случилось ли съ бабушкою чего, и не Матрена ли это пришла. Отворивъ дверь кухни, она дѣйствительно увидала передъ собою знакомое лицо старой кухарки.
— Матренушка, здравствуй, что скажешь? Здорова ли бабушка, не случилось ли у насъ чего особеннаго?
— Ничего особеннаго не случилось; бабушка здорова, все благополучно, благодаря Бога.
— Зачѣмъ же ты пришла?
— Письмо вамъ принесла.
— Отъ кого?
— Отъ бабушки; велѣно прямо въ руки отдать и непремѣнно дождаться отвѣта.
Съ этими словами старушка подала запечатанный конвертъ. Таня быстро сорвала печать и прочла слѣдующее: «Милая Танюша! Нельзя ли попросить, чтобы тебѣ за будущій мѣсяцъ выдали жалованье впередъ; хозяинъ нашего дома непремѣнно требуетъ съ меня двадцать рублей, которые я осталась должна ему еще съ прошлаго года, и грозитъ, въ случаѣ неисполненія его требованія, отказать отъ квартиры. Хотѣла сама придти въ гимназію переговорить обо всемъ, но постоянный мой старческій недугъ, ревматизмъ, даетъ себя чувствовать, и волей-не-волей приковываетъ къ креслу. Потрудись же, Таня, показать это письмо княжнѣ, или самой начальницѣ, у которой кажется хранятся деньги, оставленныя княземъ Курбатовымъ на расходы дочери; въ дополненіе къ моей убѣдительной просьбѣ приложи и свою, потому что деньги въ настоящую минуту мнѣ нужны, какъ говорится, до зарѣзу. Въ надеждѣ скораго свиданья, крѣпко цѣлую тебя; будь здорова и счастлива.
«Твой неизмѣнный другъ, Анна Глинская».

У Тани потемнѣло въ глазахъ; буквы какъ-то запрыгали по бумагѣ, голова закружилась, она должна была схватиться за первый стоявшій близко стулъ, чтобы не упасть. Хозяинъ грозилъ отказать отъ квартиры; бабушкѣ въ такіе преклонные годы, и съ такимъ слабымъ здоровьемъ, придется бѣгать, хлопотать, устраиваться — нѣтъ, это невозможно! А между тѣмъ, идти съ просьбою къ княжнѣ, которая только что сдѣлала ей такую большую непріятность, или къ начальницѣ, которой классная дама навѣрное уже успѣла сообщить обо всемъ случившемся, и сообщить конечно совершенно иначе, тоже было тяжело! Она печально опустила голову и задумалась, а Матрена болтала съ прислугою.
— Что же, барышня, какой отвѣтъ,— сказала наконецъ,
Матрена, замѣтивъ, что Таня окончила чтеніе письма и не двигается съ мѣста.
— Сейчасъ,— отозвалась дѣвочка машинально и, сама не зная куда и зачѣмъ, вышла въ корридоръ.
— Глинская!— вдругъ окликнулъ ее строгій голосъ начальницы:— мнѣ только что передали о вашей ссорѣ съ княжною; это ни на что не похоже! Говорятъ, вы набросились на нее, какъ на дикаго звѣря, за то что она нечаянно столкнула вашъ цвѣтокъ.
— Вамъ невѣрно передали, Наталья Александровна, княжна вовсе не нечаянно столкнула мой цвѣтокъ, а нарочно; я же хотѣла только спасти несчастную розу, которую она топтала ногами, розу эту я намѣрена была подарить бабушкѣ по случаю рожденія…— Въ голосѣ Тани слышалось столько непритворнаго страданія, и столько глубокаго, непроходимаго горя, что Натальѣ Александровнѣ невольно стало жаль ее.
— Если бы и такъ, Глинская,— заговорила она уже гораздо мягче;— зачѣмъ же кричать, сердиться. Вы могли пожаловаться кому нибудь… сказать мнѣ, наконецъ, я всегда смотрю безпристрастно на всѣхъ моихъ ученицъ, и готова защитить правду передъ кѣмъ бы то ни было.
— Конечно, надо было поступить такъ, какъ вы говорите, но въ минуту отчаянія я сама не помнила и не сознавала что дѣлала… мнѣ только жаль было розана!
— Съ княжны я непремѣнно взыщу за ея неумѣстный порывъ.
— Нѣтъ, ради Бога,— прервала Таня начальницу;— она боялась, что княжна, получивъ изъ-за нея выговоръ, будетъ мстить еще болѣе и придумаетъ какую нибудь новую непріятность.
— Не безпокойтесь, дѣло обставимъ такъ, что на васъ никто не будетъ имѣть претензію… Вамъ же мой искренній совѣтъ — скорѣе помириться съ княжною, иначе она пожалуется матери, та не пожелаетъ оставить васъ здѣсь, выйдетъ цѣлая исторія, придется возвратиться къ бабушкѣ…— «Которая сама можетъ быть не будетъ имѣть пристанища», подумала Таня.
— Вѣдь вы не хотите идти домой, не правда ли?— продолжала Наталья Александровна, дружески взявъ руку маленькой дѣвочки.
— Во всякое другое время я готова была бы вернуться домой очень охотно, но теперь это немыслимо!— и она разразилась громкими рыданіями.
— Что же у васъ дома случилось? Скажите мнѣ откровенно.
Таня продолжала плакать.
— Я не къ тому спрашиваю, чтобы отправить васъ домой, не думайте; мнѣ просто изъ чувства человѣчества, такъ сказать, изъ участія, хочется знать, что у васъ случилось?
— Ахъ, Наталья Александровна, большое несчастіе!
— Несчастіе!.. но что же именно? Говорите скорѣе…
— Таня вмѣсто отвѣта подала только что полученное письмо; начальница прочитала его внимательно.
— Вотъ видите ли, другъ мой, въ виду просьбы бабушки теперь больше, чѣмъ когда нибудь, вы должны отнестись снисходительно къ порыву Мери; вѣрьте, ей самой можетъ быть вдвое непріятнѣе, чѣмъ вамъ, потому что она вовсе не зла, а просто вспыльчива, и къ тому еще очень избалована дома матерью — это причина, по которой самъ князь пожелалъ помѣстить ее сюда.
— Да, я не сержусь, мнѣ только очень жаль моего розана, а главное, не знаю, гдѣ достать для бабушки двадцать рублей, безъ которыхъ, какъ вы сами видите, обойтись она положительно не можетъ.
— Если вы дадите слово не начинать больше ссоры съ княжною, то я сію минуту достану вамъ эти деньги изъ суммы, оставленной мнѣ ея отцомъ.
— Вы можете быть вполнѣ увѣрены, что съ моей стороны никогда не будетъ подано повода не только къ ссорѣ, даже простому недоразумѣнію, но…
— Но что?
— Но, разъ Мери узнаетъ, что я на цѣлый мѣсяцъ впередъ поставлена отъ нея въ зависимость, она будетъ обращаться со мною еще хуже.
— Зачѣмъ же Мери знать это? Я не обязана повѣрять ей всѣ мои дѣйствія, такъ какъ князь передалъ мнѣ на руки нѣсколько сотенъ съ тѣмъ, чтобы распоряжаться ими вполнѣ по моему усмотрѣнію.
— Благодарю васъ, Наталья Александровна, вы милая, добрая, хорошая, но…
— Опять это но…— смѣясь замѣтила начальница, что вы хотите сказать имъ?
— Мнѣ очень тяжело быть обязанной княжнѣ, даже тогда, когда она не будетъ знать объ этомъ.
— Въ такомъ случаѣ я изъ своихъ собственныхъ денегъ прошу васъ принять въ долгъ двадцать рублей.
— А какъ л?е я вамъ возвращу ихъ?
— По прошествіи мѣсяца; получите жалованье и возвратите.
Таня со слезами благодарности бросилась цѣловать руку своей начальницы, но послѣдняя не позволила ей этого сдѣлать, притянула къ себѣ, дружески поцѣловала и, доставъ изъ письменнаго стола деньги, велѣла скорѣе передать ихъ посланной бабушки, а самой возвратиться въ комнату княжны, потому что урокъ долженъ былъ сейчасъ окончиться.
— Постарайтесь встрѣтиться съ Мери, какъ ни въ чемъ не бывало, и все пойдетъ отлично.
Таня еще разъ поблагодарила Наталью Александровну, вложила двѣ десяти-рублевыя бумажки въ конвертъ, заклеила его, сдѣлала надпись и поспѣшно направилась въ кухню.
— Вотъ, Матрена,— сказала она, стараясь скрыть слезы,— передайте бабушкѣ отвѣтъ, и скажите, что въ субботу буду сама, непремѣнно.
— Какъ же, какъ же, матушка, она васъ ждетъ; вѣдь въ воскресенье приходится день ея рожденья.
— Да, я знаю.
— Пирогъ сладкій затѣваемъ; заливное изъ рыбы хотѣла сдѣлать, телятину зажарить… да вотъ какъ явился это, значитъ, хозяинъ-то — добавила она вполголоса,— то бабушка совсѣмъ упала духомъ.
— Ничего, Матренушка, все перемелется — мука будетъ; я посылаю ей то, что она желала; ступай же съ Богомъ домой, обрадуй бабушку.
— До свиданія, дорогая барышня, будьте здоровы.
И Матрена вышла на лѣстницу, а Таня отправилась въ свою комнату, гдѣ застала княжну, сидящую около письменнаго стола; передъ ней лежалъ листъ почтовой бумаги — она что-то писала. Таня помѣстилась около, и согласно полученному совѣту отъ начальницы, принялась за вышиванье какъ ни въ чемъ не бывало. Прошло болѣе получаса; обѣ дѣвочки хранили упорное молчаніе. Наконецъ Мери первая нарушила его.
— Вы не знаете, начальница у себя?— спросила она, очевидно для того, чтобы только что-нибудь сказать.
— Не знаю; если желаете, я могу справиться.
— Благодарю васъ; зачѣмъ вы будете безпокоиться.
— Это не составитъ для меня ни малѣйшаго безпокойства,— отозвалась Таня, и сейчасъ отправилась на половину Натальи Александровны, откуда, по прошествіи самаго непродолжительнаго времени, вернулась съ удовлетворительнымъ отвѣтомъ. Княжна еще разъ поблагодарила свою собесѣдницу и, взявъ въ руки только что написанное письмо, пошла съ нимъ къ начальницѣ.— Это обстоятельство очень заинтересовало Таню; она знала, что Мери терпѣть не можетъ никакихъ письменныхъ работъ даже въ классѣ, и никогда никому не писала писемъ, а тутъ вдругъ ни съ того, ни съ сего, сегодня исключеніе.
«Вѣрно жалоба къ родителямъ, вѣрно просьба уволить меня… очень будетъ непріятно въ виду взятыхъ впередъ денегъ у Натальи Александровны», подумала Таня и облокотилась на столъ. Черезъ нѣсколько минутъ въ корридорѣ снова послышались шаги Мери, которая, войдя въ комнату, снова сѣла на прежнее мѣсто и повела разговоръ о погодѣ, объ урокахъ и прочихъ тому подобныхъ незначительныхъ, мало интересныхъ предметахъ.
Маленькая компаньонка слушала разсѣянно; по тону и манерѣ обращенія княжны не трудно было догадаться, что она болтаетъ всякій вздоръ ради того только, чтобы отклонить могущее произойти объясненіе, чего ей, очевидно, не хотѣлось, такъ какъ въ душѣ она не могла не согласиться въ томъ, что опять была неправа передъ Танею, слѣдовательно, по справедливости, ей оставалось вторично первой сдѣлать шагъ къ примиренію… на что положительно не хватало духу.— Время, какъ имъ казалось обѣимъ, шло необыкновенно медленно; онѣ не знали, какъ скоротать его, и чрезвычайно обрадовались, когда наступила пора ложиться спать, что въ концѣ-концовъ вывело ихъ изъ неловкаго положенія. Съ наступленіемъ слѣдующаго утра имъ уже было гораздо легче; день прошелъ обычнымъ порядкомъ; большая половина его, конечно, принадлежала урокамъ, слѣдовательно Мери оставалась въ классѣ, а Таня могла спокойно продолжать свое плато; въ промежуткахъ онѣ встрѣчались въ рекреаціонномъ залѣ, но на глазахъ у другихъ самая встрѣча и разговоръ не представлялись на столько непріятными.
— Какъ дѣла?— спросила однажды Таню начальница, столкнувшись съ нею въ столовой.
— Какія дѣла, Наталья Александровна?
— Съ княжною помирились?
— Не знаю, какъ вамъ сказать; я слѣдую вашему совѣту и держу себя относительно Мери такъ, какъ будто между нами ничего не было.
— Это самое лучшее, ну а она какъ?
— Ее не поймешь, Наталья Александровна, говоритъ, шутитъ, смѣется, но видно, что все это напускное, и я очень боюсь — не готовитъ ли мнѣ какую-нибудь новую непріятность.
— Зачѣмъ думать такъ, Таня; зачѣмъ раньше времени дѣлать различныя предположенія; княжна вовсе не такая злая, какъ вы полагаете.
— Вы думаете?
— Убѣждена даже.
— Дай Богъ! Я бы очень желала этого, потому что люблю ее всею душою.
— Она васъ точно также.
Таня отрицательно покачала головою.
— Не вѣрите?— улыбнувшись, спросила начальница.
— Хотѣлось бы вѣрить, Наталья Александровна, только трудно.
— Почему?
— Потому, что если мы кого любимъ, то не находимъ удовольствія въ томъ, чтобы дѣлать атому человѣку непріятности, какъ поступаетъ Мери относительно меня.
— Но вѣдь я уже вамъ объясняла разъ, что Мери часто поступаетъ не такъ, какъ бы слѣдовало, потому что она очень избалована дома, гдѣ никто не смѣетъ ей противорѣчить, и что отецъ помѣстилъ ее ко мнѣ нарочно для того, чтобы она исправилась хотя немного. Я, съ своей стороны, прилагаю всѣ старанія къ этому; глазъ-на-глазъ говорю съ ней, многое доказываю; она слушаетъ меня всегда съ большимъ вниманіемъ, и часто даже раскаивается въ своихъ безразсудныхъ выходкахъ, вотъ хотя бы и въ послѣдній разъ… впрочемъ, я не имѣю права выдавать чужіе секреты, если мнѣ ихъ повѣряютъ; скажу только одно, для вашего спокойствія, будьте увѣрены, что Мери вмѣсто того, чтобы сдѣлать что нибудь нехорошее, какъ вы предполагали, скорѣе приготовитъ вамъ пріятный сюрпризъ.
— Неужели, вы не шутите, вы говорите серьезно?— радостно вскричала Таня.
— Совершенно серьезно.
— Княжна не сердится на меня, не собирается мстить; мнѣ не откажутъ отъ должности компаньонки?
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, за это я ручаюсь,— отвѣчала Наталья Александровна и, дружески потрепавъ Таню по плечу, отошла въ сторону.
Время шло обычною чередою; дни проходили за днями — отношенія двухъ маленькихъ дѣвочекъ оставались по-прежнему натянутыми, онѣ и разговаривали, и сидѣли въ одной комнатѣ по цѣлымъ часамъ, но между ними далеко не было того, что прежде — та и другая словно таили что-то другъ отъ друга… словно боялись договориться до чего-то… и дышали свободно только тогда, когда не были вмѣстѣ.
Но вотъ, наконецъ наступила суббота, канунъ рожденія Анны Романовны.
Таня знала, что за княжною послѣ завтрака пріѣдетъ экипажъ, чтобы взять ее въ деревню до воскресенья вечера, какъ обыкновенно дѣлалось и очень была рада возможности, тоже на все это время отправиться къ бабушкѣ.
Плато она уже окончила, завернула въ чистую бумагу, перевязала розовой ленточкой и уложила въ портъ-сакъ, который постоянно брала съ собою, и куда на этотъ разъ, кромѣ всегдашнихъ ночныхъ принадлежностей, т.-е. гребенки, мыла, помады, ночной кофточки, еще намѣревалась какъ нибудь всунуть свое розовое кашемировое платье, составлявшее главную роскошь всего ея туалета, несмотря на то, что порядочно было измято и давно утратило не только прежнюю свѣжесть, но даже первобытный цвѣтъ; тѣмъ не менѣе Таня, зная, что къ бабушкѣ вѣроятно придетъ кто нибудь посторонній въ день рожденья, непремѣнно хотѣла надѣть его. Каково же было удивленіе и вмѣстѣ съ тѣмъ испугъ дѣвочки, когда въ платяномъ шкафу розоваго платья не оказалось
— Господи! Что это такое! Куда дѣвалось мое платье?— повторяла она съ отчаяніемъ и какъ сумасшедшая бѣгала изъ угла въ уголъ.
— Таня, что съ вами?— спросила ее г-жа Дубовская, случайно проходившая мимо открытой двери комнаты княжны,— вы на себя не похожи, скажите, что случилось?
— У меня пропало платье…— едва сдерживая слезы отозвалась Таня
— Перестаньте! Быть не можетъ, кому бы понадобилось ваше платье, и главное, кто посмѣлъ бы вынуть его изъ шкафа?
— Но между тѣмъ его тамъ нѣтъ.
— Поищите хорошенько.
— Вездѣ пересмотрѣла.
— Вѣрно повѣсили куда нибудь назадъ и забыли.
— Да нѣтъ же, нѣтъ,— возражала Таня отворивъ обѣ половинки шкафа, гдѣ заключался весь ея незатѣйливый гардеробъ.
— Я пришлю горничную; она поможетъ вамъ отыскать пропажу.
И классная дама скрылась за дверью, а Таня, не будучи долѣе въ силахъ сдержать давно уже душившія ея слезы, разразилась громкими рыданіями.
Въ залѣ въ эту минуту раздался звонъ колокольчика, означавшій, что классы кончились и воспитанницы могутъ уходить по домамъ. Поднялась суматоха: дѣвочки толпою бросились къ выходной двери, смѣялись, кричали, спѣша другъ передъ другомъ скорѣе выйти въ прихожую; класснымъ дамамъ стоило большого труда водворить порядокъ, особенно среди младшаго отдѣленія. Но Таня этого ничего почти не слышала и не замѣчала; подъ вліяніемъ сильнаго огорченія она не замѣтила даже какъ въ комнату вошла Мери, и только тогда опомнилась, когда та ее окликнула.
— У меня горе, большое горе,— отозвалась Таня на вопросъ княжны что случилось.
— Какое?
— Пропало розовое платье.
Мери какъ-то странно закусила губу и молча отошла къ окну. Таня не могла не замѣтить этого движенія: «еще Наталья Александровна называетъ ее доброю и говоритъ, что она любитъ меня,— подумала дѣвочка,— какая же это доброта, какая любовь… я страдаю, а она, вмѣсто того, чтобы сочувствовать или сказать ласковое слово, какъ-то странно ухмыляется, да молчитъ словно посторонняя».
Но Мери поступила такъ вовсе не изъ желанія показать безучастіе; она давно уже, какъ однажды проговорилась начальница, рѣшила загладить проступокъ свой по поводу изломаннаго въ минуту гнѣва цвѣтка, задумала сдѣлать Танѣ сюрпризъ и отправила къ отцу письмо съ убѣдительною просьбою непремѣнно прислать ей въ эту субботу изъ ихъ оранжерей большую китайскую розу, съ тѣмъ, чтобы Таня могла подарить ее бабушкѣ, а потомъ, кромѣ того еще, зная какъ ея маленькая компаньонка любитъ свое розовое платье, и за неимѣніемъ лучшаго считаетъ самымъ наряднымъ, тихонько сняла его съ вѣшалки и, получивъ позволеніе начальницы, съ горничною послала къ портнихѣ, заказавъ новое, точно такого же цвѣта и фасона. То и другое должно было быть доставлено въ гимназію съ минуты на минуту. И вотъ по этому-то княжна, не желая раньше времени открывать секрета, и смотрѣла задумчиво въ окно, дожидая съ нетерпѣніемъ отцовскій экипажъ и посланнаго отъ портнихи.
Наконецъ вдали на площади показалась давно знакомая четверка вороныхъ лошадей, а съ противоположной стороны, почти одновременно, длинная, бѣлая картонка. Мери со всѣхъ ногъ бросилась въ комнату начальницы.
— Наталья Александровна,— заговорила она скороговоркою,— за мною ѣдутъ лошади, цвѣтокъ вѣроятно стоитъ въ каретѣ, платье тоже несутъ; будьте такъ добры, потребуйте къ себѣ зачѣмъ нибудь Таню; она, бѣдная, въ отчаяніи перерыла весь шкафъ; я безъ нея повѣшу новое платье туда гдѣ висѣло старое, розу поставлю на окно, потомъ позову ее и мы помиримся.
— Съ тѣмъ, чтобы больше никогда не ссориться.
— О, да, конечно; вы такъ часто, такъ много и такъ хорошо говорили мнѣ насколько отвратительно я вела себя прежде, что теперь ничего подобнаго со мною повториться не можетъ.
— Хорошо, я исполню ваше желаніе,— отвѣчала Наталья Александровна и, выйдя вмѣстѣ съ дѣвочкой въ корридоръ, крикнула оттуда Таню.
— Что прикажете?— отозвалась послѣдняя.
— Подите сюда, мнѣ ну ясно поговорить съ вами.
— Сейчасъ.
Таня достала изъ кармана носовой платокъ, на-скоро обтерла слезы, и немедленно направилась въ кабинетъ начальницы.
— Что у васъ случилось?— спросила Наталья Александровна, стараясь казаться совершенно покойною.
— %о-то унесъ мое розовое платье.
— Когда?
— Право не знаю; я уже очень давно не надѣвала его, а сегоцня хотѣла взять съ собою, потому что завтра день рожденья бабушки.
— Но кто же могъ взять его? Это очень странно.
Таня молча плакала.
— Завтра день рожденья вашей бабушки?— снова обратилась начальница къ маленькой дѣвочкѣ, желая подольше продлить разговоръ, чтобы дать время княжнѣ устроить все, согласно раньше задуманнаго плана.
— Да — Будутъ гости?
— Вѣроятно кто-нибудь изъ сосѣдей зайдетъ поздравить; вотъ поэтому-то мнѣ и хотѣлось одѣться получше.
— Но, насколько я помню, ваше розовое платье уже довольно поношено.
Поблѣднѣвшія вслѣдствіе сильнаго волненія щечки Тани покрылись яркимъ румянцемъ.
— Это правда,— сказала она, опустивъ глаза,— но когда нѣтъ ничего лучшаго, то и поношеннымъ приходится дорожить.
— А плато готово? Вы, кажется, торопились кончить его тоже къ этому дню?
— Плато готово, но цвѣтка, которымъ я такъ бы обрадовала бабушку, нѣтъ… и не будетъ,— невольно сорвалось съ языка Тани; при этомъ двѣ слезы, словно двѣ крупныя жемчужины, тихо скатились съ глазъ.
— Не вспоминайте о цвѣткѣ, не надо, прошлаго не воротишь; въ особенности никогда не говорите объ этомъ съ Мери,— я знаю, ей очень тяжело подумать о своемъ дурномъ поступкѣ; да вотъ кажется она сама какъ разъ легка на поминѣ,— добавила Наталья Александровна, заслышавъ шаги княжны.
Мери дѣйствительно входила въ комнату.
— Вы искали въ шкафу розовое платье?— спросила она Таню.
— Да.
— Но вѣдь оно виситъ тамъ на вѣшалкѣ.
— Не можетъ быть, Мери, я сама собственными руками перебирала все.
— А я сама собственными глазами видѣла его тамъ, пойдемте.
Таня сомнительно улыбнулась и не двигалась съ мѣста.
— Пойдемте, говорю вамъ, платье тамъ.
И Мери, взявъ за руку свою компаньонку почти силою вывела ее изъ комнаты начальницы, и притащивъ къ шкафу, молча указала пальчикомъ на новое розовое платье.
Таня не вѣрила глазамъ.
— Господи Боже мой, что такое, да тутъ намѣсто одного платья цѣлыхъ два; это просто бредъ или колдовство какое-то,— проговорила она съ удивленіемъ взглянувъ на Мери, и затѣмъ случайно обернувшись къ окну, замѣтила прелестную китайскую розу, которая вся была покрыта цвѣтами.
— Нѣтъ, со мною положительно начинается горячка,— проговорила она взявшись за голову.
Мери неподвижно стояла у окна; щеки ея сильно разгорѣлись, глаза были полны слезъ, дыханіе казалось прерывисто; она чувствовала, что въ глубинѣ ея дѣтскаго сердечка происходило что-то особенное… такъ хорошо… такъ радостно… такъ отрадно билось оно, какъ еще никогда не бивалось…
— Нѣтъ, Таня, это не колдовство!— проговорила она, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ.
— Тогда какимъ же образомъ очутились здѣсь новое платье и цвѣтокъ?
— Цвѣтокъ по моей просьбѣ присланъ папою изъ нашихъ оранжерей, возьмите его и подарите бабушкѣ, на мѣсто того, который помните… тогда… я со злости испортила… а платье не откажите принять отъ меня въ доказательство, что не сердитесь на мою глупую выходку.
Таня стояла точно громомъ пораженная.
— Вѣдь вы не сердитесь?— допытывалась княжна и крѣпко обняла компаньонку; — простите меня, я передъ вами очень виновата.
Таня не знала, чему приписать такую внезапную перемѣну за минуту передъ тѣмъ гордой, надменной княжны; но сомнѣваться въ искренности послѣдней было невозможно, она бросилась ей на шею и, крѣпко прижавъ къ груди, громко разрыдалась.
— Тысячу тысячъ разъ благодарю васъ, Мери, за себя и въ особенности за бабушку; она будетъ счастлива имѣть такую превосходную розу, это ея излюбленный цвѣтокъ, она давно мечтала пріобрѣсти его откуда нибудь и все не удавалось.
Мери, видя безграничное удовольствіе маленькой дѣвочки, была совершенно довольна и счастлива.
— Таня,— сказала она ласково,— завтра вечеромъ ты не приходи въ гимназію, я сама заѣду за тобою, возвращаясь изъ дома; кстати буду имѣть удовольствіе познакомиться съ твоей бабушкой и лично поздравить ее.
— Вы доставите намъ обѣимъ большую радость, только предупреждаю — бабушка моя живетъ очень скромно.
— Что же изъ этого? Я хочу видѣть вашу бабушку, а не обстановку.
— Поцѣловавшись еще разъ, дѣвочки разстались.
Лихая четверка быстро умчала двухмѣстную карету съ
сидѣвшею въ ней княжною; Таня стояла у окна и провожала глазами до тѣхъ поръ, пока наконецъ она, завернувъ за уголъ, совершенно скрылась изъ вида; тогда дѣвочка пошла въ столовую отыскивать классную даму, чтобы просить прислать завтра утромъ цвѣтокъ на квартиру бабушки.
— Пускай сторожъ Иванъ привезетъ его на извозчикѣ,— добавила Таня, когда г-жа Дубовская дала обѣщаніе исполнить ея просьбу,— бабушка заплатитъ ему.
— Хорошо; будьте покойны, все сдѣлаю какъ слѣдуетъ. Отправляйтесь съ Богомъ домой и похвастайте обновкой; я думаю ни у кого изъ вашихъ знакомыхъ подругъ нѣтъ такого изящнаго платья.
— Да, платье дѣйствительно превосходное.
— Вы его тоже оставите до завтра здѣсь или сейчасъ возьмете?
— Сейчасъ возьму, потому что очень хочется поскорѣе показать бабушкѣ.
Съ этими словами Таня почтительно поклонилась, вышла изъ столовой и, направившись въ комнату княжны, въ нѣсколько минутъ собрала свою поклажу. Сначала она хотѣла нанять извозчика, но потомъ разсчитала, что завтра придется заплатить Ивану за коммиссію, и завязавъ платье просто въ узелокъ, пошла пѣшкомъ.— Бабушка, знавшая приблизительно часъ прихода своей любимицы поджидала дорогую гостью. Лицо ея выражало что-то особенное. Таня сразу замѣтила, что старушка была сильно взволнована; въ глазахъ ея свѣтился словно радостный огонекъ и вмѣстѣ съ тѣмъ виднѣлись слезы.
— Бабуленька, родная, что съ тобою?— спросила дѣвочка, не успѣвъ даже, поздороваться. Не случилось ли какого несчастія?
Старушка прильнула своею сѣдою головою къ груди Тани, и тихо заплакала.
— Не томи меня, говори скорѣе,— упрашивала дѣвочка, чувствуя, что. глядя на бабушку, сама готова расплакаться.
— Дурного ничего не случилось, Таня, будь покойна. Напротивъ, Господь Богъ посылаетъ мнѣ по случаю предстоящаго дня рожденія большую радость!
— Какую, бабуля?
— За нѣсколько минутъ до твоего прихода,— начала Анна Романовна сильно дрожащимъ отъ волненія голосомъ,— почтальонъ принесъ письмо отъ Виктора,
— Отъ папы! Неужели! Значитъ онъ живъ и настолько здоровъ, что могъ даже написать?
— Онъ совершенно здоровъ; уже два мѣсяца состоитъ на службѣ… Кромѣ того, привелъ дѣла свои въ точно такой же порядокъ, какъ они были нѣсколько лѣтъ тому назадъ; и теперь, окончательно устроившись въ Тобольскѣ, выписываетъ насъ обѣихъ немедленно, извѣщая, что одновременно съ письмомъ отправилъ и денежный пакетъ, въ которомъ заключается довольно крупная сумма для нашего путешествія…
Таня жадно слушала рѣчь старушки; она не проронила изъ нея ни одного слова и видимо была поражена неожиданнымъ извѣстіемъ.
— Вотъ письмо, возьми его, прочти сама,— сказала въ заключеніе Анна Романовна, подавая дѣвочкѣ только что распечатанный конвертъ.
Таня присѣла на кожаный диванъ и принялась читать съ большимъ вниманіемъ. По содержанію письма, по слогу и совершенно логичному изложенію мыслей, ясно было видно, что оно написано человѣкомъ здоровымъ, въ доказательство чего служила еще надпись ближайшаго начальника,— слѣдовательно сомнѣваться было невозможно. Чѣмъ дальше читала Таня дорогія строки, тѣмъ сильнѣе и сильнѣе подступали ей къ горлу слезы радости… она была вполнѣ счастлива что папа ея живъ, здоровъ… что она скоро увидитъ его… что бабушкѣ больше не придется терпѣть недостатка, что они будутъ жить всѣ вмѣстѣ и въ полномъ довольствѣ. Машинально сложивъ письмо по старымъ складочкамъ, Таня снова вложила его въ конвертъ и, вставъ на колѣни, начала горячо молиться… бабушка послѣдовала ея примѣру.
Старая Матрена, жившая въ домѣ Анны Романовны болѣе двадцати лѣтъ и, слѣдовательно, успѣвшая вполнѣ заслужить со стороны своей госпожи полную любовь и довѣріе, знала уже о содержаніи письма молодого барина — какъ она называла Виктора — и тоже присоединилась въ молящимся.— Цѣлый вечеръ провели онѣ въ разговорѣ о предстоящемъ путешествіи и о различныхъ распоряженіяхъ, которыя обязательно слѣдовало сдѣлать по этому случаю. Въ промежуткахъ Таня разсказывала свои похожденія, похвастала полученнымъ отъ княжны подаркомъ, и сообщила о намѣреніи ея пріѣхать завтра вечеромъ поздравить бабушку.
— Вотъ-то она удивится, когда я сообщу новость о нашемъ внезапномъ отъѣздѣ!— сказала дѣвочка.
— Да теперь, барышня, вы пожалуй будете не побогаче ли ея самой,— замѣтила Матрена, которая, словно чуя инстинктивно сколько тяжелыхъ минутъ приходилось Танѣ переживать вслѣдствіе капризнаго характера княжны, никогда къ ней не благоволила.
— Кто-то замѣнитъ меня у ней?
— А знаешь что, Таня, предложи ей Надю Леонову,— сказала бабушка: — на-дняхъ я видѣлась съ самимъ Леоновымъ, и онъ сказалъ мнѣ, что Надя всегда бываетъ очень рада и счастлива, когда княжна относится къ ней благосклонно.
— въ самомъ дѣлѣ, бабушка, вы правы, это хорошая мысль; родители Нади люди небогатые — двадцать рублей въ мѣсяцъ имъ всегда пригодятся. Завтра же скажу Мери, пусть она переговоритъ съ княгиней и начальницей.
— Но тебѣ все-таки, другъ мой, пожалуй придется вернуться въ гимназію до тѣхъ поръ, пока вопросъ не разрѣшится.
— Конечно, бабушка, тѣмъ болѣе, что деньги взяты впередъ.
— Но, въ самомъ дѣлѣ, какъ же теперь быть съ деньгами?
— Когда получимъ пакетъ отъ папы, надо будетъ сейчасъ же возвратить Натальѣ Александровны.
— Какъ Натальѣ Александровнѣ?— княжнѣ,— замѣтила бабушка, которая не знала подробностей всего случившагося.
— Я не просила денегъ у Мери,— и Таня, нечаянно проговорившись, должна была волей-неволей сознаться, что между нею и княжной произошло маленькое недоразумѣніе.
— Что же именно она тебѣ сказала или сдѣлала?— Ничего серьезнаго, бабуля, увѣряю тебя.
— Нѣтъ, Таня, ты непремѣнно должна открыть истину, иначе огорчишь меня.
— Хорошо, дорогая; завтра ты узнаешь все, но сегодня не допытывайся,— я ни за что не скажу.
— Почему?
— И на это не могу отвѣтить.
— Въ былое время ты не имѣла секретовъ отъ бабуленьки,— обидчиво замѣтила Анна Романовна.
— Я и теперь ихъ не имѣю.
— Однако, не хочешь быть откровенна…
— Да вѣдь только до завтра, бабуля…— смѣясь отвѣчала Таня и, вспрыгнувъ на колѣни доброй старушки, стала разглаживать рукою ея сѣдые волосы, какъ бывало дѣлывала въ дѣтствѣ.
— Ну сойди, сойди же, этакая право шалунья! Тяжело вѣдь, не маленькая…— отшучивалась бабушка.
Но Таня, вмѣсто того, чтобы сойти, усаживалась еще удобнѣе.
На слѣдующее утро она проснулась очень рано, и тихонько на цыпочкахъ вышла въ кухню, гдѣ Матрена, тоже только что вставшая отъ сна, приготовляла для себя самоваръ.
— Тутъ принесутъ изъ гимназіи цвѣтокъ, который я хочу подарить бабушкѣ, такъ ты дай двугривенный человѣку.
— Хорошо, барышня.
— Бабушка потомъ возвратитъ тебѣ.
— Что это?
— Деньги.
— Не стыдно вамъ даже говорить такіе пустяки; слава тебѣ Господи, не вчера поступила къ бабушкѣ — уже двадцатый годъ служу,— и словоохотливая старуха, очень любившая вспоминать о томъ, какъ она почти двадцать лѣтъ живетъ на одномъ мѣстѣ, начала разсказывать Танѣ давно знакомую исторію.
Въ девять часовъ Анна Романовна встала съ постели, умылась, одѣлась и вышла въ гостиную пить чай. Таня ожидала ее за самоваромъ какъ бывало прежде.
Поздравляю, бабуленька,— обратилась къ ней дѣвочка и нѣжно поцѣловала въ лобъ.— Вотъ тебѣ отъ меня маленькая работа — плато для лампы, а вотъ и еще подарокъ,— добавила она, указывая рукою на прелестную китайскую розу.
— Спасибо, дружокъ, большое спасибо за то и за другое; но за розу въ особенности.
— Я знаю, что ты очень любишь розы, бабушка.
— Гдѣ же ты достала такую прелесть?
— Это длинная исторія, въ которой заключается вчерашній секретъ; сегодня ты его узнаешь и не будешь больше упрекать меня въ скрытности,— и Таня подробно разсказала исторію китайскаго розана,
— Вотъ видите, Анна Романовна,— вмѣшалась въ разговоръ все время молча стоявшая около двери кухарка,— не даромъ я всегда говорила, что не лежало мое сердце къ княжнѣ — злая должно быть дѣвочка; такъ оно и вышло!
Таня хотѣла защитить Марусю, но въ это время въ прихожей раздался звонокъ; полагая, что пришелъ кто-нибудь изъ гостей, она поспѣшила уйти въ спальню, чтобы переодѣться въ розовое платье.— Тревога, однако, оказалась фальшивою — это были не гости, а только поздравительная карточка; гости же пришли около часа. За завтракомъ Анна Романовна торжественно объявила о полученномъ вчера письмѣ. Всѣ были поражены неожиданнымъ извѣстіемъ, считая сына ея давнымъ-давно умершимъ.
— Я хочу предложить княжнѣ взять тебя на мое мѣсто, хочешь?— сказала Таня Надъ Леоновой, которая вмѣстѣ съ отцемъ и матерью тоже присутствовала на завтракѣ.
— О, конечно, дорогая, не только я, но и мама и папа будутъ очень рады, если это устроится.
— Княжна сегодня вечеромъ заѣдетъ за мною сюда, и я скажу непремѣнно.
Надя была, какъ говорится, на седьмомъ небѣ:, уходя домой, она крѣпко поцѣловала Таню, причемъ еще разъ просила не забыть замолвить о ней словечко.
— Будь покойна, съ моей стороны будетъ все сдѣлано,— отвѣчала послѣдняя,— дай Богъ, чтобы только княгиня согласилась; постарайся ей понравиться.
— Итакъ, до завтра; ты вѣдь пріѣдешь съ княжной въ гимназію?
— Обязательно, и пробуду до тѣхъ поръ, пока кто бы то ни было замѣститъ меня.
— Ахъ, еслибъ эта «кто бы то ни была» была я!
— Я тоже искренно желаю этого.
Желаніе Тани, вѣроятно, на самомъ дѣлѣ было искренно, потому что князь и княгиня Курбатовы, узнавъ о неожиданной радости маленькой .компаньонки ихъ дочери, и о томъ, что она въ самомъ непродолжительномъ времени уѣзжаетъ въ Сибирь, снова обратились къ начальницѣ гимназіи съ просьбою рекомендовать кого-нибудь другого, и Наталья Александровна, уже заранѣе предупрежденная Таней, предложила имъ Надю Леонову, которая, представившись княгинѣ, не замедлила вступить въ новую обязанность.
Анна Романовна торопилась отъѣздомъ; въ теченіе двухъ недѣль распродала все свое небольшое имущество, уложила бѣлье, платье и тронулась въ путь. Княжна Мери, прощаясь съ Таней, всплакнула немножко и, крѣпко прижимая ее къ груди, проговорила шепотомъ:
— Не поминайте лихомъ!
Но Таня, отъ природы одаренная добрымъ сердцемъ, не была злопамятна; она часто думала о Мери, часто мысленно переносилась вт гимназію, и припоминая мельчайшія подробности своего пребыванія тамъ, въ изящной комнатѣ княжны, гдѣ подъ-часъ тайкомъ проливала, горючія слезы, только тихо вздыхала и повторяла про себя: «бабуленька правду говоритъ, въ жизни всегда такъ бываетъ, потому что въ цѣломъ мірѣ невозможно найти розу, которая не имѣла бы шиповъ!»